Третья англо-афганская война

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Третья англо-афганская война
Основной конфликт: Англо-афганские войны
Дата

3 мая8 августа 1919

Место

Афганистан и Северо-Западная пограничная провинция Индии

Причина

Стремление Афганистана к независимости от британской гегемонии

Итог

Подтверждение линии Дюранда, независимость Афганистана во внешней политике[1][2]

Противники
Эмират Афганистан Британская империя:
Командующие
Аманулла-хан
Надир-хан
Артур Барретт
Реджинальд Дайер
Александр Юстас
Силы сторон
21 кавалерийский полк и 75 пехотных бригад (50 тысяч человек) при 280 современных орудиях,
80 000 партизан
8 дивизий, 5 пехотных и 3 кавалерийские бригады, большое количество самолётов, броневиков и артиллерии
Потери
около 1000 убитых[3] убитых: 1 251 в боях и 500 от холеры[4]

Третья Англо-афганская война 1919 года (пуш.: د افغان-انګرېز درېمه جګړه) — вооружённая борьба Афганистана против Британской индийской армии в защиту провозглашённой независимости страны от иностранного вмешательства. Попытка Великобритании силой подчинить себе Афганистан окончилась неудачей.

21 февраля 1919 года на эмирский престол в Афганистане взошёл Аманулла-хан. Поддерживаемый армией и радикальной партией «младоафганцев», он объявил о ликвидации политической зависимости страны от Великобритании. 3 мая англо-индийская армия вторглась в страну на Хайберском, Вазиристанском и Кандагарском направлении, в ответ Аманулла-хан объявил им джихад. Но 50-тысячная афганская армия не смогла остановить их наступление, и уже 5 мая была разгромлена. Только на следующий день в Кабуле получили ноту Великобритании с официальным объявлением войны. Английские самолёты нанесли бомбовые удары по Джелалабаду и Кабулу. Пограничные афганские племена подняли восстания против англичан, и в это же время в Индии усилилось национально-освободительное движение. 3 июня было заключено перемирие между английскими и афганскими войсками. 8 августа 1919 года в Равалпинди (Британская Индия) был подписан предварительный мирный договор Великобритании с Афганистаном, по которому последнему давалась независимость во внешней политике.





Предыстория

Для англичан в Индии Афганистан издавна рассматривался в качестве потенциальной угрозы. Помимо конфликтов с собственно афганцами, Лондон опасался, что афганские территории могут стать форпостом для возможного вторжения войск Российской империи в Индию[5]. В период русско-английского противостояния на Востоке, так называемой "Большой игры", британцы предпринимали многочисленные попытки навязать свою волю Кабулу и в течение XIX-го столетия провели две дорогостоящих войны против афганцев - в 1839-1842 и в 1878-1880 годах[6][7].

Окончание Второй афганской войны в 1880 году положило начало почти 40 годам достаточно хороших отношений между Великобританией и Афганистаном под руководством Абдур-Рахмана и Хабибулла-хана. В это время британцы пытались управлять афганской внешней политикой посредством финансовых субсидий Кабулу[8]. Страна формально оставалась независимой, однако по условиям Гандамакского договора (1879) афганский правитель признавал, что у него "...нет другого окна с видом на внешний мир, кроме как окна в Индию"[8].

Смерть в 1901 году эмира Абдур-Рахмана косвенно стала причиной войны, которая началась 18 лет спустя. Его преемник Хабибулла был прагматичным лидером, который попеременно выступал на стороне Великобритании и России, в зависимости от того, кто выплатит более весомую сумму[9]. Несмотря на недовольство оформлением между Англией и Россией сфер влияния на востоке по условиям англо-русской конвенции 1907 года, Афганистан сохранял нейтралитет во время Первой мировой войны (1914-1918). Эмир сопротивлялся значительному давлению со стороны Османской империи, когда та выступила на стороне кайзеровской Германии, и султан призвал к джихаду против европейцев.

Несмотря на сохранение нейтралитета в конфликте, Хабибулла принял турецко-немецкую миссию в Кабуле и вновь попытался выгадать для себя наилучшие финансовые условия, играя на противоречиях держав[9]. Внутри страны он уклонялся от просьб о помощи от племенных вождей, которые рассчитывали подорвать английское господство в пограничных с Индией землях. Отправка большинства солдат Британской Индии воевать за рубежом, а также новости о британских поражениях в боях с турками и усилия турецких агентов, подстегнули волнения в некоторых афганских племенах в 1915 году. Несмотря на ряд мятежей, граница между Индией и Афганистаном в целом оставались спокойной, тем более Англия не может себе позволить вступать в новый конфликт по ходу большой войны.

