Три истории (фильм)
Поделись знанием:
К:Фильмы 1997 года
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
| Три истории | |
 | |
| Жанр |
трагифарс |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
105 минут |
| Бюджет |
$500 000 |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Три истории» — художественный фильм режиссёра Киры Муратовой, выпущенный продюсерской компанией Игоря Толстунова «НТВ-Профит» при участии Государственного комитета по кинематографии России, телекомпании НТВ, Министерства искусств и культуры Украины, Одесской студии художественных фильмов «Судзи фильм» в 1997 года.
Фильм посвящён памяти Сергея Аполлинариевича Герасимова.
Содержание
Сюжет
Фильм состоит из трёх новелл, в основе сюжета которых — криминальные истории, которые не имеют обычных логических мотивов. Убийцами в каждом случае становятся люди, на первый взгляд совершенно на это не способные.
История первая «Котельная № 6»
Скромный служащий привозит шкаф в котельную к своему знакомому, работающему кочегаром, а в свободное время пишущему стихи и сдающему уголок для интимных утех местным гомосексуалистам.
За обычным разговором старых знакомых Тихомиров раз за разом возвращается к рассказу о своей несносной соседке, которая жить не даёт дома, приходит компрометировать его на работу… Перейти к сути своей просьбы Тихомирову мешают посетители развратного уголка, которые, между прочим, рассматривают и его как объект для утех, предлагают денег…
В шкафу — обнажённый труп соседки Тихомирова (она в таком виде ходила по дому), который тот хочет сжечь в котельной.
История вторая «Офелия»
Офа работает в архиве больницы. Она не любит ни мужчин, ни женщин, ни детей: «Этой планете я поставила бы ноль». Особое внимание проявляет к тем матерям, которые в роддоме отказываются от своих детей.
За Офой ухаживает врач-гинеколог, которого она использует для алиби в момент, когда совершает убийство мамаши-отказницы.
Её литературный идеал — шекспировская Офелия, судьбу которой Офа устраивает одинокой женщине, своей матери, Александре Ивановне Ивановой, которая много лет назад отказалась от неё.
История третья «Девочка и смерть»
Пожилой мужчина крутит кофейную мельницу, сидя в инвалидном кресле. Соседская маленькая девочка с ним играет, время от времени нервируя и раздражая старика. Устами младенца звучит ожидание соседей, что после его смерти им с мамой достанется его комната.
Старик учит девочку игре в шахматы, читает ей книжку, а та, в свою очередь, приносит стакан воды с крысиным ядом. Выпив чашку воды, старик умирает.
В ролях
История первая «Котельная № 6»
- Сергей Маковецкий — Тихомиров
- Леонид Кушнир — Гена, поэт-кочегар
- Жан Даниэль — Веня
- Сергей Четвертков
- Алексей Шевченков — гомосексуалист
- Тамара Демченко
История вторая «Офелия»
- Рената Литвинова — Офа, регистратор роддома
- Наталья Бузько — девушка, отказавшаяся в роддоме от своего ребенка
- Александра Свенская — мать
- Иван Охлобыстин — врач-гинеколог, ухаживающий за Офой
- Эльвира Хомюк — Эльвира, медсестра
- Альбина Скарга — Альбина, медсестра
В эпизодах
- Софья Бельская
- Александр Бражник
- Игорь Божко
- Евгений Голубенко
- Надежда Гринченко
- Галина Демидова
- С. Ефименко
- Е. Королёва
- В. Костецкая
- Валерия Кунецкова
- Михаил Ламперт
- Екатерина Лобанова
- Павел Макаров
- Антон Муратов
- Виктор Павлов
- Е. Пастухова
- И. Пастухов
- А. Огородник
- А. Рахманова
- Белла Сайдаковская
- Е. Трофимова
- Елена Целик
- Е. Шаповалова
История третья «Девочка и смерть»
- Олег Табаков — Старик
- Лилия Мурлыкина — Девочка
Съёмочная группа
- Авторы историй:
- Игорь Божко («Котельная № 6») при участии Евгения Голубенко
- Рената Литвинова («Офелия»)
- Вера Сторожева («Девочка и смерть») при участии Киры Муратовой
- Режиссёр: Кира Муратова
- Главный оператор: Геннадий Карюк
- Художник-постановщик: Евгений Голубенко
- Монтажёр: Валентина Олейник
- Художник по костюмам: Алёна Степанова
- Художник-гримёр: Виктория Курносенко
- Звукооператор: Эммануил Сегал
- Режиссёр: Татьяна Бородина
- Исполнительные продюсеры:
- Валентина Судзиловская
- Виталий Кошман
- Продюсер: Игорь Толстунов
Признание и награды
| Премия | Категория | Лауреаты и номинанты | Результаты |
|---|---|---|---|
| Специальный приз жюри Большого конкурса | Кира Муратова | Победа | |
| <center>МКФ женского кино (Минск-1997) | Главный приз жюри игровых фильмов «Хрустальное зеркало» | Игорь Толстунов | Победа |
| <center>47-й Берлинский международный кинофестиваль, 1997 | Золотой медведь | Кира Муратова | Номинация |
| <center>МКФ «Балтийская жемчужина» (Рига — Юрмала, 1997) | Приз за лучшую женскую роль второго плана | Рената Литвинова | Победа |
| <center>КФ в Свердловске (1997) | Приз за лучшую женскую роль | Рената Литвинова | Победа |
| <center>Премия «Арсенал» (1997) | За лучший украинский фильм 1997 року | Кира Муратова | Победа |
| <center>Международный кинофестиваль (Карловы Вары, Чехия, 1997) | Участие в фестивале | Кира Муратова | Номинация |
| <center>Монреальский кинофестиваль (Канада, 1997) | Участие в фестивале | Кира Муратова | Номинация |
| <center>КФ русских фильмов (Онфлере, 1998) | Приз «Лучший актер года» | Сергей Маковецкий | Победа |
| <center>Кинопремия «Ника» (1998) | Премия «Ника» за лучшую роль второго плана | Олег Табаков | Номинация |
| Премия «Ника» за лучшую операторскую работу | Геннадий Карюк | Номинация | |
| <center>Международный кинофестиваль «Фебио-Фест» (Прага, Чехия, 2003) | Участие в фестивале | Кира Муратова | Номинация |
Напишите отзыв о статье "Три истории (фильм)"
Примечания
Ссылки
- [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=6714 «Три истории»] на Russiancinema
- [ruskino.ru/mov/308 «Три истории»] на Рускино.ру
- [www.kinokolo.ua/cyclopedia/film.php/283 «Три истории»] на Kinokolo.ua
- «Три истории» (англ.) на сайте Internet Movie Database
| ||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Три истории (фильм)
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
