Тринадцатиканоние

Тринадцатиканоние (кит. трад. 十三經, упр. 十三经, пиньинь: Shísān jīng) или тринадцатикнижие — собрание авторитетнейших памятников древнекитайской мысли, канонизированных конфуцианством, и являвшихся в традиционном Китае вплоть до начала XX века основой традиционной философии, науки, системы образования и государственных экзаменов. Состоит из 6 544 неповторяющихся иероглифов.

История

Первые конфуцианцы выработали понятие "шесть классиков", взяв за основу традиционные аристократические практики (см. Шесть искусств), а также древнейшие тексты — «Шу цзин» и «Ши цзин». Произошло это в конце второго либо первой половине первого тысячелетия до нашей эры. В 136 году до н. э. основой официальной идеологии и системы образования было признано Пятикнижие (Шестикнижие без «Юэ цзин»). Во времена династии Тан в канонический свод вошли все произведения современного Тринадцатикнижия, кроме «Мэнцзы». При династии Сун неоконфуцианцы дополнили доконфуцианское Пятикнижие собственно конфуцианским Четверокнижием, и с XII—XIII веков Тринадцатикнижие стало публиковаться в его современном виде. В 1816 году учёный и государственный деятель Жуань Юань выпустил в свет Тринадцатикнижие с наиболее полной сводкой авторитетных комментариев, толкований и собственных разъяснений.

Состав

• «Книга Перемен»
• «Шу цзин»
• «Ши цзин»
• «Чжоу ли»
• «И ли»
• «Ли цзи»
• «Цзо чжуань»
• «Гунъян чжуань»
• «Гулян чжуань»
• «Лунь юй»
• «Сяо цзин»
• «Эръя»
• «Мэнцзы»

Источники

• «Китайская философия. Энциклопедический словарь» — Москва, «Мысль», 1994. ISBN 5-244-00757-2

Отрывок, характеризующий Тринадцатиканоние

– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.