Турецко-германская миссия покинула Кабул в 1916 году, убедив Хабибуллу, что Афганистан должен быть независимым государством, не обязанным никому. С окончанием Первой мировой войны Хабибулла попытался получить награду от британского правительства за свой нейтралитет во время войны и даже потребовал для Афганистана места на Версальской мирной конференции в 1919 году. Эта просьба была отклонена вице-королём Индии Фредериком Тезигером, лордом Челмсфордом. Были запланированы дальнейшие переговоры, но 19 февраля 1919 года Хабибулла был убит[10].

Убийство эмира привело к борьбе за власть между братом Хабибуллы Насрулла-ханом и третьим сыном Хабибуллы Аманулла-ханом. Однако афганская армия подозревала Амануллу в причастности к смерти отца. В апреле 1919 года Аманулла пообещал реформы в системе государственного управления. Он заявил, что следует ликвидировать принудительный труд, тиранию и угнетение, что Афганистан должен быть свободным и независимым и больше не связанным Гандамакским договором[8].

Захватив трон, Аманулла арестовал Насруллу по обвинению в убийстве Хабибуллы и приговорил его к пожизненному заключению. Насрулла был лидером консерваторов Афганистана, и его заключение облегчило положение Амануллы. К апрелю 1919 года новый эмир понял, что если он не сможет найти способ успокоить консерваторов, он вряд ли сможет удержать власть. Пользуясь беспорядками в Индии после бойни в Амритсаре, Аманулла решил вторгнуться в Британскую Индию[11][12].

Силы сторон

В 1919 году афганская регулярная армия не была особенно грозной силой и могла собрать под своими знаменами только порядка 50000 человек. Эти силы были организованы в 21 кавалерийский полк и 75 пехотных батальонов при поддержке около 280 современных артиллерийских орудий, объединённых в 70 батарей. В дополнение к этому, эмир мог рассчитывать на поддержку до 80 000 бойцов из пограничных племен и неопределенного числа дезертиров из местных подразделений милиции, организованных британцами. Однако в целом афганская армия не была готова к войне. Как и в прошлые годы, верхние уровни офицерского корпуса были пронизаны политическими интригами. В своей книге о кампании генерал-лейтенант Джордж Молсворт дал следующую оценку армии эмира:

Афганские регулярные части ... были плохо обучены, плохо оплачивались. Кавалерия была немного лучше, чем пехота... Винтовки варьировались от современных немецких, турецких и британских до устаревших винтовок Мартини и Снейдерс-Энфилд. Несколько рот пехоты имели штыки. Артиллерия включала современные 100-мм гаубицы Круппа, 75-мм горные пушки и устаревшие 7-фунтовые орудия. С боеприпасами были проблемы...[13]

В поддержку регулярных частей командование Афганистана рассчитывало на помощь ополчения племен, которые могли собрать до 20 000 или 30 000 бойцов только в регионе Хайбер. При этом, как ни парадоксально, но племенные отряды были, вероятно, лучшей частью афганского войска - они были отлично обучены, хорошо вооружены, в основном, оружием, которое было украдено из гарнизонов, имели большое количество боеприпасов[14].

Англичане обладали более внушительными силами в регионе. В мае 1919 года британская и индийская армии, не считая ополченцев, насчитывали 8 дивизий, а также 5 бригад пехоты и 3 - кавалерии. Однако у границы с Афганистаном находились лишь три пехотных дивизии и две кавалерийских бригады[15][16].

Артиллерия у британцев была в дефиците, и три их пограничных подразделения каждый были укомплектованы лишь двумя батареями 18-фунтовых орудий и одной батареей 4,5-дюймовых гаубиц. Ещё несколько 15-фунтовых орудий находились на аванпостах у границы[17]. Британцы имели очевидное преимущество в автомобильном транспорте и беспроводной связи, имели на вооружении броневики и бомбардировщики-бипланы[16][18][19].

Но главной проблемой для англичан стало недовольство среди своих солдат. Солдаты, уставшие от войны, с нетерпением ожидали демобилизации[20]. Многие из подразделений индийской армии ещё не вернулись из-за границы, а те, что уже прибыли на родину, потеряли большинство опытных бойцов в боях Первой мировой войны[21]. Вместо индийцев, сражавшихся за пределами родины, для гарнизонной службы в Индии были сформированы Территориальные войска из британцев. После четырёх лет гарнизонной службы, вдали от своих семей, большинство из них были заинтересованы только в демобилизации и возвращении в Великобританию и не были готовы к войне на индийской границе[16].

