Троице-Сергиева лавра

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Троицкий монастырь.
Монастырь
Троице-Сергиева лавра
Свято-Троицкая Сергиева лавра

Троице-Сергиева лавра. Зимний вид
Страна Россия
Город Сергиев Посад
Конфессия Православие
Епархия Московская
Тип мужской
Основатель Сергий Радонежский
Дата основания 1337
Здания:
Свято-Троицкий собор • Церковь Сошествия Святого Духа на Апостолов • Успенский собор • Церковь преподобного Никона Радонежского • Церковь преподобных Зосимы и Савватия Соловецких • Церковь преподобного Сергия с Трапезной палатой • Церковь Рождества Иоанна Предтечи • Михеевская церковь • Церковь Смоленской иконы Божией Матери • Покровская церковь • Надкладезная часовня • Колокольня
Реликвии и святыни мощи преподобного Сергия Радонежского, преподобных Михея, Никона, Дионисия Радонежских, преподобного Максима Грека, преподобного Антония (Медведева), святителей Серапиона Новгородского, Иоасафа Московского, Иннокентия Московского, Макария (Невского).
Настоятель Феогност (Гузиков)
Статус охраняется государством
Состояние Действующая лавра
Сайт [www.stsl.ru/ Официальный сайт]
Координаты: 56°18′37″ с. ш. 38°07′46″ в. д. / 56.31028° с. ш. 38.12944° в. д. / 56.31028; 38.12944 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=56.31028&mlon=38.12944&zoom=12 (O)] (Я)

Тро́ице-Се́ргиева ла́вра (в церковной литературе обычно Свято-Тро́ицкая Се́ргиева Ла́вра) — крупнейший мужской монастырь Русской православной церкви с многовековой историей. Расположен в центре города Сергиев Посад Московской области, на реке Кончуре́. Имеет статус ставропигиального[1]. Крупнейший центр образовательной и издательской деятельности Русской православной церкви[2]. Место нахождения Московской духовной академии. В Свято-Троицком соборе лавры находятся мощи основателя монастыря, преподобного Сергия Радонежского.

Датой основания Свято-Троицкой пустыни принято считать поселение преподобного Сергия Радонежского на холме Маковец (70 км к северо-востоку от Москвы) в 1337 году[3]. После нескольких лет одинокого подвижничества преподобного Сергия, на Маковец пришли новые насельники и пустынь превратилась в особножительный монастырь. Ряд историков считает, что это произошло в начале 1340-х годов[3], а более точно в 1342 году[4]. Спустя 10-15 лет (по другим исследованиям 20-30 лет[4]) в монастыре Сергием был введен общежительный устав[3][5].

В Средние века, в отдельные моменты истории, монастырь играл заметную роль в политической жизни Северо-Восточной Руси; был опорой власти и народа[6]. Согласно принятой историографии, принимал участие в борьбе против татаро-монгольского ига; противодействовал сторонникам правительств Лжедмитрия II, Лжедмитрия III, Семибоярщины, польско-литовским войскам в Смутное время, (См. Троицкая осада, Второе ополчение), поддержал Петра I в противостоянии царевне Софье[6][7].

С 1688 года монастырь является ставропигиальным. 8 июля 1742 года императорским указом Елизаветы Петровны монастырю был присвоен статус и наименование лавры[8]; 22 июня 1744 года последовал указ Святейшего Синода архимандриту Арсению о именовании Троице-Сергиева монастыря лаврою. Была закрыта 20 апреля 1920 года Декретом Совета Народных Комиссаров «Об обращении в музей историко-художественных ценностей Троице-Сергиевой Лавры»[9]; возобновлена весной 1946 года.





История монастыря до 1744 года

Монастырь при Сергии Радонежском

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 657
[whc.unesco.org/ru/list/657 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/657 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/657 фр.]

В 1337 году будущий преподобный Сергий Радонежский, тогда ещё носивший мирское имя Варфоломей, и его старший брат Стефан, инок хотьковского Покровского монастыря, поселились на холме Маковец, в десяти верстах от Хотькова. Это событие считается датой основания Троице-Сергиевой пустыни. Вскоре братьями был поставлен небольшой деревянный храм во имя Святой Троицы (был освящён в 1340 году)[10]. Первые монастырские сооружения — храм Святой Троицы и несколько келий — занимали лишь малую часть современной территории Лавры, располагаясь в её юго-западном углу[11]. После ухода Стефана в Богоявленский монастырь в Москву преподобный Сергий несколько лет подвизался в одиночестве, но со временем вокруг его келии стали селиться и другие иноки. Около 1340 года пустынь превратилась в особножительный монастырь[3]. Константинопольский Патриарх Филофей в своё первое (1353—1354 годы) или второе (1364—1376 годы)[4] патриаршество благословил преподобного Сергия ввести общежитийный устав[3]. Территория монастыря была разделена на три части — жилую, общественную и оборонительную. В центре монастыря расположились новый деревянный храм Святой Троицы и трапезная, окружённые с четырёх сторон кельями; позади келий находились огороды и хозяйственные службы. Весь монастырь был обнесён деревянной оградой (тыном). Над воротами была устроена ещё одна деревянная церковь, во имя Димитрия Солунского. План монастыря, установленный тогда, в общих чертах дошёл до наших дней[12]. Игуменом монастыря поначалу был игумен Митрофан, постригший Варфоломея в монахи под именем Сергия. После смерти Митрофана игуменом монастыря стал преподобный Сергий Радонежский. Вскоре Троицкий монастырь стал духовным центром русских земель, поддержкой московских князей. Здесь в 1380 году преподобный Сергий благословил войско князя Дмитрия Ивановича, отправлявшегося на сражение с Мамаем. 8 сентября 1380 года во время Куликовской битвы на поле боя в нарушение устава православного монашества по благословению преподобного Сергия вышли иноки-богатыри Троицкого монастыря — Пересвет и Ослябя. В 1392 году преподобный Сергий преставился и был похоронен в храме Святой Троицы[13]; за полгода до своей кончины Сергий передал руководство монастырём своему любимому ученику Никону[12].

