Три мушкетёра

Три мушкетёра
Les trois mousquetaires
«Д’Артаньян шёл между Атосом и Портосом…», рис. Мориса Лелуара (1894)
Автор:	Александр Дюма в соавторстве с Огюстом Маке
Жанр:	историко-приключенческий роман
Язык оригинала:	французский
Оригинал издан:	1844
Переводчик:	В. Вальдман, Д. Лившиц, К. Ксанина
Следующая:	Двадцать лет спустя
[www.lib.ru/INOOLD/DUMA/tri.txt Электронная версия]

«Три мушкетёра» (фр. Les trois mousquetaires) — историко-приключенческий роман Александра Дюма-отца, написанный в 1844 году. Книга посвящена приключениям молодого человека по имени д’Артаньян, покинувшего дом, чтобы стать мушкетёром, и трёх его друзей-мушкетёров Атоса, Портоса и Арамиса. История д’Артаньяна продолжается в двух других романах трилогии: «Двадцать лет спустя» и «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя».

Сюжет

История, рассказанная Дюма, посвящена приключениям д’Артаньяна и его друзей в период между 1625 и 1628 годами.

Молодой небогатый гасконский дворянин д’Артаньян (что означает «из Артаньяна») в апреле 1625 года покинул родной дом и отправился в Париж, надеясь на место в полку мушкетёров. По дороге, в Менге (Meung-sur-Loire), он ввязался в драку с графом Рошфором, приближённым кардинала Ришельё, и тот похитил его рекомендательное письмо. По прибытии в Париж д’Артаньян направляется на аудиенцию к капитану королевских мушкетёров господину де Тревилю, однако тот разъясняет, что по существовавшим правилам он не может дать новичку место в своём полку до того, как он проявит свою доблесть или не прослужит в другой, менее престижной, части двух лет, и направляет его в гвардейский полк дез Эссара.

Далее, в силу ряда случайностей, в тот же день д’Артаньян оскорбляет одного за другим троих опытных мушкетёров — друзей Атоса, Портоса и Арамиса — и получает от всех троих вызовы на дуэль. Но дуэль, на которую он явился следующим утром на пустырь за аббатством, была прервана появлением гвардейцев кардинала, которые хотели арестовать четвёрку за нарушение указа о запрете дуэлей. В ответ Д’Артаньян и три его соперника объединились и победили превосходящего противника, став после этого друзьями. Кардинал Ришелье пожаловался на выходки мушкетёров королю Людовику XIII, тот пожурил де Тревиля, но втайне остался горд тем, что у него служат такие люди.

Д’Артаньян нанял слугу по имени Планше и поселился в доме галантерейщика Бонасье и его жены Констанции, в которую вскоре влюбился. Констанция служит камеристкой королевы Анны Австрийской, которая соперничает с кардиналом за влияние на короля. Королева на свидании подарила безнадёжно влюблённому в неё английскому министру герцогу Бекингему двенадцать своих алмазных подвесок, которые ей ранее подарил король. Кардинал, узнав об этом от шпионов, решает скомпрометировать королеву: он уговаривает короля устроить бал и предложить Анне появиться на нём в подвесках, чтобы тот смог полюбоваться ими. В дополнение к этому, агент кардинала, Миледи, отправляется в Англию и похищает у Бекингема, две подвески, срезав их на балу.

Королева не знает, что делать, и в отчаянии делится своей проблемой с Констанцией. Констанция рассказывает о ситуации д’Артаньяну, и тот, из-за любви к ней, готов отправиться в Лондон, чтобы спасти честь королевы. Атос, Портос и Арамис при содействии де Тревиля получают отпуска и возможность сопровождать д’Артаньяна. Во время путешествия всех мушкетёров выводят из строя ловушки и засады, подстроенные кардиналом, — лишь д’Артаньян, сразившись близ Кале с посланником кардинала, графом де Вардом, добирается до порта и переправляется через Ла-Манш в Лондон. Там он встречается с Бекингемом, получает у него подвески (две украденные пришлось заменить копиями, срочно изготовленными ювелиром Бекингема) и доставляет их обратно в Париж, буквально в последний момент. Королева появляется на балу в подвесках, кардинал посрамлен.

