Тридцать шесть драматических ситуаций

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Тридцать шесть драматических ситуаций (фр. Les 36 situations dramatiques) — книга французского театроведа Жоржа Польти (1895), посвящённая доказательству того, что все драматические произведения основываются на какой-либо из тридцати шести сюжетных коллизий. Современные исследователи характеризуют труд Польти как «протоструктуралистский»[1], указывая на его уверенность в том, что разработанная им типология объективно существует в действительности, — важность идей Польти видится не в самой его классификации, а в принципиальном подходе, согласно которому основу вдохновения составляют логика и культурные образцы и теоретическое осмысление этой основы полезно для искусства[2]: «сама идея ограниченности тезауруса возможных действий и событий драматического героя заслуживает серьёзного внимания»[3].

Отправной точкой для концепции Польти послужило утверждение Иоганна Вольфганга Гёте (в «Разговорах с Эккерманом») о том, что столько же стандартных драматических сюжетов выделил в своё время выдающийся итальянский драматург Карло Гоцци (этот список не обнаружен) и что Фридрих Шиллер пытался опровергнуть Гоцци и найти большее количество различных сюжетных типов, но не смог выдумать даже тридцати шести. Кроме того, как отмечает Польти, об ограниченном количестве возможных драматических сюжетов вскользь писал Жерар де Нерваль. Польти, по его словам, «открыл заново» тридцать шесть сюжетов Гоцци. При этом он обращался к драматургии античности (а также Древней Индии и Древнего Китая), Средневековья, Возрождения, французским, итальянским и германским романтикам, а также к драматической продукции новейшего времени и, в виде исключения, к некоторым текстам иных жанров (роман, эпос), в общей сложности имея в виду материал около 1200 произведений; среди наиболее часто используемых им авторов — Еврипид, Софокл и Эсхил, Шекспир и Корнель, Вольтер, Метастазио, Альфьери, Гюго, Золя.

Каждый из тридцати шести сюжетов Польти разделяет на несколько разновидностей, указывает необходимый минимальный набор действующих лиц и отношений между ними и приводит примеры, полностью или отчасти соответствующие данному типу. По мнению Польти, в основе тридцати шести сюжетов лежит типология человеческих взаимоотношений и переживаний.

В России известности концепции Польти способствовало её изложение Анатолием Луначарским — впрочем, отмечавшим, что ему произведённая Польти «расшифровка кажется слишком приблизительной и слишком обобщённой»[4]:

Ж. Польти предложил 36 сюжетов, к которым сводятся известные пьесы. Многочисленные попытки дополнить этот список только подтвердили верность исходной классификации основных (или бродячих) сюжетов, а именно:

  1. Мольба
  2. Спасение
  3. Месть, преследующая преступление
  4. Месть близкому за близкого
  5. Затравленный
  6. Внезапное несчастье
  7. Жертва кого-нибудь
  8. Бунт
  9. Отважная попытка
  10. Похищение
  11. Загадка
  12. Достижение
  13. Ненависть между близкими
  14. Соперничество между близкими
  15. Адюльтер, сопровождающийся убийством
  16. Безумие
  17. Фатальная неосторожность
  18. Невольное кровосмешение
  19. Невольное убийство близкого
  20. Самопожертвование во имя идеала
  21. Самопожертвование ради близких
  22. Жертвование всем ради страсти
  23. Жертва близким во имя долга
  24. Соперничество неравных
  25. Адюльтер
  26. Преступление любви
  27. Бесчестие любимого существа
  28. Любовь, встречающая препятствия
  29. Любовь к врагу
  30. Честолюбие
  31. Борьба против бога
  32. Безосновательная ревность
  33. Судебная ошибка
  34. Угрызения совести
  35. Вновь найденный
  36. Потеря близких

Напишите отзыв о статье "Тридцать шесть драматических ситуаций"



Примечания

  1. [books.google.ru/books?id=bfECtuuavC4C&pg=PA12 Modern theories of drama: A selection of writings on drama and theatre, 1850—1990] / Ed. by George W. Brandt — Oxford University Press, 1998. — P. 12.  (англ.)
  2. [books.google.ru/books?id=PvrWibHkuAQC&pg=PA48 Jon Adams. Interference patterns: Literary study, scientific knowledge, and disciplinary autonomy] — Bucknell University Press, 2007. — P. 48-49.  (англ.)
  3. [www.phil63.ru/tipichnye-syuzhetnye-skhemy-v-povestvovaniyakh-i-v-zhizni А. Е. Сериков. Типичные сюжетные схемы в повествованиях и в жизни] // Вестник Самарской Гуманитарной академии. Серия «Философия. Филология» — 2009. — № 2 (6). — C.60-84.
  4. Луначарский А. В. Тридцать шесть сюжетов // «Театр и искусство», 1912, № 34. — См.: Луначарский А. В. О театре и драматургии. — М., 1958. — Т. II, с. 113—117.

Литература

  • Cécile De Bary. Georges Polti, ou l’anticipation du théâtre potentiel // Poetique: Revue de theorie et d’analyse litteraires, No. 138, 2004, pp. 183–192.  (фр.)

Ссылки

  • [www.archive.org/details/thirtysixdramati00polt Polti, Georges. The thirty-six dramatic situations] / Translated into English by Lucile Ray — Franklin (Ohio): James Knapp Reeve, 1924.  (англ.)

Отрывок, характеризующий Тридцать шесть драматических ситуаций

За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…