Три акра и корова
Три акра и корова (англ. Three acres and a cow) — лозунг сторонников земельной реформы в Великобритании в 1880-х годах, возрожденный дистрибутистами в 1920-х годах. Смысл лозунга — призыв предоставить всем желающим земельный участок, достаточный для безбедного существования.
Эта фраза была использована впервые Эли Хамширом (Eli Hamshire) в письме к Джозефу Чемберлену и Джесси Коллингзу в начале 1880-х годов.[1] Хамшир действительно владел тремя акрами земли. Коллингз использовал эту фразу в качестве лозунга во время своей кампании за земельную реформу в 1885 году, а сама фраза стала использоваться как лозунг борьбы против сельской бедности.[2] Самого Коллингза часто иронично называли «Коллингз трех акров и коровы» (Three Acres and a Cow Collings).
Дж. Чемберлен использовал данный лозунг для своей «Радикальной программы» (Radical Programme): он призывал местные власти к покупке земли для предоставления земельных участков всем, кто желал бы на них работать. Такие участки должны были предоставляться за справедливую арендную плату в размерах до 1 акра (4000 м²) пахотной земли и до 4 акров пастбищ.[3]
Г. К. Честертон в своей книге «Что не так с этим миром» использовал эту фразу, чтобы резюмировать свои собственные дистрибутистские взгляды.[4]
Напишите отзыв о статье "Три акра и корова"
Примечания
- ↑ [www.chesterton.org/discover-chesterton/frequently-asked-questions/three-acres/ American Chesterton Society, «Origin of 3 Acres and a Cow»]
- ↑ A. W. Ashby, "Jesse Collings, " in Oxford Dictionary of National Biography, Vol. 12, (Oxford: Oxford University Press, 2004) 668—669.
- ↑ Dennis Hardy, Utopian England: Community Experiments 1900—1945. London: Routledge, 2000.
- ↑ G. K. Chesterton, [www.cse.dmu.ac.uk/~mward/gkc/books/whats_wrong.html What’s Wrong With the World].
Отрывок, характеризующий Три акра и корова
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
