Трибуле

Трибуле (фр. Triboulet; 1479, Блуа — 1536) — придворный шут королей Людовика XII и Франциска I.

Анекдоты о Трибуле

• Однажды Трибуле обратился к Франциску I с жалобой на одного знатного дворянина.

— Сир! Мне угрожают смертью!
— Ну, не волнуйся, шут. Тот, кто лишит тебя жизни, через четверть часа будет повешен.
— Ах, ваше величество, а нельзя ли сделать так, чтобы он был повешен не через, а за четверть часа до того, как убьёт меня? Так будет надёжнее.

• Когда стало известно, что Карл V собирается проехать через Францию, чтобы усмирить восстание в Генте, Трибуле пришёл к Франциску I и сказал:

— Государь, разрешите посвятить вам мой новый труд, который я назвал «Альманахом глупцов». В нём перечислены все величайшие глупцы на земле во главе с королём дурачков.
— И кто же это? — поинтересовался Франциск.
— Карл V, ваше величество. Ведь никому, кроме него, не пришло в голову явиться в страну короля Франции после того, как он держал вас у себя пленником, — ответил шут.
— А если я тебе скажу, что он благополучно проедет через всё моё королевство?
— Тогда, ваше величество, мне придётся стереть имя императора и заменить его другим.
— Чьим же?
— Вашим, сир. Ведь в таком случае вы окажетесь ещё глупее него.

В искусстве

Образ Трибуле популярен в западноевропейской культуре. В третьей книге «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле герои, чтобы узнать, жениться Панургу или нет, в конце концов решают обратиться к Трибуле. При этом Пантагрюэль и Панург наперебой расхваливают шута, каждый на свой лад, но оба сходятся на том, что Трибуле «сумасброд несомненный... неизменный и отменный».

Трибуле — один из главных героев драмы Виктора Гюго «Король забавляется» (1832). По мотивам произведения Гюго Джузеппе Верди написал знаменитую оперу «Риголетто» (премьера 11 марта 1851 г.), в которой, по требованиям цензуры, действие было перенесено в Мантую, Франциск I превратился в герцога Мантуанского, а Трибуле — в Риголетто.

Трибуле — главный герой одноимённого романа Мишеля Зевако.

Ссылки

• [www.triboulet.eu Site portail du patronyme Triboulet]  (фр.)
• На Викискладе есть медиафайлы по теме Трибуле

Отрывок, характеризующий Трибуле

– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?