Трисиллабическое сокращение

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Трисиллабическое сокращение (англ. Trisyllabic laxing или англ. trisyllabic shortening) — лингвистический термин для обозначения каждого из трёх процессов в английском языке, при которых напряжённые гласные (долгие гласные или дифтонги) смягчаются и сокращаются (то есть становятся монофтонгами) при нахождении во втором слоге слова, которому предшествует безударный слог.

  1. Впервые это явление возникло в конце периода древнеанглийского языка (XI—XII века), и проявилось в сокращении длительности долгих гласных перед двумя согласными, находящимися во втором или последующих слогах;
  2. Позже, в среднеанглийском языке этот процесс получил дальнейшее развитие и распространился на все гласные, следующие за двумя или более слогами;
  3. Изменение звучания гласных в среднеанглийском языке продолжалось и в новоанглийском языке. Этот процесс подробно описан в известной работе Н.Хомского и М.Халле «Звуковая модель английского языка»[1].

Эффект трисиллабического сокращения проявился в среднеанглийском языке до великого сдвига гласных (XIV—XV века) и других изменений в произношении гласных. В результате этих изменений пары гласных, связанных с трисиллабическим сокращением, часто имеют мало общего друг с другом в новоанглийском языке, хотя изначально они всегда были связаны. Например, напряженный /aʊ/ звучал как [uː] и смягчённый /ʌ/ звучал как [u].

В некоторых случаях эффект трисиллабического сокращения имеет место там, где его быть не должно, например, «south» vs. «southern».

В современном английском языке имеются как группы слов, являющиеся системным исключением из процесса трисиллабического сокращения (например, слова, оканчивающиеся на -ness — mindfulness, loneliness и др.), так и отдельные исключения — например, «obese, obesity» (произносится /oʊˈbiːsɨti/, а не */oʊˈbɛsɨti/).

Напряжённый
гласный
Смягчённый
гласный
Изменение в
среднеанглийском языке
Примеры Обозначение в международном фонетическом алфавите (IPA)
ɛ eː → e
ɛː → e
serene, serenity; impede, impediment /sɨˈrn, sɨˈrɛn.ɨ.ti/; /ɪmˈpd ɪmˈpɛd.ɨ.mənt/
æ aː → a profane, profanity; grateful, gratitude prɵˈfn prɵˈfæn.ɨ.ti/; /ˈɡrt.fəl ˈɡræt.ɨ.tjuːd/
ɪ iː → i divine, divinity; derive, derivative /dɨˈvn dɨˈvɪn.ɨ.ti/; /dɨˈrv dɨˈrɪv.ə.tɪv/
ʌ uː → u profound, profundity; pronounce, pronunciation /prɵˈfnd prɵˈfʌn.dɨ.ti/; /prɵˈnns prɵˌnʌn.si.ˈeɪ.ʃən/
ɒ oː → o school, scholarly /ˈskl ˈskɒl.ər.li/
ɒ ɔː → o provoke, provocative; sole, solitude /prɵˈvk prɵˈvɒk.ə.tɪv/; /ˈsl ˈsɒl.ɨ.tjuːd/


См. также

Напишите отзыв о статье "Трисиллабическое сокращение"

Примечания

  1. Chomsky, Noam & Morris Halle (1968). The Sound Pattern of English. NY: Harper & Row

Литература

  • Noam Chomsky and Morris Halle (1968). The sound pattern of English. New York: Harper & Row
  • Lahiri, Aditi and Paula Fikker (1999). «Trisyllabic shortening in English: past and present.» English Language and Linguistics 3:229-267.

Отрывок, характеризующий Трисиллабическое сокращение

Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.