Триест
|
Триест
Trieste
|
Трие́ст (итал. и вен. Trieste, фриульск. Triest, словен. и хорв. Trst, лат. Tergeste, Tergestum) — город в итальянском регионе Фриули-Венеция-Джулия, административный центр одноимённой провинции. В прошлом — вольный имперский город, столица Австрийского Приморья, обособленная свободная территория.
Триест расположен на северо-западе Балканского полуострова, в глубине Триестского залива Адриатического моря, в 145 км к востоку от Венеции, рядом со словенской границей. По данным переписи 1991 года, население города составляло 231 тысячу человек; а в 2007 году — 203 356 человек. Покровителем города считается Иуст Триестский. Праздник города — 3 ноября.
Содержание
История
Триест упоминается Цезарем в «Записках о Галльской войне» как Тергест. Первые городские стены были построены при Октавиане, который в 33 году до н. э. также велел приспособить бухту для приёма судов. Позднее Тергест оказался в тени близлежащей Аквилеи.
В средние века значительный торговый центр, за который шла борьба различных государств. Итальянский король Лотарь II в 947 году сделал его свободной общиной во главе с епископом-графом. В 1202 году захвачен Венецианской республикой, долгое время пытался освободиться, взывая к помощи императора и Габсбургов. Последним горожане присягнули на верность в 1382 году.
Хотя на протяжении столетий Триест оставался главным (а подчас и единственным) портом Габсбургской монархии, его развитие шло настолько медленно, что ещё в начале XVIII века это был мало чем примечательный, сонный городишко с населением в 5,7 тысяч жителей. Карл VI Габсбург, озаботившись устройством морского сообщения с новоприобретёнными владениями на юге Италии, в 1719 году объявил Триест вольным имперским городом.
Дарованные императором привилегии положили начало бурному росту Триеста. В 1861 году был принят устав Триеста, город становился одной из коронных земель Австрии, представительным органом стал городской совет, исполнительным органом административный комитет во главе с подеста. К 1891 году, когда права вольного города были отозваны, Триест вырос в 27 раз. Две трети населения в то время составляли итальянцы. Австро-венгерский Триест рубежа веков — один из крупнейших портов Средиземноморья, а сверх того и жемчужина т. н. Австрийской Ривьеры, где проводили зимние месяцы высшие слои венского общества.
Итальянское королевство с момента своего образования (1860) считало приобретение Триеста одной из целей своей внешней политики и под гарантии Лондонского пакта (по которому страны Антанты обещали Триест итальянцам) вступило в Первую мировую войну. По итогам войны к Италии отошёл не только Триест, но и почти всё Австрийское Приморье, из которого был образован регион Венеция-Джулия.
В 1943—1945 годах, во время Второй мировой войны, Триест находился под немецкой оккупацией; здесь действовал концлагерь Рисиера ди Сан Савва. В 1945—1947 годах управлялся англо-американскими военными властями; в 1947—1954 годах Триест с небольшим округом составлял т. н. Свободную территорию Триеста под контролем этих властей. По итало-югославскому договору 1954 года (при участии Великобритании и США) Триест и территории к северу от него перешли к Италии, а территории к югу от Триеста — к Югославии (после её распада — разделена между Словенским Приморьем и хорватской жупанией Истрия).
Климат
| Климат Триеста (1961—1990 гг.) | |||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Показатель | Янв. | Фев. | Март | Апр. | Май | Июнь | Июль | Авг. | Сен. | Окт. | Нояб. | Дек. | Год |
| Средний максимум, °C | 7,0 | 8,7 | 12,0 | 16,8 | 21,8 | 25,4 | 28,1 | 27,4 | 23,6 | 18,1 | 12,4 | 8,3 | 17,5 |
| Средний минимум, °C | 3,1 | 4,1 | 6,4 | 9,9 | 14,0 | 17,5 | 19,9 | 19,6 | 16,7 | 12,7 | 8,0 | 4,4 | 11,4 |
| Норма осадков, мм | 71,2 | 61,8 | 76,7 | 86,8 | 81,0 | 101,6 | 71,2 | 100,6 | 102,3 | 86,6 | 113,7 | 91,9 | 1045,4 |
| Источник: [clima.meteoam.it/Clino61-90.php MeteoAM] | |||||||||||||
| Относительная влажность воздуха, %[1] | ||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Янв | Фев | Мар | Апр | Май | Июн | Июл | Авг | Сен | Окт | Ноя | Дек | Год |
| 67 | 65 | 61 | 63 | 64 | 66 | 63 | 63 | 67 | 69 | 65 | 67 | 65 |
| Число солнечных дней[1] | ||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Янв | Фев | Мар | Апр | Май | Июн | Июл | Авг | Сен | Окт | Ноя | Дек | Год |
| 3,1 | 4,2 | 4,6 | 5,9 | 7,3 | 8,1 | 9,3 | 8,4 | 7,0 | 5,4 | 3,3 | 2,7 | 69,3 |
Достопримечательности
Остатки древнеримских построек; древняя базилика Сан Джусто с усыпальницей карлистских претендентов на испанский престол и церковь святого Михаила, замок Сан-Джусто, созданный на месте небольшой венецианской военной крепости (всё — XV век), романтический замок Мирамаре (середина XIX в.), дом, в котором Джеймс Джойс писал «Улисса», немецкий концлагерь Рисьера-ди-Сан-Сабба и единственный в Европе по прежнему действующий пляж, разделенный на мужскую и женскую половины уходящей в море стеной (Педочин). В ближайших окрестностях — большой грот («Гротта Джигантэ» в природном парке «Вал Росандра») и средневековый замок Дуино.
|
|
| ||
| Руины древнеримского театра | Площадь Единства Италии | Сербская православная церковь Святого Спиридона |
Экономика
В Триесте расположен металлургический завод Lucchini Piombino (80 % акций принадлежат ОАО «Северсталь»), выпускающий 0,8 млн т стали в год (катанка, рельсы, круглые балки, сварочная сталь и др.)[2].
Наука
В Триесте расположено несколько национальных и международных научно-исследовательских институтов, в том числе:
- СИССA (SISSA — итал. Scuola Internazionale Superiore di Studi Avanzati)
- Международный центр теоретической физики
- [en.wikipedia.org/wiki/International_Centre_for_Genetic_Engineering_and_Biotechnology Международный центр генной инжерении и биотехнологий]
- Национальный институт ядерной физики (отделение)
В честь Триеста назван астероид (478) Тергест, открытый в 1901 году итальянским астрономом Луиджи Карнера, уроженцем этого города.
Международные отношения
Города-побратимы
-
Гавр, Франция -
Бейрут, Ливан (1956) -
Дуала, Камерун (1971) -
Грац, Австрия (1973) -
Сантус, Бразилия (1977) -
Саутгемптон, Великобритания (2002) -
Николаев, Украина (1996)
Города-партнёры
-
Венеция, Италия (2008) -
Любляна, Словения (2008) - Милан, Италия (2008)
-
Риека, Хорватия (2011) -
Росток, Германия (2011)
Напишите отзыв о статье "Триест"
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Триест
Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