Однажды, заметив несдержанный разговор между прелестной девушкой и англичанином, д’Артаньян вызывает последнего на дуэль. На дуэли мушкетёры победили англичан, лорд Винтер, которого д’Артаньян пощадил, познакомил его с девушкой, оказавшейся вдовой покойного старшего брата лорда — леди Кларик. Д’Артаньян воспылал к ней страстью, но от её служанки Кэтти узнал, что миледи любит графа де Варда. Подменив письма де Варда, д’Артаньян тем вызывает у миледи ненависть к якобы отвергнувшему её графу. Она решает покончить с де Вардом руками д’Артаньяна и проводит с ним ночь. Тогда д’Артаньян и замечает у неё на плече клеймо и вспоминает о тайне Атоса, рассказанной как-то им, — когда-то у него была жена, но, обнаружив, что она заклеймена, Атос узнал, что она воровка и простолюдинка (дворян не клеймили), убил её (как он считал), по праву феодала того времени, и пошёл на мушкетёрскую службу. Миледи в гневе пытается убить д’Артаньяна, но тому удаётся бежать.

Тем временем король начинает осаду мятежной крепости Ла-Рошель, оплота гугенотов. Три мушкетёра и д’Артаньян, теперь тоже мушкетёр, проявляют на войне чудеса удали и героизма. Миледи организует несколько покушений на жизнь д’Артаньяна, но неудачно. Кардинал же задумал убийство Бекингема и с этой целью послал миледи в Лондон. В этой женщине Атос узнал свою бывшую жену, графиню де Ла Фер. Мушкетёры предупредили лорда Винтера об опасности, Миледи была арестована, едва ступив на землю Англии. Однако ей удалось соблазнить капитана Фельтона, воспитанника и подчинённого лорда Винтера, сыграв на его религиозных чувствах и рассказав, что она якобы была изнасилована Бекингемом; Фельтон помогает ей бежать и убивает Бекингема.

Миледи возвращается во Францию и оказывается в монастыре кармелиток. В этом же монастыре скрывалась после истории с подвесками возлюбленная д’Артаньяна Констанция. Миледи вошла к ней в доверие и попыталась похитить. Когда в монастырь неожиданно прибывает четвёрка мушкетёров, миледи отравляет Констанцию. Мушкетёры выслеживают злодейку и приговаривают к казни. Лилльский палач, жизнь брата которого тоже погубила миледи, привёл приговор в исполнение.

Мушкетёры ожидали сурового наказания за свои поступки. Но Ришелье, втайне опасавшийся своей компаньонки, оценил потенциал д’Артаньяна и в знак примирения подарил ему патент на чин лейтенанта мушкетёров. Сразу же по окончании кампании Портос женился на богатой вдове, а Арамис стал аббатом. Только Атос прослужил мушкетёром уже под началом д’Артаньяна до 1631 года и вышел в отставку, получив наследство.

История создания

«Три мушкетёра» изначально публиковались по главам в газете «Le Siècle» с марта по июль 1844 года. Это традиционный роман с продолжением, роман-фельетон: глава обрывалась на самом интересном месте, чтобы читатель с нетерпением ждал продолжения. Таким образом, читательское восприятие книги в то время отличалось от нынешнего, когда книгу читают сразу целиком:

Для нас Констанция умерла, миледи отрубили голову, Портос женился на прокурорше, Арамис постригся, Атос оставил службу и уехал в провинцию. А давайте представим, что думали первые читатели «Трёх мушкетёров», когда Атос наставил пистолет на бывшую жену и… И нужно ждать следующего фельетона. Сколько мсье и мадам жаждало убийства, а сколько — примирения супругов? И сколько было недовольных тем, что Атос всего лишь отобрал у жены открытый лист?

— [www.mirf.ru/Articles/art3383.htm Вера Камша «Тысяча и одна серия»]

Поскольку Дюма платили в газете построчно, он изобрел Гримо — слугу Атоса, который изъяснялся исключительно односложно. Таким образом, строчка, на которой стояло одно слово «да» или «нет», оплачивалась точно так же, как и полная строка текста. К моменту написания «Двадцать лет спустя» издатели решили все же платить Дюма пословно, и Гримо сразу стал чуть более разговорчивым.

Первоначально в рукописи стояло имя д’Артаньяна — Натаниэль. Оно не понравилось издателям и было вычеркнуто.

