Эфесский собор

Эфесский собор
Дата	431 год
Признаётся	Православие, Католицизм, Англиканство, Лютеранство, Древневосточные церкви
Предыдущий Собор	Первый Константинопольский собор
Следующий Собор	Халкидонский собор
Созван	Феодосием II
Под председательством	Кирилла Александрийского, Иоанна Антиохийского
Число собравшихся	200-250
Обсуждавшиеся темы	Несторианство, Богородица, Пелагианство
Документы и заявления	подтверждение Никейского Символа веры, осуждение ересей, провозглашение «Богородицы» без оговорок догматически правильным определением
Хронологический список Вселенских соборов

Эфе́сский (Ефесский) Собо́р, Третий Вселенский Собор — Вселенский Собор христианской церкви, проходивший в городе Эфесе (Малая Азия) в 431 году. Созван по инициативе императора Восточной Римской империи Феодосия II.

Память в Православной церкви 9 (22) сентября.

История

Поводом для созыва Эфесского Собора был конфликт между патриархом Константинопольским Несторием и патриархом Александрийским Кириллом. Несторий считал, что Пресвятая Дева Мария родила человека, соединенного с Словом Божьим. Он также предложил именовать Его Пречистую Матерь не Богородицей, а Матерью Христа (Христородицей). Патриарх Кирилл Александрийский стоял на позициях имени Богородица и за соединение двух ипостасей. Переписка не привела к положительным результатам, и тогда Кирилл Александрийский написал против Нестория свои 12 анафематизмов.

В 431 году в связи с учением, которое распространял Несторий, по инициативе Кирилла Александрийского было принято решение о созыве церковного собора. Местом для проведения собора был выбран город Эфес. В Эфесе начали собираться епископы, часть из них сгруппировалась вокруг епископов Кирилла и Мемнона Эфесского, другая часть сгруппировалась вокруг Нестория. Несмотря на то, что далеко не все приехали в Эфес, а были в пути, в том числе: римские легаты, и большая делегация из Антиохийских епископов во главе с Иоанном Антиохийским, Кирилл и Мемнон приняли решение открыть собор. Они приглашают Нестория на собор. Несторий и поддерживающие его епископы отказываются явиться на собор, который желают начать Кирилл и Мемнон. Они предлагают дождаться времени, когда все епископы соберутся во Эфесе. Кирилл и Мемнон не обращают внимание, на то, что не все собрались и исключительно из своих приверженцев собирают собор, на котором анафематствуют Нестория, без участия последнего в нём.

Кирилл председательствовал на заседании Александрийской делегации. Сначала, до прибытия римских легатов, он был и представителем римского епископа. Позже после того, как Несторий был уже анафемаствован в Эфес приехала Римская делегация и присоединилась к собору Кирилла.

Прибывшие ещё позже в Эфес Иоанн Антиохийский с восточными епископами отказались принять решения собора, собранного Кириллом без их участия, и составили свой собор из 43 епископов, для заседаний которого епископ Эфесский Мемнон не дал священного здания. Это собрание лишило Кирилла и Мемнона епископства и права священнодействия, а прочих участников настоящего собора отлучило от Церкви впредь до их раскаяния.

Таким образом, каждая из противостоящих сторон имела по два церковных первоиерарха (одна сторона: Антиохийского патриарха и Константинопольского митрополита, а другая: Александрийского патриарха (папу) и Римского папу).

Антиохийская делегация объявила Кирилла еретиком и низложила его.

Александрийская делегация в свою очередь признала Нестория еретиком и также низложила его. Кроме того, она игнорировала предыдущий Константинопольский собор и его решения об особом статусе митрополита Константинополя, Никео-Цареградский Символ веры, читавшийся уже и в Константинополе, и на Западе. Делопроизводство Эфесского — III-го Вселенского Собора, на котором председательствовал Кирилл Александрийским, также было далеко не идеальным. При открытии Собора Кирилл не принял во внимание не только отсутствие «восточных» епископов во главе с Иоанном Антиохийским, но и протесты императорского представителя Кандидиана. Кроме того, накануне открытия Собора, 21-го июня, двадцать один из уже собравшихся на тот момент в Эфесе сорока митрополитов подали протест в связи с отсутствием приглашения епископов Востока. Всем этим справедливым возражениям святитель Кирилл не придал никакого значения, открыв заседания 22-го июня. Это и повлекло за собой отделение восточных отцов и проведение ими под председательством Иоанна Антиохийского параллельного и враждебного собрания, приказы императора Феодосия II об аресте св. Кирилла, Мемнона Эфесского и других важнейших деятелей обоих противостоящих собраний и последующий двухлетний поиск единой догматической формулы между Александрией и Антиохией.

