Трианонский договор

Триано́нский ми́рный догово́р был заключён между странами-победительницами в Первой мировой войне и потерпевшей поражение Венгрией. Подписан 4 июня 1920 года в Большом Трианонском дворце Версаля. Вступил в силу 26 июля 1921 года.

Условия договора

Договор юридически оформлял положение, фактически сложившееся в бассейне Дуная после войны. В результате была зафиксирована потеря Венгрией значительных территорий:

• Трансильвания и восточная часть Баната были присоединены к Румынии;
• Хорватия, Бачка и западная часть Баната вошли в состав Королевства Югославии;
• часть Марамароша, часть Угочи, часть Комарма, часть Нограда, часть Берега, Унг и Нитра (то есть Словакия и Карпатская Русь) вошли в состав Чехословакии;
• Бургенланд был передан Австрии;
• Численность венгерской армии ограничивалась 35 тысячами солдат, и она должна была быть наёмной. Венгерский флот, поскольку страна лишалась выхода к морю, упразднялся.

Последствия

Трианонский договор, в результате которого Венгрия лишилась 72 % территории и 64 % населения (в том числе 3 миллионов этнических венгров), выхода к морю и флота, 88 % лесных ресурсов, 83 % производства чугуна и 67 % банковско-кредитной системы, был воспринят в Словакии и Румынии как восстановление справедливости, а в самой Венгрии — как национальная трагедия. Популярность получили лозунги «Нет, нет, никогда!» (Nem, nem, soha!) и «Верните всё!» (Mindent vissza!). Реваншизм стал одной из основных черт межвоенной диктатуры Миклоша Хорти. По случаю заключения договора в стране был объявлен национальный траур, все официальные флаги приспущены вплоть до 1938 года. В школах ученики каждый день перед уроками читали молитву о воссоединении Родины. В разных местах страны были воздвигнуты «Трианонские памятники», оплакивающие расчленённую Венгрию (ультраправые организации воздвигают такие монументы и в наше время).

При активной поддержке нацистской Германии Трианонский договор был пересмотрен в 1938—1940 гг.; были приняты Венские арбитражи, по которым Венгрия вернула себе часть утраченных в 1920 г. земель — север Трансильвании, юг Словакии и Закарпатскую Украину. В 1941 г. в состав Венгрии вошла часть захваченной Германией Югославии (Воеводина).

После Второй мировой войны Венские арбитражи были объявлены юридически ничтожными по Парижскому договору 1947, и Венгрия в настоящее время вновь существует в границах, определённых Трианонским договором, дополнительно утратив небольшую территорию к югу от Братиславы в пользу Чехословакии (с 1993 — Словакия). За их пределами остаются значительные национальные венгерские меньшинства (секеи в Румынии, см. Венгерская автономная область, венгры Словакии, Австрии, Воеводины, венгры на Украине — в основном в Закарпатье). Вопрос соотечественников время от времени дискутируется в политике и 1990—2000-х годов — всерьёз или в популистских целях.

Литература

• Мерников А. Г., Спектор А. А. Всемирная история войн. — Минск., 2005.
• Пеганов. А. О. Обсуждение ревизии чехословацко-венгерской границы на страницах венгерской межвоенной публицистики (1918—1939) // Кавказ-Карпаты-Балканы: геополитические, этноконфессиональные и локальные компоненты национального менталитета в XVIII—XX вв. Ставрополь: СКФУ, 2015. С. 79-84. [www.academia.edu/10601842/%D0%90._%D0%9E._%D0%9F%D0%B5%D0%B3%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2._%D0%9E%D0%B1%D1%81%D1%83%D0%B6%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D0%B7%D0%B8%D0%B8_%D1%87%D0%B5%D1%85%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%86%D0%BA%D0%BE-%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9_%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%86%D1%8B_%D0%BD%D0%B0_%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%86%D0%B0%D1%85_%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9_%D0%BF%D1%83%D0%B1%D0%BB%D0%B8%D1%86%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BA%D0%B8_%D0%B2_%D0%BC%D0%B5%D0%B6%D0%B2%D0%BE%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B8%D0%BE%D0%B4]

Ссылки

• [wwi.lib.byu.edu/index.php/Treaty_of_Trianon Текст договора] (англ.)

Отрывок, характеризующий Трианонский договор

Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.