Три медведя

«Три медведя» (также «Златовласка и три медведя» в английском варианте и «Маша и три медведя» в русском) — популярная английская детская сказка, переведённая на многие языки мира. На русском языке широкое распространение получила в пересказе Льва Толстого. В наиболее распространённой английской версии девочку зовут Златовласка (англ. Goldilocks, дословно Златокудрая). У Толстого героиня изначально не имела имени и называлась просто «одна девочка». Позднее в русском варианте сказки за девочкой закрепилось имя Маша (уменьшительное от Мария) из-за контаминации с героиней популярной русской сказки «Маша и медведь».

История создания

Современными фольклористами корни английской версии сказки прослеживаются к аналогичной по сюжету шотландской сказке о трёх медведях и хитром лисе. Забравшись в дом медведей и напроказничав там, лис заснул в кроватке самого маленького медведя, был там застигнут вернувшимися хозяевами и вынужден был спасаться бегством. В сказке его зовут просто «хитрый лис». В «возвращённой к истокам» Джоном Баттеном версии сказки 1894 года лис назван англ. Scrapefoot (Царапка).

В литературную традицию сказка была введена в 1837 году Робертом Саути как «The Story of the Three Bears» («Сказка про трёх медведей»). В его версии протагонистом выступает не лиса, а «маленькая старушка» (a little old Woman) с хулиганистым характером, чем-то напоминающая Шапокляк. Существует предположение, что Саути слышал эту историю в детстве от своего дяди Уильяма Таллера и ребёнком понял англ. vixen (лиса) в его переносном английском значении «крайне сварливая женщина». Это, впрочем, не объясняет, почему он сделал её старушкой.

В сказке Саути три антропоморфных медведя-мужчины, "маленький, средний и огромный медведь", живут вместе в доме в лесу. Саути описывает их добродушными, доверчивыми, безвредными, аккуратными и гостеприимными. Каждый из них имеет свою собственную миску с кашей, стул и кровать. Они пошли погулять в лес, пока каша остывала. Женщина была выгнана ​​из своего семейства, так как являлась позором для них. Она описана в различных местах истории как наглая, плохая, сквернословая, некрасивая, грязная бродяжка, заслуживающая пребывания в исправительном учреждении. Женщина в лесу натыкается на дом медведей, смотрит через окно, заглядывает через замочную скважину, поднимает защелку и, убедившись, что никого нет дома, входит.

Ещё в 1813 году (до опубликования в 1837 году) Саути рассказывал свою версию сказки друзьям и знакомым. В 1831 году Элеанора Мюр переложила услышанную сказку в стихотворную форму и подарила её в рукописном альбоме своему племяннику Горацию Броку на день рождения. Варианты Саути и Мюр отличаются в деталях. Медведи Саути едят овсянную кашу, а у Мюр — пьют молоко. Старуха Саути не имеет повода для проникновения в дом, а у Мюр старуха была задета, когда ей отказали в визите вежливости. Вариант Элеанор Мюр получился и остался самым кровожадным в истории сюжета. Во всех прочих версиях лиса, старушка или девочка спасаются бегством через окно и об их дальнейшей судьбе ничего не говорится. У Мюр же старушка выпрыгивает в окно многоэтажного дома в Риме и накалывается на шпиль собора Святого Павла.

Фольклористы Иона и Питер Опи в своей книге «The Classic Fairy Tales» (1999) указывают, что сказка о трёх медведях является частичным аналогом «Белоснежки»: потерянная принцесса входит в дом гномов, пробует их пищу и засыпает в одной из кроватей. В манере, подобной трем медведям, гномы плачут: "Кто-то сидел в моем кресле!", "Кто-то ел из моей тарелки!" и "Кто-то спал в моей постели!". Опи также указывают на сходство с норвежской сказкой о принцессе, которая находит убежище в пещере, населенной тремя русскими князьями, одетыми в медвежьи шкуры. Она ест их пищу и прячется под кроватью.