Ради сохранения единства с Римом, император арестовал ряд важнейших деятелей собрания епископов с участием Нестория, но затем приказал арестовать также и Кирилла Александрийского и Мемнона Эфесского за фактическое обвинение одним из зачитанных на соборе анафематизмов Кирилла в каннибализме — пусть прямо и не названных — самого императора, его сестры и всех допущенных к причащению Иоанном Златоустом и Несторием. Но Кириллу и Мемнону удалось бежать и скрыться в Египте, где Кирилл Александрийский фактически превратился в заложника коптов и стал «знаменем» местного национального (антигреческого) сепаратизма, что абсолютно не входило в его планы. Поэтому в Египте Кирилл действовал как «голубь мира» строго на платформе диофизитства и даже диофелитства и сам требовал отказа от анафематствования Феодора Мопсуестийского и всех деятелей Антиохийской богословской школы, усопших в мире и согласии с Церковью. Даже Несторий, по его мнению, мог оставаться архиепископом Константинопольским при отказе его только от термина «Христородица» и «Богоприимица», и от вмешательства в дела александрийского и римского пап.

Спор был решён посредством Согласительного исповедования 433 года — главнейшего, вероучительного определения, результата и итога Эфесского собора. Император утвердил решения Эфесского собора, а Пятый Вселенский собор в 553 году закрепил итоги Эфесского собора под председательством Кирилла Александрийского.

Однако, Эфесский собор вызвал негодование Ассирийской церкови Востока и отпадение её от единства с Православной Вселенской церковью. Несториане этот собор до сих пор считают авантюрой Кирилла Александрийского, намеренно не пригласившего на собор представителей Церкви Востока, поскольку антиохийское богословие было тесно связано с учением выходцев из Церкви Востока, переселившихся в Антиохию.

Постановления

Первые шесть правил, составленных Собором, касаются вероисповедных вопросов, направленных против учения Нестория, не имея дисциплинарного значения. Только они есть в документах собора. 7-ое и 8-ое правила были включены в число канонов уже после Халкидоского собора.

Собор кроме Нестория в своём определении осуждает Келестиево мудрование. Келестий, или Целестий, проповедовал ересь Пелагия, отрицая значение первородного греха и необходимость благодати для спасения.

7-е правило говорит о том, как следует хра­нить неповреждённой никейскую веру. В изложении Аристина правило имеет такой вид:

Епископ, проповедующий другую веру, кроме Никейской, лишается епископства, а мирянин изгоняется из Церкви. Тот, кто, кроме веры, составленной святыми отцами, собравшимися в Никее, предлагает иной нечестивый символ на развращение и на пагубу обращающихся к познанию ис­тины из эллинства или иудейства или от какой бы то ни было ереси, если мирянин, должен быть предан анафеме, а если епископ или клирик, должен быть лишён епископства и служения в клире.

Впоследствии канон использовался православными полемистами против латинской вставки filioque в Никео-Цареградский Символ веры, хотя по смыслу правила речь идёт о самовольном изменении отдельными клириками Никейского Символа веры и замены Никейского символа веры иными, а не о внесении изменений последующими Вселенскими Соборами. Уже следующий Вселенский собор не заменил Никейский символ веры иным или изменил его, а только дополнил его двумя дополнительными символами веры — Никео-Цареградским и Халкидонским. Хотя Никейский и Халкидонский символы веры в настоящее время не используются в литургии православных и римско-католической церквей, как и почти всех других церквей; все церкви, кроме Армянской апостольской церкви, и даже практически все протестанты, используют в литургии только Никео-Цареградский символ веры, именно они — Никейский и Халкидонский — остаются основными вероисповедными символами. Приняв Никейский Символ веры, Церковь не внесла чего-либо нового в своё учение: она лишь четко сформулировала то, во что верила с самого начала своего исторического бытия. Так же, с точки зрения православных, и последующие Вселенские Соборы продолжали прояснять и уточнять церковную истину, и Никео-Цареградский и Халкидонский символы веры также не внесли ничего фундаментально нового в исповедание веры, восходящее ко Христу и апостолам.

Последнее, 8-е правило Собора утверждает авто­кефалию Кипрской Церкви, которая оспаривалась Антиохийской кафедрой, притязавшей на юрисдикцию над Кипром.

В канонические сборники Римской Церкви правила Эфесского Собора не вошли. В отдельных латинских руко­писях встречаются лишь отрывки из соборных определений, иные, чем те, которые получили канонический авторитет на Востоке.

Иринеем был написан отчёт о деятельности Эфесского собора, который впоследствии был утерян и не сохранился.

7 правило и Халкидонский собор.

