Триумфальная арка (роман)
Поделись знанием:
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
| Триумфальная арка | |
| нем. Arc de Triomphe | |
 Обложка первого американского издания. 1945 год. | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1939–1948 |
| Дата первой публикации: | |
«Триумфальная арка» (нем. Arc de Triomphe) — роман немецкого писателя Эриха Марии Ремарка, впервые опубликованный в США в 1945 году; немецкое издание вышло в 1946[1]. Прототипом главной героини Жоан являлась Марлен Дитрих, которую Ремарк любил долгие годы и с которой жил в Париже перед началом Второй мировой войны[2].
Содержание
Сюжет
Действие происходит во Франции в 1938-39 годах. Равик, участник Первой мировой войны, немецкий хирург, не имеющий гражданства, живёт в Париже и оперирует пациентов вместо менее квалифицированных французских хирургов. Он один из множества эмигрантов без паспортов или каких-либо иных документов, постоянно находящихся под угрозой ареста и высылки из страны. На родине Равик помог бежать двум невиновным, пережив после этого пытки в гестапо и гибель своей девушки в застенках. Перебрался во Францию, так как там эмигрантам легче всего жить.
Равик случайно знакомится с итальянской актрисой Жоан Маду и завязывает с ней роман. Влюблённые то ссорятся, то мирятся. Равику удаётся заманить в лес и убить своего главного мучителя — гестаповца Хааке, пообещав ему визит в элитный бордель.
В конце романа начинается война, Жоан получает смертельное ранение от пули ревнивого актёра, Равик отказывается скрыться под видом русского эмигранта и спокойно отдаётся в руки полиции, устроившей облаву в отеле, где он живёт.
Главные герои
- Равик — немецкий хирург-беженец, не имеющий гражданства (настоящее — имя Людвиг Фрезенбург).
- Жоан Маду — актриса, певица. Её отец — румын, мать — англичанка. Детство провела в Италии;
- Хааке — немецкий гестаповец, который пытал Равика и довел до самоубийства его любимую девушку Сибиллу. Убит Равиком в пригороде Парижа;
- Вебер — гинеколог из клиники Дюрана, товарищ Равика; семьянин, любит ухаживать за собственным садом;
- Дюран — знаменитый врач, владелец клиники. Хороший диагност, но плохой хирург, поэтому за мизерную плату тайно нанимает врачей-эмигрантов, которые оперируют больных вместо него;
- Эжени — медсестра клиники, старая дева;
- Кэт Хегстрем — американка, первая пациентка Равика в Париже. Больна раком. Вернулась в Штаты на корабле «Нормандия»;
- Борис Морозов — высокий и крепкий 60—летний бородач, эмигрант из России; работает портье в заведении «Шахерезада». Мечтает отомстить коммунистам, которые замучили его отца;
- Арон Гольдберг — сосед Равика в гостинице «Энтернасьональ», повесился на окне;
- Рут Гольдберг — жена Арона Гольдберга. После смерти мужа продала его паспорт другому нелегальному эмигранту;
- Эрнст Зейленбаум — доктор филологии и философии, нелегальный мигрант, 6 лет жил в «Энтернасьональ»;
- Розенфельд — эмигрант, который продает уникальные картины (Ван Гога, Сезанна, Гогена, Сислея, Ренуара, Делакруа) для того, чтобы прожить;
- Жанно — 11-летний мальчик, попавший в ДТП, которому Равик ампутировал ногу;
- Люсьенна — неудачно сделала аборт у непрофессиональной акушерки, после чего попала в клинику, где её оперировал Равик. После удаления матки стала зарабатывать проституцией;
- Роланда — распорядительница публичного дома «Осирис». Получила наследство от родственников и открыла собственную кофейню.
Экранизации
- «Триумфальная арка» — фильм 1948 года с Ингрид Бергман и Шарлем Буайе в главных ролях;
- «Триумфальная арка» — фильм 1985 года. В главных ролях — Энтони Хопкинс и Лесли-Энн Даун.
Избранные цитаты
- Жизнь — нечто большее, чем свод сентиментальных заповедей.
- Смерть — в ней было подлинное величие, в ней человек достигал завершённости, да и то на короткое время.
- — Когда умираешь, становишься каким-то необычайно значительным, а пока жив, никому до тебя дела нет.
- Свободен лишь тот, кто утратил всё, ради чего стоит жить.
- — Вера легко ведёт к фанатизму. Вот почему во имя религии пролито столько крови.
- От оскорбления можно защититься, от сострадания нельзя.
- — Нигде ничто не ждёт человека, — сказал Равик. — Всегда надо самому приносить с собой всё.
- Раскаяние — самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми.
- — Дёшево, — сказал Равик. — Всё, что можно уладить с помощью денег, обходится дёшево.
- — Вы не любите говорить о себе, не правда ли? — Я даже думать о себе не люблю.
- Жизнь слишком серьёзная вещь, чтобы кончиться прежде, чем мы перестанем дышать.
- Спокойно прожить жизнь — вот что сегодня кажется самым невероятным приключением.
- Если всё равно ничего нельзя сделать, незачем доводить себя до безумия.
- Дёшево только то, что носишь без чувства уверенности в себе, подумал Равик.
- Кто ничего не ждёт, никогда не будет разочарован.
- Победа порождает беспечность.
Интересные факты
- В романе главный герой описывает, что видел в детстве созвездие Ориона летом.
"Мальчиком однажды ночью я спал на лугу. Было лето, на небе ни облачка. Передтем как заснуть, я смотрел на Орион, он висел далеко на горизонте, над лесом. Потом среди ночи я
проснулся и вдруг вижу — Орион прямо надо мной. Я запомнил это на всю жизнь."
Орион считается осенне-зимним созвездием в Северном полушарии. Однако, его действительно можно наблюдать с середины августа.
- Главный герой романа несколько раз упоминается и играет роль эпизодического действующего лица на страницах другого романа Ремарка - "Тени в раю". По сюжету романа Равику удалось выбраться из французского лагеря для интернированных до начала оккупации Франции и эмигрировать в США. Впоследствии Равик поселился в Филадельфии, наладил контакты с местными немецкими эмигрантами и надеялся продолжить свою врачебную практику после сдачи государственного экзамена. Несколькими годами позже сдал экзамен и продолжил врачебную практику в Нью-Йорке. После окончания войны предпочел остаться в США.
- Завязка романа происходит на мосту Альма в Париже 11 ноября 1938 года. Это 20-я годовщина Компьенского перемирия, завершившего Первую мировую войну, а также — десятилетие с момента публикации романа «На Западном фронте без перемен».
- В романе описан последний рейс лайнера «Нормандия» из Шербура в 1939 году.
См. также
Напишите отзыв о статье "Триумфальная арка (роман)"
Примечания
- ↑ [www.litencyc.com/php/sworks.php?rec=true&UID=19775 Literary Encyclopedia: Arc de Triomphe]
- ↑ [books.google.com/books?id=sPH4NyyUlmAC&pg=PA63&lpg=PA63&dq=remarque+arch+of+triumph+marlen&source=bl&ots=tBPGSRmn8B&sig=97WCFPVcJ300susNhuddJTlxh6Q&hl=en&ei=SWH4SrngIMyF_Ab37OCsAw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7&ved=0CBwQ6AEwBg#v=onepage&q=&f=false Understanding Erich Maria Remarque. Columbia: University of South Carolina Press, 1991.].
| ||||||||||||||||||
|
Это заготовка статьи о книге. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Триумфальная арка (роман)
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