Боевые действия

Конфликт начался 3 мая 1919 года, когда афганские войска перешли границу на западном конце Хайберского перевала и захватили город Баг. Баг был стратегически важен для англичан и индийцев, так как обеспечивал водой Ланди-Котал, где в то время находился гарнизон из двух рот индийской армии. Захват Бага был частью широкого вторжения афганцев, однако он был осуществлен с нарушением приказа Амануллы раньше запланированного срока. Эмир рассчитывал начать вторжение одновременно с восстанием в Пешаваре 8 мая. В итоге захват Бага послужил предупреждением британскому комиссару Северо-Западной границу, сэру Джорджу Рус-Кеппелу, который немедленно известил вице-короля, лорда Челмсфорда, о необходимости отбить Баг до восстания в Пешаваре[16].

6 мая британское индийское правительство объявило войну Афганистану и начало всеобщую мобилизацию[22][23]. К Ланди-Коталу были отправлены сформированные две роты сикхов и гуркхов и один батальон Сомерсетской пехотной дивизии[16][24].

Между тем, вокруг Пешавара был сформирован кордон из британских войск, чтобы удержать население от волнений. Британцы пригрозили оставить город без воды, и к рассвету 8 мая ситуация в городе нормализовалась, угроза восстания миновала[16].

Гарнизон Ланди-Котала вырос до размера бригады с приходом остальной части 1-й пехотной бригады[16][25]. 9 мая британские и индийские войска начали атаку на афганцев, занявших Баг. Атака, однако, закончилась неудачей, когда командир бригады решил разделить свои силы и переместить почти половину своих войск для защиты фланга. В результате британцы были не в состоянии обеспечить необходимую концентрацию сил, чтобы достичь цели[16][26]. Одновременно с этим, три британских биплана BE2С провели бомбардировку позиций афганских племен в районе Дакки[16][27].

После этого 2-я и 3-я пехотная бригады 1-й пехотной дивизии были направлены из Новшеры и Абботтабада в район Ямруда и Кача-Гари. В то же время 6-я бригада 2-й пехотной дивизии передислоцировалась в Пешавар из Равалпинди, чтобы помочь подавить беспорядки там[28]. Два дня спустя, 11 мая, британцы провели вторую атаку на Баг силами 1-й и 2-й пехотных бригад при поддержке 22 пулеметов и 18 орудий под командованием генерал-майора Фаулера, которая на этот раз оказалась успешной[29]. Атаке предшествовала получасовая бомбардировка. В итоге Стаффордширский пехотный полк и два батальона гуркхов загнали афганцев в Нижней Хайбер, где они обстреляны из спрятанных в засаде горных пушек[16]. Афганцы были вынуждены вернуться на свои территории, разгром был полный[22]. Потери во время боя составили: 100 афганцев погибли и 300 получили ранения, британские и индийские войска потеряли 8 человек убитыми и 31 ранеными[30].

Хотя Аманулла заявил, что не имеет ничего против британцев, Рус-Кеппел решил, что будет разумным продолжить наступление и приказал армии преследовать афганцев на их территории[16]. 13 мая британские и индийские войска без сопротивления захватили контроль над западным Хайбером и заняли Дакку[22], однако британский лагерь был плохо готов к обороне, и британцы попали под интенсивный обстрел дальней афганской артиллерии, после чего Аманулла отдал приказ пехоте о штурме лагеря. Это нападение было остановлено, и британцы начали контрнаступление на следующий день, однако успеха также не достигли. В результате к 17 мая регион остался под контролем британцев, афганцы отступили[16].

Между тем, накануне британские и индийские войска начали наступление на "Хребет Стоунхендж", где укрепились около 3000 афганцев с несколькими артиллерийскими орудиями и пулеметами[31]. Под прикрытием артиллерии отряд сикхов начал штурм, однако вскоре у них кончились боеприпасы[32]. Атака была возобновлена через 4 часа. В условиях дневной жары сикхи достигли вершины хребта, где обнаружили, что афганцы покинули поле боя, оставив большую часть своего обмундирования, артиллерии и знамен. Во время штурма британские и индийские войска потеряли 22 человека убитыми и 157 ранеными, в то время как афганские потери были оценены в 200 убитых и 400 раненых[31].