Монастырь в XV—XVI веках. Первые каменные сооружения

В 1408 году монастырь был разграблен и сожжён татарским ханом Едигеем[14], но следующие 200 лет его истории прошли почти безоблачно. Троицкий монастырь отстраивался, развивался, стал одной из главных российских святынь. Монастырь на протяжении нескольких столетий являлся культурным и религиозным центром Российского государства[15]. В обители составлялись летописи, переписывались рукописи, писались иконы; в XV веке здесь было создано «Житие преподобного Сергия Радонежского», один из крупнейших памятников старорусской литературы, ценнейший исторический документ[16][17].

В 1422 году на месте деревянной церкви (которая была перенесена восточнее) игуменом Никоном был заложено первое каменное сооружение монастыря — Троицкий собор, построенный силами сербских монахов из Косово, нашедших прибежище в монастыре после битвы на Косовом ПолеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3712 дней]. При строительстве собора были обретены мощи преподобного Сергия Радонежского. В росписи храма участвовали выдающиеся иконописцы Андрей Рублёв и Даниил Чёрный, для иконостаса собора была написана знаменитая «Троица»[18]. Троицкий собор почитался московскими князьями: здесь совершались молебны перед походами и по успешном окончании их (как, например, Василий III отметил здесь молебном успешный поход на Псков в 1510 году, а Иван IV Грозный совершил молебен в честь успешного взятия Казани в 1552 году), «крестоцелованием» скреплялись договоры, совершалось крещение наследников престола[12].

С Троицким монастырём связано одно из самых драматичных событий междоусобных войн в Московской Руси. В 1442 году в монастыре у гроба Сергия состоялось примирение Василия II c двоюродным братом Дмитрием Шемякой, которым закончились долгие годы междоусобицы. Однако спустя два года Дмитрий нарушил данную клятву; люди Шемяки схватили Василия, молившегося у гроба Сергия, и отправили под конвоем в Москву, где спустя два дня Василий был ослеплён и сослан в Углич. Духовенство Троицкого монастыря осудило действия Дмитрия Шемяки (первой в церковном осуждении Шемяки стоит подпись троицкого игумена Мартиниана), а освобождённый из заточения Василий II в 1450—1462 годах дал монастырю ряд жалованных грамот[12].

Троицкий собор долгое время оставался единственным каменным сооружением монастыря. В 1469 году под руководством московского зодчего Василия Ермолина на центральной площади была построена каменная трапезная. Это было двухэтажное здание, состоявшее из двух палат: «малой трапезы отцов» (трапезной для братии) на первом этаже и «царской палаты» на втором этаже. Тип одностолпной палаты, впервые применённый в Троицком монастыре, впоследствии был использован строителями Грановитой палаты в Москве, после чего получил широкое распространение[12]. В XVIII веке на месте трапезной была построена современная колокольня. Близ трапезной по проекту Еромолова выстроили каменную поварню. В 1476 году около Троицкого собора псковскими мастерами была сооружена церковь Сошествия Святого Духа[19][20].

В 1530 году в Троицком соборе было совершено таинство крещения долгожданного сына князя Василия III, будущего царя Ивана IV Грозного. В 1547 году, едва в Москве окончились пышные празднования по случаю свадьбы Ивана IV, молодой царь с супругой отправился пешком в Троицкий монастырь, где провёл неделю, каждодневно молясь у гроба Сергия. Впоследствии царь часто бывал в монастыре, совершал молебны по случаю крупнейших побед русских войск; за время царствования Иван IV вложил в развитие монастыря не менее 25 тысяч рублей[12]. При Иване Грозном была осуществлена перепланировка монастыря. Ещё с 1540-х годов велось возведение белокаменных стен вокруг монастыря. В 1550-е годы пояс стен в форме неправильного четырёхугольника протяжённостью около полутора километров был построен. Именно тогда монастырская территория приобрела существующие ныне размеры. Одновременно со строительством стен в трёх прилегающих к монастырю оврагах были устроены запруды, а с южной стороны был выкопан большой пруд. Троицкий монастырь превратился в мощную крепость. В 1561 году он получил статус архимандрии[6].

В 1559 году в присутствии царя был заложен новый большой собор, получивший название Успенского. Строительство храма растянулось на долгие годы; в 1564 году оно было прервано из-за крупного пожара, во время которого «выгорел Троицкий Сергиев монастырь, трапезы и казны монастырские в палатах, и колоколы многие разлилися и поварни все, и гостии двор, и служни дворы…»[12]. Освящение собора состоялось уже после смерти Ивана Грозного, в 1585 году, в присутствии нового царя Фёдора Иоанновича[12]. После этого в 1585-1586 годах по велению царской четы были проведены широкие художественные работы. Это было связано с тем, что у царя Фёдора Иоанновича и царицы Ирины Феодоровны Годуновой не было детей, хотя венчание состоялось в 1580 году[21]. Это был не единичный случай — дорогими подарками были одарены знаменитые монастыри и храмы государства «в моление» о чадородии. В Успенском монастыре был устроен придел Феодора Стратилата и святой великомученицы Ирины, которые являлись тезоименитыми святыми царской четы[22].

К концу XVI века Троицкий монастырь стал крупнейшим монастырём России; в его собственности насчитывалось 2780 поселений, велась активная торговля — торговые суда монастыря ходили в зарубежные государства[12].