Дюма, постоянно использовавший труд литературных негров, работал над «Тремя мушкетёрами» вместе с Огюстом Маке (1813—1886). Этот же автор помогал ему при создании «Графа Монте-Кристо», «Чёрного тюльпана», «Ожерелья королевы». Позже Маке подал в суд и потребовал признания 18 романов, написанных им в соавторстве с Дюма, как его собственных произведений, но суд признал, что его работа была не более чем подготовительной.

Литературные источники

В предисловии к книге Дюма писал, что основой романа послужили некие мемуары, найденные во Французской национальной библиотеке. Позднее выяснилось, что этим источником вдохновения были «Воспоминания господина д’Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетёров» (Mémoires de Monsieur d’Artagnan, capitaine lieutenant de la première compagnie des Mousquetaires du Roi). Правда, написана книга была совсем не д’Артаньяном, а сочинена писателем по имени Гасьен де Куртиль де Сандра (Courtilz de Sandraz), опубликовавшим её в Кёльне (1700) через 27 лет после смерти мушкетёра. Эту книгу Дюма взял в Марсельской муниципальной библиотеке и не вернул её, о чём свидетельствуют многочисленные письма с рекламациями, адресованные библиотекой и оставшиеся без ответа.

История с подвесками: В «Мемуарах» Ларошфуко (1662, полное издание 1817) упоминается о том, как графиня Люси Карлайл (дочь графа Генри Нортумберлендского) на балу срезала алмазные подвески у герцога Бэкингема. Также использовался Редерер «Политические и галантные интриги французского двора». Похищение Констанции взято из «Мемуаров» господина де Ла Порта, камердинера Анны Австрийской.

«Воспоминания», о которых Дюма говорит в предисловии, будто он просто опубликовал их в виде книги, по его словам, написаны графом де ла Фер. То есть, если говорить языком литературоведов, именно Атос является рассказчиком в «Трёх мушкетёрах».

Прототипы главных героев

Образ д’Артаньяна создан де Куртилем, а следовательно, и Дюма на основе реально существовавшего человека:

• Шарль де Батц-Кастельмор, граф д'Артаньян (фр. Charles de Batz de Castelmore, comte d'Artagnan, р. между 1611 и 1615 — ум. 1673) — гасконец и мушкетёр, так же погибший при осаде Маастрихта, как и книжный герой. Но он жил не в эпоху Ришельё, а при Мазарини (в 1625 году ему было не 18 лет, как в книге, а не более 14), маршалом не был и носил титул графа, тогда как персонаж менее знатен, хотя и стал маршалом. Настоящий д’Артаньян стал мушкетёром в 1644 году, был доверенным человеком Мазарини во время Фронды, участвовал в аресте Фуке, погиб в битве при Маастрихте в 1673 году.

Прозвища-псевдонимы трёх мушкетёров, возможно, были образованы де Куртилем из имен реально существовавших личностей.

• Арман де Силлэг д’Атос д’Отвьелль (фр. Armand de Sillègue d'Athos d'Autevielle, 1615—1643) — умер от раны, полученной на дуэли, ещё до того, как граф д’Артаньян был зачислен в мушкетёры.
• Исаак де Порто (фр. Isaac de Portau, 1617—1712) — стал мушкетёром в 1643 году.
• Анри д’Арамитц (фр. Henri d'Aramitz, 1620—?) — дворянин, светский аббат в сенешальстве Олорон, зачисленный в 1640 году в мушкетёрскую роту, которой командовал его дядя. В конце жизни он удалился в свои владения вместе с женой и четырьмя детьми.

Интересно, что повествование начинается с апреля 1625 года, а осада Ла-Рошели происходила в 1627 году. В этот период настоящему д’Артаньяну было не более 14 лет, a Атосу — 12, a Портосу — 10, a Арамиcу — 7. Чтобы ввести эти события в повествование, Дюма «состарил» своих персонажей.

• Миледи — её прототипом считается графиня Люси Карлайл, брошенная любовница Бэкингема, из ревности ставшая агентом Ришельё.
• Рошфор — использован образ человека, фигурировавшего в «Воспоминаниях д’Артаньяна» под фамилией Роне, или Росне (Rosnai), а также книга «Memoires de MLCDR» (Monsieur le comte de Rochefort), мемуары Анри Луи де Алуаньи, маркиза де Рошфора (ошибка в имени: его звали Шарль-Сезар (Шарль-Сезар де Рошфор де Сен-Пуант, 1615—1687 гг.)), и графом он стал лишь после смерти отца в 1663 году), также, вероятно, поддельные, написанные тем же де Куртилем, который специализировался на подобной литературе в конце XVII века.