В это время британцы столкнулись с дезертирством солдат, которых оставляли для гарнизонной службы в занятых районах. Лорд Челмсфорд решил, что ситуация может быть решена путём продолжения продвижения в Афганистан, чтобы поддерживать боевой дух в войсках. В рамках нападения на Хайбер были запланированы атаки на Кветту и Куррам, на севере - на Читрал и на юге - на Жоб[33]. 24 мая британские бомбардировщики атаковали Кабул, однако в Ланди-Котале становилось все хуже с поставками.

27 мая британский командующий в Кветте успешно атаковал афганский форт на хребте Балдак[34]. Однако в районе Куррама ситуация для британцев превращалась в отчаянную. Афганскими силами в этой области командовал генерал Надир-хан, он обладал силой порядка 14 батальонов. Против них британцы в Тале во главе с бригадным генералом Александром Юстасом имели только 4 батальона. Юстас опасался волнений среди ополченцев Вазиристана. Он отдал приказ ополченцам покинуть свои посты, но не разрешил вернуться по домам. В итоге ополченцы восстали, и Юстас остался в Тале лишь с четырьмя неопытными индийскими ротами[35].

Видя, что ситуация для англичан ухудшается, Надир-хан решил атаковать Таль. Как только ополченцы покинули свои посты по приказу Юстаса, в ночь на 29 мая афганцы смогли занять башню в 500 м от форта и оттуда подожгли продовольственные склады. После отражении атаки пехоты 29 мая, на следующий день гарнизон был подвергнут бомбардировке. На выручку гарнизону Таля выдвинулась 45-я стрелковая бригада бригадного генерала Реджинальда Дайера[36].

Несмотря на жару, войска под командованием Дайера оказался за 12 часов преодолели последние 18 миль (29 км) и 1 июня столкнулись с афганскими войсками, блокировавшими Таль. Дайер атаковал с флангов при поддержке артиллерии. Не выдержав натиска, афганцы отступили, гарнизон Юстаса был спасен. Во время осады британцы потеряли 94 человека, из которых восемь были убиты, четверо умерли от ран и 82 были ранены[37].

На следующий день, 2 июня, бригада Дайера начала атаку на афганских солдат Надир-хана, которые были расположены к западу от Таля. К Дайеру прибыл посланник Надир-хана с письмом, в котором тот сообщал, что Аманулла приказал ему прекратить боевые действия, и Надир-хан просит Дайера признать режим перемирия. Соответствующее предложение Аманулла отправил в Индию 31 мая. Однако Дайер посчитал письмо Надир-хана уловкой[38]. Он продолжил атаку и начал преследование отходивших войск Надир-хана, обстреливая афганцев из артиллерии и броневиков[39].

3 июня афганский лагерь в Юсеф-Хеле был захвачен четырьмя взводами британской пехоты при поддержке артиллерии, хотя перемирие уже было подписано сторонами. Прекращение огня вступило в силу, однако некоторые бои продолжались, особенно в Читрале и в Северном Белуджистане[40]. 8 августа 1919 года было подписано мирное соглашение в Равалпинди.

Итоги

Потери во время конфликта составили около 1000 афганцев, погибших в боях[3], а британские и индийские войска потеряли 1751 человека, из них 236 были убиты в боях, 615 раненых, 566 умерли от холеры, а 334 умерли в результате других заболеваний и несчастных случаев[4]. Результаты войны неоднозначны. По одной точке зрения, война завершилась тактической победой британцев: они отбили афганское вторжение и изгнали афганцев с индийской территории, в то время как афганские города подвергались бомбардировкам Королевских ВВС. Однако, при достижении этой цели британские и индийские войска потеряли почти в два раза больше солдат, чем афганцы, которые в конечном счёте достигли своих стратегических политических целей.

В результате мирного договора британцы перестали субсидировать Кабул. Они также прекратили продажу оружия из Индии в Афганистан. Но одновременно с этим британское влияние в регионе уменьшилось, и афганцы смогли вернуть контроль над собственными иностранными делами[8]. Британцы, однако, получили и некоторые политические выгоды, в первую очередь подтверждение «линии Дюранда» — политической границы, разделяющей Афганистан и Индию[8].