Развитие монастыря с XVII века по начало XVIII века

В Смутное время Троицкий монастырь выдержал 16-месячную осаду польско-литовских интервентов под предводительством Сапеги и А. Лисовского[15]. Польско-литовские войска, подошедшие к монастырю в сентябре 1608 года, обстреливали крепость из 63 орудий и многократно предпринимали попытки штурма; в конце 1609 года в осаждённом монастыре началась цинга, во время эпидемии умерло свыше двух тысяч человек. Всех умерших относили в Успенский собор. К концу зимы людей, способных защищать монастырь с оружием в руках, осталось менее 200. Несмотря на все трудности монастырь стойко оборонялся, по характеристике самих поляков он был вооружён «людьми, железом и мужеством»[15]. В ходе успешных вылазок осаждённых большое количество людей теряли и поляки; во время одной из вылазок погиб сын Лисовского Станислав. Узнав о подкопе под Пятницкую башню, защитники возвели напротив подкопа вторую стену, а затем в ходе успешной вылазки взорвали подкоп[23]. 12 (22) января 1610 года осада была снята русскими войсками под предводительством Михаила Скопина-Шуйского. Монастырь стал одним из оплотов Второго ополчения Минина и Пожарского; большой вклад в дело освобождения внёс архимандрит Дионисий, помогавший Ополчению крупными пожертвованиями и поддерживавший дух войска[24]. Ущерб, нанесённый монастырю, описан в «Сказании Авраамия Палицына»[25]:

…от подкопов и от слухов стены градные расседошися, а в иных местех мало не подаше и строения: во обители же службы и келия братския без покрова быша и многие келии и службы в монастыре погорели.

Однако авторитет монастыря, ставшего одним из символов мужества русского народа, вырос, а вместе с ним увеличились и пожертвования в казну. Монастырские укрепление быстро удалось восстановить (при этом стены были надстроены в высоту и увеличены в ширину, а башни обрели дошедший до наших дней облик), началось строительство новых зданий. Рядом с Духовской церковью была возведена большая колокольня, у восточной стены трапезной появилась церковь Михаила Малеина. Стены трапезной были украшены яркой росписью. На месте деревянного дворца Ивана Грозного были построены царские хоромы. Около 1640 года был выстроен каменный двухэтажный корпус келий. Среди других крупных монастырских сооружений XVII века — церковь Зосимы и Савватия, Больничные палаты[26].

Последний раз монастырь видел под своими стенами врага в 1618 году, в ходе похода на Москву польского королевича Владислава. Наступило время процветания монастыря; число крестьянских дворов, принадлежавших обители, достигло 16,8 тысяч, превысив число крестьянских владений царя и патриарха. Собственные кирпичные заводы монастыря обеспечивали непрерывное проведение строительных работ. В окружавших монастырь прудах монахи разводили рыбу, по берегам их были созданы фруктовые сады, поставлены ветряные мельницы[26].

В 1682 году, во время Стрелецкого бунта, монастырь послужил убежищем для царевны Софьи Алексеевны, царевичей Ивана и Петра[27]. В 1689 году в монастыре укрывался спасшийся из Москвы бегством Пётр I. Именно в Троице-Сергиевом монастыре пытали сторонников Софьи, отсюда уже полновластным правителем Пётр уехал в Москву[28][29]. При нём в обители появилась великолепная барочная трапезная с храмом преподобного Сергия Радонежского[27], так называемая Трапезная церковь. С сооружением новой трапезной формирование архитектурного облика центральной площади монастыря было почти полностью завершено[30]. Над восточной стеной монастыря на средства Строгановых в 1699 году была построена надвратная церковь Рождества Иоанна Предтечи.

В начале XVIII века строительство на территории монастыря замерло. Россия вступила в Северную войну (на военные нужды Пётр I взял из монастырской казны 400 тысяч рублей[31]); затем началось строительство новой столицы России — Санкт-Петербурга — в связи с чем царём был введён запрет на строительство каменных зданий во всей России. Лишь в 1708 году у стен монастыря были развёрнуты строительные работы: из-за возникшей угрозы проникновения шведской армии вглубь России, Москву и близлежащие крепости, в том числе Троице-Сергиев монастырь, было решено укрепить. У Успенских и Красных ворот были сооружены каменные мосты; под монастырскими стенами появились глубокие рвы и бастионы. Рвы просуществовали до 1830-х годов, а земляные укрепления близ угловых башен сохраняются по сей день[32].

Преемники Петра Великого на российском престоле не проявляли большого интереса к судьбе монастыря; возникли даже планы переноса обители ближе к новой столице, однако им не суждено было осуществиться[32]. В 1738 году поменялась система управления монастырём: он стал подчиняться Духовному совету.

Расцвет Лавры

После восшествия на престол Елизаветы Петровны наступил новый период расцвета монастыря. 1 октября 1742 года по указу императрицы Елизаветы Петровны в Троице-Сергиевом монастыре была открыта духовная семинария (позднее, в 1814 году, в монастырь была переведена Московская Духовная академия, одно из крупнейших религиозных учебных заведений России[33]). Вскоре (в 1744 году) Троице-Сергиев монастырь был удостоен почётного титула Лавры[6][13]; главой Лавры утверждался Митрополит Московский.

Елизавета Петровна часто посещала Лавру. Каждый её приезд сопровождался празднеством — фейерверками, пушечной стрельбой и пышными трапезами. Летом в монастыре проводились увеселения; за монастырскими стенами был выстроен пышный увеселительный дворец Корбуха, окружённый оранжереями и парком во французском стиле. Строительство развернулось и на территории самой обители. Ещё в 1738 году московскому архитектору Ивану Мичурину было поручено составить генеральный план монастырской территории. План был составлен и отправлен в Петербург, но был утверждён лишь в 1740 году; вместе с планом пришёл и проект новой монастырской колокольни, разработанный придворным архитектором Шумахером. Петербургский архитектор предложил разместить колокольню в геометрическом центре главной площади. Однако Мичурин считал, что в этом месте колокольня окажется заслонена другими сооружениями и «от такова малова расстояния… народом видна много быть не может»[34]; Мичурину удалось добиться переноса места строительства к северу. В 1741 году состоялась закладка колокольни; строительство растянулось почти на 30 лет и было завершено лишь в 1770 году. Для новой звонницы прямо на территории монастыря был отлит царь-колокол весом в 4065 пудов[35].