Важный шаг в приведении сказки к современному виду был сделан английским писателем Джозефом Кандэллом. В 1850 была опубликована его «Treasury of Pleasure Books for Young Children» («Сокровищница занятных книг для маленьких детей»). В его версии «Трёх медведей» героем становится маленькая девочка, а какой-либо мотив хулиганства убран: девочка старается поесть и поспать, просто потому что заблудилась в лесу, устала и проголодалась. Правда, девочку пока зовут не Златовласка, а Сереброволосая (Silver-Hair). В предисловии Кандэлл так пояснил свой выбор:

«Сказка про трёх медведей» — очень старая сказка, но никем она не была столь хорошо рассказана, как великим поэтом Саути, чьей версией (с его разрешения) я делюсь с вами. Только у меня в дом вторгается маленькая девочка, а не старуха. Я сделал так, потому что нахожу версию с Сереброволосой более известной, — и потому что уже есть столько других историй про старух. Оригинальный текст (англ.)   The "Story of the Three Bears" is a very old Nursery Tale, but it was never so well told as by the great poet Southey, whose version I have (with permission) given you, only I have made the intruder a little girl instead of an old woman. This I did because I found that the tale is better known with Silver-Hair, and because there are so many other stories of old women.

После появления в новом виде героиня часто меняла имена в зависимости от изданий. Сначала цвет её волос был серебристый: Silver-Hair (1850), Silver-Locks (1858), Silverhair (1867). С издания 1868 года цвет волос поменялся и девочка стала Златовлаской (Golden Hair) в окончательно утвердившемся с издания 1904 года варианте Goldilocks (дословно Златокудрая, или же, сохраняя диминутив из оригинала, Золотые Кудряшки).

В России сказка появилась и быстро стала популярной в пересказе и обработке Льва Толстого. У него девочку зовут просто «одна девочка», впрочем, и в английских версиях в конце XIX века окончательное имя ещё не устоялось. Зато имена получают все три медведя: отца зовут Михаил Иванович, его жену Настасья Петровна, а их маленького сына Мишутка.

Сюжет

Маленькая девочка, заблудившись в лесу, находит пустое жилище и заходит туда. Она обнаруживает по три предмета разного размера — тарелки, стулья, кровати — и пытается ими воспользоваться, при этом два предмета из каждого набора для неё оказываются по тем или иным причинам неприемлемыми, а третий — «в самый раз». После того как она засыпает, в жилище возвращаются хозяева — медведь, медведица и медвежонок, и разбуженная девочка спасается бегством через окно.

Интересные факты

• По аналогии с сюжетом сказки у английских астрономов возник термин «Зона Златовласки» (Goldilocks Zone) — зона вокруг звезды, где возможно существование жизни, то есть не слишком близко и горячо к светилу, и не слишком далеко и холодно от него.

Экранизации

• «Плюшевые медвежата» (фильм, 1907) — режиссёр Эдвин Портер. Фильм снят по мотивам английской сказки "Златовласка и три медведя"
• «Три медведя» — советский мультфильм 1937 года по сказке в пересказе Льва Толстого;
• В 1962 и 1971 годах в СССР выпускались диафильмы по этой сказке (также по версии Льва Толстого).
• В 1983 году в передаче «Будильник» была забавная музыкальная интерпретация сказки «Три медведя» с участием Сергея и Насти Прохановых, танцевальной группы БДХ, дрессировщиков Ибрагимовых и трёх цирковых медведей. Музыку к саундтрекам написал Григорий Гладков, тексты — Леонид Яхнин.
• В медиафраншизе для детей «Ever After High» одной из постоянных героинь является дочь уже повзрослевшей Златовласки, её зовут Блонди Локс (англ. Blondie Lockes). В её имени обыгрывается полная омонимия lock и как «завиток волос», и как «замо́к». Поэтому её имя можно перевести как «Белокурые Кудри», а её главный талант — умение открывать любые замки.
• В сериале «Гримм» сюжет серии «Медведи остаются медведями» (S1E2) основан на сказке «Три медведя».

См. также

• Златовласка (значения)

Ссылки

• [www.rvb.ru/tolstoy/01text/vol_10/01text/0032.htm Сказка «Три медведя» в пересказе Льва Толстого]. РВБ. Проверено 30 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fy7sRHeI Архивировано из первоисточника 18 апреля 2013].
• Емельянова О. В.. [www.olesya-emelyanova.ru/index-piesy-tri_medvedja.html Три медведя. Сценарий для постановки сказки Л. Н. Толстого в кукольном театре]. Проверено 30 марта 2013.
• А. Боденский «Незваный гость» (История наоборот)

Отрывок, характеризующий Три медведя

Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…