Персонажи

Главные герои

• Д’Артаньян (господин Д’Артаньян-сын)
• Атос (граф де Ла Фер)
• Портос (барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон)
• Арамис (шевалье Рене д’Эрбле, епископ Ваннский)

Реальные исторические личности

• кардинал Ришельё
• король Людовик XIII «Справедливый»
• королева Анна Австрийская
• герцог Бекингем
• Де Тревиль
• Ла Порт
• герцогиня де Шеврёз
• Джон Фельтон
• король Англии Карл I

Вымышленные персонажи

• Миледи. Она же Анна де Бейль, она же леди Кларик, она же баронесса Шеффилд, она же Шарлотта Баксон, она же графиня де Ла Фер, она же леди Винтер. Шпионка кардинала.
• граф Рошфор. Преданный советник кардинала. Вероятно, имеет реального исторического прототипа (См. ниже Примечания).
• Констанция Бонасьё. Жена галантерейщика Бонасьё и любовница д’Артаньяна. Отравлена миледи в монастыре кармелиток. (В книге по имени «Констанция» называется редко; её имя стало чаще упоминаемым в экранизациях, в частности, в советской 1979 года).
• Планше. Слуга д’Артаньяна.
• Гримо. Слуга Атоса.
• Базен. Слуга Арамиса.
• Мушкетон. Лакей Портоса.
• Кэтти. Девушка, соблазнённая д’Артаньяном. Служанка миледи, затем герцогини де Шеврёз.
• г-н Бонасьё. Муж Констанции Бонасьё, мещанин, галантерейщик. Стал работать на кардинала после обмана, запугивания и подкупа. Был арестован, когда стал не нужен Ришелье.
• Лорд Винтер. Английский дворянин, брат второго мужа миледи (умершего от загадочной болезни, вероятно, отравленного ею). Арестовал миледи, намереваясь сослать её в отдалённые колонии, впоследствии принял участие в суде над ней.

Экранизации

Роман входит в число самых часто экранизируемых литературных произведений в мире и был экранизирован множество раз, начиная ещё с конца XIX века. Только американских и французских экранизаций, фильмов и мультфильмов по мотивам романа насчитывается более 20. Также к истории о мушкетёрах обращались кинематографисты Австралии, Бразилии, Великобритании, Германии, Испании, Италии, СССР и других стран.

Продолжения

Популярность романа привела к появлению множества продолжений, посвященных его героям.

• Георг Борн. «Анна Австрийская, или Три мушкётера королевы» (1872).
• [www.pastichesdumas.com/pages/Auteurs/Mahalin.html Поль Махален] (псевдоним Эмиля Блонде). «Сын Портоса» (1883, под именем А. Дюма).
• Поль Махален. «Дочь Арамиса» (1890, под именем А. Дюма).
• Поль Махален. «Д’Артаньян» (1896).
• Евгений Евтушенко. «Конец мушкетёров» (1988).
• Роже Нимье. «Влюбленный д’Артаньян, или Пятнадцать лет спустя» (русский перевод 1993).
• Николай Харин. «Снова три мушкетёра» (1993).
• Эдуард Глиссан. «Мемуары мессира д’Артаньяна» (русский перевод 1995).
• Александр Бушков. «Д’Артаньян — гвардеец кардинала» (2002).
• Даниэль Клугер. «Мушкетёр» (2007).
• Юлия Галанина «Да, та самая миледи» (М. «Форум», 2005)

Ссылки

• [sokolwlad.narod.ru/france/texts/dumas/00index.html Дюма. Три мушкетёра] — текст романа на русском и французском языках
• [lib.ru/INOOLD/DUMA/tri.txt Три мушкетёра] в библиотеке Максима Мошкова
• «Вокруг Света»: [www.vokrugsveta.ru/print/tv/vs/cast/286/ Франция. Париж трёх мушкетёров], [www.vokrugsveta.ru/print/tv/vs/cast/66/ Франция. По следам трёх мушкетёров]
• Нечаев С. [posters.ec/b/326051 Три д’Артаньяна: Исторические прототипы героев романов «Три мушкетёра», «Двадцать лет спустя» и «Виконт де Бражелон»] — М.: Астрель: ACT CORPUS, 2009. — 411 c.

Отрывок, характеризующий Три мушкетёра

– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.