Перестройке должны были подвергнуться многие сооружения Лавры; архитектурный стиль монастырских сооружений планировалось привести в соответствие вкусам середины XVIII века. В 1745 году был вычерчен альбом перестройки всей лаврской территории с подробным описанием построек монастыря. Ускорению перестройки способствовал сильный пожар, случившийся в 1746 году, который уничтожил все деревянные постройки монастыря. Началась глобальная реконструкция Лавры в соответствии с альбомом 1745 года; работы продолжались до 1789 года. Новый облик монастырских сооружений напоминал внешнее убранство дворцов того времени[36]. Здания были выкрашены в яркие тона, подчёркивавшие красоту белых и позолоченных лепных деталей. Под стать внешнему декору пышный облик получили интерьеры сооружений. Самую роскошную отделку обрели Царские чертоги (лепнина и живопись на потолке, наборный паркет, изразцовые печи, шёлковая обивка стен). Первоначальный декор многих старых зданий был утрачен; например, сооружения вдоль западной стены монастыря, в том числе Больничные палаты, обрели единый фасад с одинаковыми окнами и галереей на столбах. Некоторые здания (в том числе кузница и оружейная палата) были разобраны[34]. Архитектура ряда сооружений в альбоме была вычурна; контролировавшим перестройку архитекторам Ивану Мичурину и Дмитрию Ухтомскому удалось внести в проект ряд существенных изменений (например, было отменено решение о возведении над монастырскими зданиями двухъярусных фигурных крыш по голландскому образцу). Перестройка затронула и древние храмы обители; так, главы Троицкого собора и Духовской церкви были замены на луковичные, а сводчатую паперть Троицкого собора заменили высоким крыльцом. Главы большинства храмов позолотили. На территории Лавры появились мощёные белым камнем дорожки, а главная аллея — от Святых ворот до Троицкого собора — была украшена коваными решётками[37]. Наконец, в 1792 году на главной площади был сооружён обелиск с медальонами, текст в которых повествует об истории монастыря; обелиск использовался как хронометр — на трёх его сторонах размещены солнечные часы[38].

В XVIII—XIX веках Троице-Сергиева лавра стала одним из богатейших монастырей России, входила в число самых крупных землевладельцев (в 1763 году, в преддверии крупной конфискации церковных земель, Лавре принадлежало более 100 тысяч душ крестьян)[6]. Активная торговля (зерновыми, солью, предметами быта) способствовала приумножению богатств монастыря; его финансовое положение в XVII—XVIII вв. отличалось большой прочностью; велики были пожертвования монастыря в пользу русской армии (в 1812-м году — около 70 тысяч рублей[39]), ополчения (см. Дионисий Радонежский). Значение Лавры как культурного центра также возрастало; в 1814 году сюда из Москвы была переведена Духовная академия, расположившаяся в здании Царских чертогов. В связи с размещением академии ряд зданий был перестроен, появились новые постройки, — всё это, по мнению некоторых исследователей, привело к нарушению целостности архитектурного комплекса[40][41].

К началу XX века во ведении Лавры находились типография (в ней печатались произведения философов, священнослужителей — П. А. Флоренского, Климента Охридского и других), две гостиницы на территории Посада (старая и новая), мастерские (производство игрушек, подсвечников, крестов и т. п., резьба по дереву), лавки, конные дворы. У стен лавры велась бойкая торговля, близ монастыря появлялись торговые ряды, гостиницы и доходные дома. В 1910-е годы в лавре жило более 400 монахов. К Троице-Сергиевой лавре были приписаны некоторые малые монастыри и скиты[42].

Святыни монастыря: мощи преподобного Сергия Радонежского (в Троицком соборе), мощи преподобных Никона, Михея Радонежских, св. Серапиона Новгородского, митрополита Иоасафа, архимандрита Дионисия, преподобного Максима Грека, икона Святой Живоначальной Троицы работы Андрея Рублёва[39] (ныне в Третьяковской галерее, Москва) — привлекали тысячи паломников со всех концов России.

В Лавре захоронены представители знатных русских домов: Бельские, Воротынские, Глинские, Оболенские, Одоевские и другие; деятели Смутного времени: князь Дмитрий Трубецкой и Прокопий Ляпунов, князь Андрей Радонежский, представители фамилии Годуновых; многие московские и иные архиереи: Макарий (Булгаков), Леонтий (Лебединский), Сергий (Ляпидевский), Никон (Рождественский), Сергий (Голубцов), Патриархи Алексий I и Пимен. Многочисленные сокровища хранятся в ризнице — это уникальные предметы декоративно-прикладного искусства, подношения царей и богатых людей монастырю. Значительным фондом рукописей обладает лаврская библиотека — здесь хранятся и русские летописи, и рукописные книги XV—XVII веков, и уникальные образцы русских раннепечатных книг (на 1908 год — около 10 000), исторические документы[43].

Наиболее известными настоятелями лавры в XIX веке были митрополит Платон (Левшин), ведший активное строительство, святитель Филарет Московский, переписывавшийся с А. С. Пушкиным и основавший близ Лавры Гефсиманский скит, и святитель Иннокентий (Вениаминов), бывший первым православным епископом Америки.[44]:6-7.

