Трефолев, Владимир Дмитриевич

Владимир Дмитриевич Трефолев (1892—1923) — матрос Балтийского флота, чекист, председатель Революционного трибунала Балтийского флота, один из активных участников подавления Кронштадтского восстания (1921 год).

Большевик с 1909 года. Активный участник подпольных организаций, депутат Гельсингфорсского совета. В 1919—1920 гг. — председатель революционного военного трибунала Балтийского флота.

После подавления Кронштадтского восстания В.Д. Трефолев проводил показательные суды. К лету 1921 года через трибунал прошло 10001 человек: 2103 были приговорены к расстрелу по решению ревтрибунала и расстреляны, 6447 — приговорены к разным срокам заключения и 1451 — хотя и были освобождены, но обвинение с них не сняли. С весны 1922 началось массовое выселение жителей Кронштадта. В 1990-х гг. все участники Кронштадтского восстания были реабилитированы, а судебные решения, принятые под руководством В. Д. Трефолева, признаны неправосудными.

Владимир Трефолев и другие подавлявшие Кронштадтское восстание похоронены на Якорной площади Кронштадта.

В Санкт-Петербурге одна из улиц названа именем Трефолева (до 1939 г. – Петергофская). В 1923 г. на фасаде дома №1 была установлена мемориальная доска. В августе 2012 г. она была уничтожена вандалами. Также его имя носило спасательное судно в составе Балтийского флота.

Отрывок, характеризующий Трефолев, Владимир Дмитриевич

– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…