7-е и 8-е правила не были приняты на Эфесском соборе как каноны (др.-греч. κανών), а являлись лишь соборными мнениями, которые впоследствии вписали в протоколы заседания собора и добавили как каноны Эфесского собора.

На 6-м заседании Эфесского собора решался вопрос о пресвитере Харисии, который искал суда у собора о четыредесятниках. На этом заседании был прочитан Никейский Символ веры, после чего собор высказал следующее суждение: «С сей святой верою все должны быть согласны. Ибо она учит во спасение всей поднебесной. Но так как некоторые притворяются, будто исповедуют её и соглашаются с нею, но искажают смысл её слов по своему произволу и таким образом развращают истину, будучи сынами заблуждения и погибели, то настоит надобность свидетельства из святых и православных отцов, которые достаточно показывали, как они понимали её и вверили нам проповедовать; чтобы явно было, что все имеющие правую и непогрешительную веру, так именно изъясняют и проповедуют её». Собор определил:

должна быть тверда и неизменна вера, изложенная через внушение Святаго Духа 318 святыми отцами, сошедшимися некогда в Никеи.

На первом заседании 4 Вселенского собора в Халкидоне по этому поводу состоялись прения между Евтихием и Диоскором, с одной стороны, и Евсевием Дорилейским, с другой стороны. После того как Евтихий прочел Никейский Символ веры, то он также сказал, что Ефесский собор постановил определение: того кто вопреки этой вере, что-либо прибавит, или измыслит, или будет учить, подвергать наказаниям, которые тогда же означены. Здесь поднялся Евсевий Дорилейский и сказал: «Он солгал; нет такого определения: нет правила, повеливающего это». В защиту Евтихия выступил Диоскор, который сказал: «Есть четыре рукописных списка [Документов собора], которые содержат это определение. То, что определили епископы, не есть ли определение? Имеет ли оно силу правила? Оно не есть правило: иное правило (κανών) и иное определение (ὅρος)». Затем на соборе раздались голоса сторонников Евтихия: «Ничего нельзя прибавлять или убавлять [от Никейского Символа веры]! Пусть останется в употреблении Никейский Символ. Восточные епископы воскликнули: „Это сказал Евтихий“».

На 5-м деянии (заседании) Халкидонского собора было принято отцами «Определение веры Халкидонского собора», которое Аетий, архидиакон святейшей Константинопольской церкви прочитал перед всеми участниками собора. В его состав вошли: Символ веры Никейского собора, Символ веры Никео-Константинопольского собора и догмат Халкидона. После чего, все почтеннейшие епископы воскликнули:

Это вера отцев. Митрополиты пусть подпишут тотчас, пусть немедленно подпишут в присутствии самих сановников, хорошо определенное пусть не подвергается отсрочке. Это вера апостольская. С ней все мы согласны. Все так мудрствуем.

Литература

• Ефесский собор // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Болотов В. В. [www.omolenko.com/photobooks/bolotov4.htm?p=203#book10 Третий Вселенский собор] / Лекции по истории древней Церкви. — Т. 4
• Карташёв А. В. [www.magister.msk.ru/library/bible/history/kartsh01.htm Вселенские Соборы] — Париж, 1963
• Иоанн (Митропольский) История Вселенских соборов. — СПб., 1906.
• Jean Meyendorff Le Christ dans la Theologie Byzantine. — Paris, 1968. На английском: John Meyendorff Christ in the Eastern Christian Thought. — New York, 1969. Русский перевод: Прот. Иоанн Мейендорф «Иисус Христос в восточном православном богословии». — М., 2000.
• Еп. Григорий (В. М. Лурье) История византийской философии. Формативный период. — СПб., Axioma, 2006. — 553 с. — ISBN 5-901410-13-0 [axioma.spb.ru/z_byz_phil/contents.htm Оглавление], [st-elizabet.narod.ru/raznoe/grr/filos_1_1.htm Раздел 1, гл. 1], [st-elizabet.narod.ru/raznoe/grr/filos_1_2.htm Раздел 1, гл. 2], [www.hgr.narod.ru/div2ch1.htm Раздел 2, гл. 1], [www.hgr.narod.ru/div2ch2.htm Раздел 2, гл. 2], [st-elizabet.narod.ru/raznoe/grr/div4ch1.htm Раздел 4, гл. 1], [st-elizabet.narod.ru/raznoe/grr/div4ch2.htm Раздел 4, гл. 2]
• [krotov.info/acts/canons/0431cano.html Правила святого Вселенского третьего собора, Ефесского, с пояснениями]

Ссылки

• [dlib.rsl.ru/viewer/01003792604#?page=23 Из письма К. Леонтьева] / О Владимире Соловьеве и эстетике жизни. — М., 1912

Отрывок, характеризующий Эфесский собор

Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».