История монастыря в XX веке

В первые годы XX века на территории монастыря продолжалось строительство, сооружались новые кельи и корпуса, хозяйственные сооружения, торговые ряды; в 1905 году была организована Лаврская типография. 1918 год стал началом трудного периода в истории лавры. По утверждении 20 января (по ст. ст.) 1918 года СНК РСФСР Декрета Об отделении церкви от государства и школы от церкви[45], лавра, как и иные монастыри в России, находящиеся на территории, контролируемой большевиками, была юридически обращена в трудовую артель, однако монашеская жизнь продолжалась явочным порядком до 21 октября 1919 года, когда монахи были переселены в Черниговский и Гефсиманский скиты[46][47]. 10 ноября 1919 года президиум исполкома Сергиевского уезда принял решение о закрытии Лавры ввиду острой нехватки помещений для больниц, школ, детских учреждений. В марте 1919 года была распущена Московская Духовная академия, а её помещения были отданы электротехническим курсам; 11 апреля были вскрыты мощи преподобного Сергия[46]. 20 апреля 1920 года, несмотря на ряд посланий Патриарха Тихона председателю Совнаркома В. И. Ульянову (Ленину) с просьбой об отмене распоряжения о закрытии лавры, вышло постановление СНК «Об обращении в музей историко-художественных ценностей Троице-Сергиевой Лавры». Троицкий собор был закрыт немедленно, а братия была выселена и нашла себе место в трудовых коммунах; последнее богослужение в Троицком соборе было совершено 31 мая 1920 года. В том же 1920 году на территории лавры был организован историко-архитектурный музей. В 1929 году были закрыты последние скиты близ лавры и изъята на переплавку большая часть лаврских колоколов (уцелели колокол «Лебедь» 1593 года и древнейший, «никоновский», 1420 года). На территории монастыря до 1953 года находился Загорский учительский институт[48].

Реставрация Лавры

К концу 1930-х годов некоторые памятники Лавры были частично перестроены и приспособлены под жильё и другие не свойственные им хозяйственные нужды[47].

Первая комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры была создана ещё в 1918 году, однако проходившие под её наблюдением реставрационные работы были не систематическими, не существовало единого проекта реставрации. Инициатором и организатором планомерных реставрационных работ стал директор Загорского историко-художественного музея С. А. Будаев, заказчиком — Загорский музей, в 1938 году был приглашён молодой архитектор И. В. Трофимов. Ему было поручено, в развитие декрета 1920 года, подписанного Лениным, об обращении ансамбля Троице-Сергиевой лавры в музей, подготовить обоснованный доклад в Совнарком РСФСР о выделении средств на научную реставрацию памятников этого историко-художественного ансамбля. В последующие два года он подготовил справку об историко-художественном значении архитектурного ансамбля Лавры и программу его научной реставрации, генеральный план реставрационно-восстановительных работ, дефектные акты, описи работ и сметы по пятнадцати объектам. На основании этих материалов 1 февраля 1940 года было принято постановление Совнаркома, по которому весь комплекс памятников Троице-Сергиевой лавры в черте крепостных стен объявлялся Загорским государственным историко-художественным музеем-заповедником[49]. И. В. Трофимов был назначен научным руководителем и главным архитектором этих работ. Для их производства был организован специальный научно-производственный строительный участок и создан Учёный совет, утверждённый Государственным комитетом по делам искусств; на проведение запланированных работ правительством была выделена сумма в 6 млн рублей. Председателем совета был назначен архитектор академик И. В. Рыльский, учёным секретарём — В. П. Зубов, представителем от заказчика, Загорского музея, — архитектор Н. Д. Виноградов. В совет входили архитектор академик И. В. Жолтовский; инженер П. В. Щусев; археолог доктор исторических наук А. В. Арциховский; историк С. В. Бахрушин. В разное время в качестве консультантов приглашались академики А. В. Щусев и И. Э. Грабарь, с 1940 года осуществлявший наблюдение за реставрацией живописи; генерал-лейтенант, Герой Советского Союза Д. М. Карбышев; эксперты по прикладному искусству и живописи Н. Н. Соболев, Д. И. Киплик, Ф. Я. Мишуков; историки — А. Г. Новицкий и А. Г. Габричевский. Рабочих-реставраторов не хватало, и в 1945 году было открыто художественно-ремесленное училище с трёхлетней программой обучения, готовившее белокаменщиков, лепщиков, плотников и других мастеров реставрационных работ[47].

Ансамбль Троице‑Сергиевой лавры складывался на протяжении четырёх столетий, с XV по XVIII век включительно, и вместе с развитием ансамбля менялся и облик его отдельных сооружений. Задачей реставратора было найти художественный оптимум для каждого памятника, то есть момент его наивысшего художественного расцвета — по этой причине началу работ не предшествовало создание проектной документации, в ходе создания проекта проводились натурные раскрытия. Цель реставрации состояла не в том, чтобы вернуть ансамбль к какому‑то определённому «оптимальному году», а, напротив, показать его как интеграцию или синтез всего художественного развития[47][49]. В работе И. В. Трофимова принимал большое участие его отец, художник В. П. Трофимов. Живописные полотна Викентия Павловича «Трапезная Троице-Сергиевой Лавры», «Вид с колокольни Троице-Сергиевой Лавры», «В бывшей Троице-Сергиевой Лавре» и другие дают возможность увидеть памятники непосредственно после восстановления[50].

Несмотря на многочисленные трудности военного и послевоенного времени, удалось ликвидировать аварийное состояние ряда памятников, выполнить капитальную реставрацию Больничных палат с церковью Зосимы и Савватия Соловецких XVII в., церкви Сошествия Святого Духа XV в., белокаменного цоколя Колокольни, восточной части гульбища Трапезной церкви конца XVII в., Митрополичьих покоев, частично Царских чертогов и значительных участков крепостных стен и башен. Особенно значительные работы были проведены по Больничным палатам, застроенным новыми сооружениями и буквально возвращённым из небытия (однако разборка трапезной XVII—XVIII веков, пристроенной к церкви Зосимы и Савватия, была признана недостаточно обоснованной)[47]. В то время это были крупнейшие в СССР реставрационно‑восстановительные работы. Вокруг стен монастыря была организована 30-метровая запретная для строительства охранная зона[47].

