Третья Македонская война

Третья Македонская война
Основной конфликт: Македонские войны
Ж. Ф. П. Пейрон. «Царь Персей Македонский перед Луцием Эмилием Павлом» (1802)
Дата	171—168 до н. э.
Место	Македония, Греция и Иллирия
Причина	Македонская экспансия, нарушившая баланс сил в регионе
Итог	Победа Рима
Изменения	Македония разделена на четыре республики
Противники
Римская республика и Пергам Македония
Командующие
Луций Эмилий Павел Македонский Персей Македонский
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Третья Македонская война (171 до н. э. — 168 до н. э.) — война между Македонией и Римом, часть Македонских войн. Война завершилась полным поражением Македонии и ее уничтожением как государства.

Предыстория

В 179 до н. э. умер царь Филипп V Македонский, и к власти пришёл его амбициозный и талантливый сын Персей. Персей женился на Лаодике, дочери Селевка IV, царя Сирии, увеличил численность своей армии и заключил союз с Эпиром и некоторыми племенами Иллирии и Фракии. Также он восстановил старые связи с греческими полисами. Так как правящие олигархические круги греческих государств стояли за поддержку Рима, Персей обратился к демократам. Царь объявил, что он собирается восстановить былое могущество и процветание своей державы. Эта политика получила поддержку среди греческих городов, которые не желали покоряться Риму.

Рим весьма обеспокоился возможностью того, что Персей сможет повлиять на римское влияние в Греции и восстановить былое верховенство Македонии среди греческих полисов. Царь Пергама Евмен II, ненавидевший Македонию, обвинил Персея в нарушении условий Римско-Македонского соглашения о мире. Римляне, напуганные изменением баланса сил в регионе, объявили Македонии новую войну. Неготовый к начавшейся войне, Персей начал колебаться и упустил время для того чтобы перетянуть на свою сторону Грецию. Таким образом, ненавидевшие римлян греки все как один выставили вспомогательные отряды. На стороне Персея осталось только несколько незначительных беотийских городов.

Ход войны

Начало войны выдалось удачным для Персея. В битве при Лариссе он смог одолеть армию Публия Лициния Красса, но из-за вмешательства Квинта Марция Филиппа, уверявшего Персея, что Рим не хочет войны и предлагает переговоры, потерял время и дал возможность римлянам спокойно отступить к морю. На правах победителя он предложил Риму мир, но это предложение было отклонено. В римских войсках начались проблемы с дисциплиной, и римские полководцы долго не могли найти способа успешно вторгнуться в Македонию. Между тем, Персей разбил другую римскую армию, стоявшую в Иллирии. Одновременно он пытался одолеть Пергам, но эта попытка осталась безуспешной. В 169 до н. э. Квинт Марций Филипп, теперь уже в должности консула, пересек Олимп и вторгся в Македонию. Однако его армия оказалась слишком измотанной трудным переходом и от решающей битвы Марций уклонился. Наконец, в 168 до н. э. командование римским войском получил консул Луций Эмилий Павел — немолодой уже человек, но отличавшийся твердостью духа, честностью и неподкупностью. Он быстро восстановил дисциплину в войсках и в результате удачных действий оттеснил Персея из горных теснин.

22 июня 168 до н. э. близ города Пидна состоялась битва, решившая исход этой войны. Битва началась со стремительной атаки фаланги, которая смяла римские легионы и обратила их в бегство. Но, во время преследования по гористой местности строй фаланги разорвался, и развернувшиеся легионы, врубившись в фалангу, менее чем за час перебили почти всё македонское войско. Кроме того, македонская конница почти не принимала участие в битве. Македоняне потеряли до 20 тыс. человек убитыми, а 11 тыс. было взято в плен.

Персей бежал с поля боя одним из первых, но вскоре, покинутый всеми своими сторонниками, вынужден был сдаться римлянам и умер через несколько лет в тюрьме в Альбе.

Итоги

В результате войны Македония как государство была уничтожена. На ее бывшей территории римляне в буквальном смысле осуществили политику «разделяй и властвуй»: Македония была разделена на четыре области, напоминавшие республики или союзы городов, по образцу греческих. Между ними римляне запретили всякие экономические, политические и даже семейные контакты: заключать браки и приобретать недвижимое имущество можно было только внутри одного союза. Этим «республикам» запрещено было иметь собственные военные силы. Только на севере сохранялся военный контингент с целью защиты от варваров. Также они были обложены данью в пользу Рима в размер половины того налога, который они прежде платили царю. Такая же политика была проведена римлянами и в Иллирии.

Все бывшие македонские царские чиновники были выселены в Италию и им за попытку вернуться на родину наказанием была установлена только смерть. В Греции все бывшие сторонники Персея подвергнуты были жестокому преследованию, многие были казнены. Поддержавший Персея Эпирский союз был распущен, а Эпир по приказу римского сената был разгромлен и совершенно опустошен, 150 тысяч эпиротов были проданы в рабство. Впрочем, союзники Рима не получили желаемых наград, поскольку римляне отныне признавали только полное подчинение себе.

См. также

• Баланус (предводитель галлов)

Отрывок, характеризующий Третья Македонская война

Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.