Напишите отзыв о статье "Третья англо-афганская война"

Примечания

  1. Adamec, L.W. and Norris, J.A. (2010). "[iranicaonline.org/articles/anglo-afghan-wars Anglo-Afghan Wars]", Encyclopædia Iranica.
  2. Norris, J.A. (2010). "[iranicaonline.org/articles/anglo-afghan-relations-a-survey-from-the-earliest-times-to-the-death-of-the-last-barakzay-ruler-in-1357-s Anglo-Afghan Relations]", Encyclopædia Iranica.
  3. 1 2 [www.onwar.com/aced/data/alpha/afguk1919.htm Third Anglo-Afghan War 1919]. OnWar.com. Проверено 28 июля 2010.
  4. 1 2 Molesworth 1962, С. vii
  5. Molesworth 1962, С. 16
  6. Barthorp 2002, pp. 27 & 64
  7. Wilkinson-Latham 1998, pp. 4 & 13
  8. 1 2 3 4 5 Sidebotham, Herbert. [www.newstatesman.com/200607170060 The Third Afghan War], New Statesman, 16 August 1919. [web.archive.org/web/20110605041635/www.newstatesman.com/200607170060 Архивировано] из первоисточника 5 июня 2011.
  9. 1 2 Molesworth 1962, С. 20
  10. Molesworth 1962, С. 22
  11. Barthorp 2002, pp. 150–151
  12. Collett 2007
  13. Molesworth, 1962, pp=25–26
  14. Barthorp, 2002, pp=147–148
  15. Hughes 1992, С. 125
  16. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Barthorp 2002, С. 152
  17. Hughes 1992, С. 126
  18. Шаблон:Harnvb
  19. Cooksley 2000, pp. 157–158
  20. Putkowski, Julian [www.marxists.org/history/etol/revhist/backiss/vol8/no2/putkowski2.html Mutiny in India in 1919]. Vol. 8 No. 2. Revolutionary History,. Проверено 28 октября 2013.
  21. Molesworth 1962, С. 25
  22. 1 2 3 Wilkinson-Latham 1998, С. 23
  23. Molesworth 1962, С. 27
  24. Molesworth 1962, С. 38
  25. Molesworth 1962, С. 40
  26. Molesworth 1962, С. 46
  27. Loyn 2009, pp. 169–170
  28. Molesworth 1962, С. 48
  29. Molesworth 1962, С. 49
  30. Molesworth 1962, С. 53
  31. 1 2 Molesworth 1962, С. 69
  32. Molesworth 1962, pp. 65–67
  33. Molesworth 1962, pp. 135, 147 and 155
  34. Beadle & Harrison 2007, С. 112
  35. Molesworth 1962, С. 114
  36. Molesworth 1962, С. 118
  37. Molesworth 1962, С. 121
  38. Molesworth 1962, С. 120
  39. Molesworth 1962, pp. 120–121
  40. Molesworth 1962, pp. 137–139

Ссылки

  • Barthorp Michael. Afghan Wars and the North-West Frontier 1839–1947. — London: Cassell, 2002. — ISBN 0-304-36294-8.
  • Last time the British army used scaling ladders // Military. — London: Robson, 2007. — P. 112. — ISBN 9781905798063.
  • Collett Nigel. The Butcher of Amritsar. — Continuum International Publishing Group, 2007. — ISBN 1-85285-575-4.
  • Cooksley Peter. Royal Flying Corps Handbook. — Stroud, Gloucestershire: Sutton Publishing Ltd, 2000. — ISBN 978-0-7509-4772-5.
  • Hughes Basil. History of the Royal Regiment of Artillery: Between the Wars 1919–39. — London: Brassey's, 1992. — ISBN 0-08-040984-9.
  • Loyn David. Butcher & Bolt: Two Hundred Years of Foreign Engagement in Afghanistan. — London: Windmill Books, 2009. — ISBN 978-0-09-952263-8.
  • Molesworth George. Afghanistan 1919—An Account of Operations in the Third Afghan War. — New York: Asia Publishing House, 1962.
  • Rodger Alexander. Battle Honours of the British Empire and Commonwealth Land Forces 1662–1991. — Marlborough, Wiltshire: The Crowood Press, 2003. — ISBN 1-86126-637-5.
  • Singer Andre. Lords of the Khyber: The Story of the North-West Frontier. — London: Faber and Faber, 1984. — ISBN 978-0-571-11796-3.
  • Wilkinson-Latham Robert. North-West Frontier 1837–1947. — London: Osprey Publishing, 1998. — ISBN 0-85045-275-9.

См. также

Отрывок, характеризующий Третья англо-афганская война

Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.