После 1950 года реставрационные работы, проводившиеся в основном по памятникам, переданным Московской Патриархии, стал вести бывший студент‑практикант И. В. Трофимова В. И. Балдин, в 1963 году совместно с А. Г. Устиновым предложивший комплексный проект реставрации ансамбля лавры. В ходе реставрации в 1956—1959 годах все здания и сооружения монастыря были освобождены от занимавших их посторонних учреждений. К 1970 году основной объём реставрационных работ был выполнен. Результаты проведённой Балдиным реставрации были оценены неоднозначно, в частности, И. В. Трофимов отмечал принципиальные ошибки и ущерб, нанесённый отдельным зданиям и всему ансамблю Троице-Сергиевой Лавры в целом[51]. Реставрация продолжалась и в 1970-е годы — ряд объектов был воссоздан под руководством архитекторов Ю. Д. Беляева и Ю. Н. Шахова.

В 1993 году архитектурный ансамбль лавры вошёл в Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО в России.

В 1990-е и 2000-е годы ряду зданий была возвращена первоначальная окраска стен, отремонтированы кровли храмов, восстановлены росписи; масштабной реставрации подвергалась колокольня. Весной 2004 года на колокольню был поднят заново отлитый Царь-колокол, звон которого прихожане впервые услышали 30 мая того же года, в праздник Пятидесятницы[52].

Религиозная жизнь

Возрождение монашеской жизни Лавры относится к началу 1946 года. Патриарх Алексий I стал настоятелем, первым наместником по открытии был архимандрит Гурий (Егоров). Троице-Сергиева лавра оставалась основным местопребыванием патриархов до 1983 года, когда резиденция была переведена в московский Данилов монастырь.

В воспоминаниях архиепископа Ярославского и Ростовского Михея (Хархарова) указано, что главу преподобного Сергия Радонежского, сокрытую на период закрытия лавры, вернул к его мощам схиархимандрит Иларион (Удодов), который хранил её в период с 1941 по 1945 год в алтаре церкви Владимирской иконы Божией Матери в Виноградове[53].

Мощи преподобного Сергия были переданы наместнику по акту вечером 20 апреля 1946 года и перенесены в Успенский собор, возвращённый в том же году Патриархии. Первая литургия была совершена в Успенском соборе в ночь на Пасху, 21 апреля 1946 года[54][55]. В воспоминаниях одного из очевидцев возрождения лавры, протодиакона Сергия Боскина встречается много упоминаний об отце Иларионе, возглавившем вместе с архимандритом Гурием первые богослужения после 26-летнего отсутствия в обители монашеской жизни[56]. По свидетельству протоиерея Владимира Жаворонкова, первый богослужебный возглас после открытия лавры был сделан отцом Иларионом[57].

В августе 1946 года наместником стал архимандрит Иоанн (Разумов)[55].

21 ноября 1946 года Патриарх Алексий I освятил заново Трапезный храм прп. Сергия Радонежского, бывший закрытым для богослужения с 1921 года[58].

В конце 1946 года Лавра была показана сыну президента США Франклина Рузвельта — Эллиотту Рузвельту (Elliott Roosevelt) с супругой, которых встречал наместник архимандрит Иоанн с братией. В последующие годы до распада СССР подобные демонстрации свободы религии в СССР стали обычной практикой.

В 1949 году в стенах лавры возобновила деятельность Духовная академия, воссозданная в 1946 году[33].

В декабре 1954 года патриарх обратился к Г. М. Маленкову с просьбой о передаче церкви ещё нескольких зданий лавры[59]. Но лишь после обращения Совета по делам Русской православной церкви в ЦК КПСС Совет министров РСФСР утвердил в августе 1956 года постановление «О передаче Московской патриархии зданий и сооружений, расположенных на территории Троице-Сергиевой лавры в г. Загорске», которым предписал «передать в 1956—1958 гг. в бесплатное и бессрочное пользование Московской патриархии здания и сооружения, расположенные на территории Троице-Сергиевой лавры… Обязать Московский облисполком, Министерство просвещения РСФСР, Министерство культуры РСФСР и Госстрой РСФСР освободить помещения Троице-Сергиевой лавры, занимаемые подведомственными им учреждениями, а также жильцами… Обязать Московский облисполком: построить в 1957—1958 гг. в г. Загорске жилые дома… для расселения жильцов в количестве 1150 человек, проживающих в зданиях, расположенных на территории ТСЛ»[59]. По мнению, американского ученого С. Кенворти, на практике все расходы по реализации этих решений пришлось взять на себя патриархии[59].

15 ноября 1959 года Патриархом Алексием I был благословлён новый Устав Троице-Сергиевой Лавры. В Лавре проходили Поместные Соборы РПЦ 1971, 1988, 1990 годов. В пещерном храме под Успенским собором были погребены Митрополит Макарий (Невский) († 1926), Патриархи Алексий I († 1970) и Пимен (Извеков) († 1990). Мощи митрополита Макария после его канонизации были перенесены в Успенский собор[60]. В советский период на лаврой сохранялся после возобновления в ней богослужений надзор и контроль со стороны государственных органов. Например, Уполномоченный Совета по делам Русской православной церкви в Московской области А. А. Трушин в 1958 году докладывал, что «антисоветские» монахи, которые «в общении с паломниками разжигали религиозность» и «призывали их чаще посещать Лавру, больше молиться Богу и т. д.», были удалены из Лавры «через Патриарха»[59]. В марте 1961 года милиция арестовала верующих в храме лавры[59].

Ансамбль лавры

Многочисленные архитектурные сооружения Троице-Сергиевой лавры выстроены лучшими зодчими страны в XV—XIX вв. Ансамбль монастыря включает более 50 зданий различного назначения[61]. Архитектурный ансамбль Троице-Сергиевой лавры находится под охраной ЮНЕСКО[62]. Сейчас в монастыре находится более 10 храмов. В таблице приведены названия храмов и построек, периоды их строительства и хранящиеся в них святыни.

Название Изображение Период
возведения 		Святыни
Свято-Троицкий собор 1422–1423 Мощи преподобного Сергия Радонежского — в раке в южной части собора. Вещи преподобного Сергия: схима, посох и две деревянные литургические тарели.

Иконы местного ряда иконостаса: преподобный Сергий Радонежский с деянием (XV век), «Святая Троица» (XVI век, слева от Царских врат), иконы «Спас Нерукотворный» (1674) и «Спас на престоле» (1684) иконописца Симона Ушакова[63].

Церковь в честь Сошествия Святого Духа на апостолов 1476–1477 Мощи преподобных Максима Грека и Антония (Медведева) (в раках)[64]
Успенский собор 1559–1585 Мощи святителей Иннокентия Московского и Макария (Невского) (в раках).

Деревянный гроб преподобного Сергия Радонежского (в нем до 1585 года покоились мощи преподобного Сергия).

Иконы XVI века местного ряда иконостаса: Храмовый образ «Успение Пресвятой Богородицы», «Святая Троица с бытием» и «Благовещение Пресвятой Богородицы»[65]

Церковь преподобного Никона Радонежского (южный придел Свято-Троицкого собора) 1623 Мощи преподобного Никона Радонежского (под спудом, т.е. под землей).

Почитаемый список иконы Божией Матери «Скоропослушница», часть камня Гроба Господня[66].

Храм преподобных Зосимы и Савватия Соловецких 1635–1637 Икона преподобных Зосимы и Савватия Соловецких, предстоящих образу Пресвятой Богородицы «Знамение»[67]
Церковь Преподобного Сергия с Трапезной палатой (так называемая Трапезная церковь) 1686–1692
Церковь Рождества святого Иоанна Предтечи 1693–1699
Церковь Явления Пресвятой Богородицы со святыми апостолами Преподобному Сергию Радонежскому (Михеевская церковь) 1732–1734 Мощи преподобного Михея Радонежского (под спудом)[68]
Церковь Смоленской иконы Божией Матери Одигитрии 1746–1753 Чтимая копия чудотворной каменной резной иконы Смоленской Божией Матери Одигитрии — на наружной восточной стене храма[69].
Серапионова палатка (западный притвор Никоновской церкви) 1783 Мощи святителей Серапиона Новгородского, Иоасафа Московского и преподобного Дионисия Радонежского (все — под спудом)[70].

Кусочек ризы Пресвятой Богородицы[71], десница первомученика Стефана[72], крест-мощевик преподобного Сергия — подарок константинопольского Патриарха Филофея Сергию Радонежскому[73].

Икона «Явление Божией Матери преподобному Сергию»[74], произошедшее в келии преподобного Сергия, по преданию, находившейся на этом месте, и другие святыни.

Успенская часовня над колодцем (кладезем) конец XVII века


Свято-Троицкий собор

Основная статья: Троицкий собор Троице-Сергиева монастыря

Самое раннее[75] сооружение в монастыре — четырёхстолпный крестово-купольный Троицкий собор из белого камня, построенный в 1422—1423 годах[76] на месте деревянного одноимённого храма; один из немногих сохранившихся образцов московского белокаменного зодчества XIV—XV веков (наиболее близкие по времени ссоружения — Успенский собор на Городке и Рождественский собор Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде, а также Спасский собор Андроникова монастыря в Москве). Вокруг Троицкого собора постепенно сформировался архитектурный ансамбль Лавры. Собор построен преемником основателя монастыря Никоном «в честь и похвалу» преподобному Сергию Радонежскому, а заложен в год прославления последнего во святых. Троицкий собор — четырёхстолпный храм с тремя апсидами и одной главой; белокаменные стены храма завершены полукружиями килевидных закомар, очертания которых повторяют два ряда расположенных выше кокошников. Храм увенчан башнеобразным барабаном с шлемовидным куполом[12]. Стены собора выложены из блоков белого камня[77]; единственным украшением фасада служат три ленты «плетёного» орнамента[12]. Особенностью собора является несоответствие членения фасадов организации внутреннего пространства (например, порталы размещены не по осям центральных закомар, барабан смещён в сторону алтаря); по мнению архитектора В. И. Балдина, строители пошли на нарушение архитектурного канона для создания наиболее удобного интерьера храма[12]. Интерьер храма характеризуется единством пространства и выраженной устремлённостью вверх[77]. Благодаря применению при строительстве оптических поправок, строгой закономерности в построении каждого элемента интерьера (основные членения собора соотносятся между собой по высоте как 3:5:8, что соответствует пропорциям золотого сечения), крутой форме арок и сводов создаётся впечатление большей высоты в храме, нежели в реальности. Выше арок порталов стены имеют наклон внутрь, достигающий 45 см[12].

Над иконостасом собора работали знаменитые русские иконописцы Андрей Рублёв и Даниил Чёрный[78]; для этого иконостаса была написана Рублёвым икона «Святая Троица»[16]. В настоящее время иконостас собора состоит из пяти ярусов, причём 40 икон, размещённые в средних ярусах, сохранились со времён сооружения храма. Оригинальная стенопись собора не сохранилась; в 1635 году первоначальная стенопись была полностью сбита, а стенопись XVII века неоднократно поновлялась. При этом основные композиционные линии первоначальной росписи стен были сохранены мастерами, возобновлявшими стенопись собора в XVII веке. В 1949—1952 годах при попытке обнаружить фрагменты рублёвской стенописи в верхней части собора был раскрыт фрагмент стенописи XVII века площадью 650 м2; этот фрагмент был закреплён при реставрации, а несохранившиеся участки были дописаны в духе стенописи XVII века[12]. В интерьере собора важное место занимают киоты по сторонам подкупольных сводов (1835 год) и серебряная сень над ракой Сергия (1737 год). Сама рака, скрытая под сенью, тоже является крупным произведением русских чеканщиков; она выполнена в XVI веке по повелению Ивана IV. С юга к Троицкому собору примыкает бесстолпная одноглавая Никоновская церковь (1552), построенная над могилой преемника Сергия, игумена Никона. К западной половине южной стены собора, на месте, где, по преданию, была келия преподобного Сергия, пристроена Серапионовская палатка (нынешняя — постройки 1783 года, нынешний облик получила после 1826 года) — над мощами Новгородского архиепископа Серапиона († 1516), скончавшегося в монастыре; здесь также погребены митрополит Иоасаф (Скрипицын) († 1555) и архимандрит Дионисий Радонежский († 1633).

Сооружения XVI—XVII веков

Второй по возрасту лаврский храм[79] — Духовский (или храм Сошествия Святого Духа на Апостолов) — воздвигнут в 1476 году. По свидетельствам московских летописцев, храм был возведен зодчими из Пскова[80]. Завершается он невысокой синекупольной колокольней (тип храма — «иже под колоколы»). Храм декорирован богаче Троицкого собора; примечателен узорчатый фриз, покрытый поливными изразцами с цветной глазурью. Апсида храма украшена вертикальными жгутами-полуваликами, в верхней части соединёнными белокаменными гирляндам со вставками в форме «крабов» или «жучков»[81]. Стенопись храма выполнена в 1655 году[82].

Крупнейшее сооружение монастыря — Успенский собор — воздвигнуто в 1559—1585 годах по образцу Успенского собора Московского Кремля. Собор отличают лаконичность форм и простота декора стен, украшенных лишь характерным для владимиро-суздальского зодчества аркатурно-колончатым поясом. Лопатки, разделяющие северную и южную стену на доли, напоминают контрфорсы. Собор увенчан массивным пятиглавием. Широкие работы по обустройству церкви выполнены по велению царской четы — царя Феодора Иоанновича и царицы Ирины Феодоровны Годуновой. Они были проведены в 1585-1586 годах, в этот момент был устроен придел Феодора Стратилата и святой великомученицы Ирины, которые являлись тезоименитыми святыми царской четы[22]. В работе над иконостасом принимал участие Симон Ушаков, фрески выполнены в 1684 Дмитрием Григорьевым и другими. Стенопись Успенского собора подчинена строгому канону и необычайно цельна; все картины объединяет общий цвет фона, спокойная сиренево-фиолетовая гамма рисунка. В XVIII веке собор был частично перестроен; так, купола были заменены на луковичные, расширены окна[12].

К северо-западному краю собора примыкают могилы Бориса Годунова и его семьи, над которыми в 1780 была сооружена шатровая палатка (не сохранилась). С юго-западной стороны к Успенскому собору примыкает так называемая Надкладезная часовня, сооружённая в нарышкинском стиле (конец XVII в.). Вблизи западной стены Лавры располагаются казначейские и больничные палаты, последние — с церковью соловецких Зосимы и Савватия — единственным шатровым храмом монастыря. За храмом — Крепостная и Келарская палаты (XVI—XVII вв.). С восточной стороны Успенского храма, после входа в Святые Ворота, над широким арочным проёмом, служащим продолжением торжественного входа в монастырь, — пятиглавая надвратная церковь Рождества Иоанна Предтечи (1693—1699) строгановского направления стиля московского барокко; построена на средства купцов Строгановых на месте старой надвратной церкви во имя Сергия Радонежского. Архитектуре церкви присущи черты многих строгановских построек: свободная трактовка классических форм, сложный барочный декор. Полуколонны делят стены четверика внизу на три части, а вверху на две. Церковь украшают также восьмигранные окна, обрамлённые резными белокаменными вставками. После пожара 1746 года, когда церковь сильно пострадала, внешнее убранство было восстановлено лишь частично, а декоративные элементы фасада покрыты сусальным золотом (впоследствии для стен был выбран единый красный цвет). В 1806 году четыре купола изначально пятиглавого храма были сняты[83][84].

Стены монастыря построены в XVI веке и надстроены в XVII веке; облик их почти не претерпел изменений до наших дней. Стены имеют три боевых яруса, с внешней стороны третьего яруса находится узкий парапет с вертикальными стрельцами; между стрельницами расположены отверстия навесных машикулей. Высокие угловые башни крепости, восьмигранные в плане, выложены в XVII веке на месте первоначальных башен. Остальные башни надстроены в XVII веке, они более низкие и прямоугольные в плане, в нижней своей части эти башни сохранили элементы башен XVI века. Примечательна архитектура угловой Уточьей башни; на восьмигранном основании башни во второй половине XVII века выстроена декоративная надстройка, которую венчает шпиль с каменной птицей. Краснокирпичная башня декорирована большим количеством белокаменных деталей[85].

Одна из архитектурных доминант — монастырская трапезная (Трапезная палата) с церковью преподобного Сергия Радонежского (построена в 1686—1692), так называемая Трапезная церковь, в южной части Лавры — почитается одним из лучших образцов московского барокко[16]. Это длинное (свыше 85 м) сооружение на высоком окружённом гульбищем подклете, то есть на втором этаже. Стены Трапезной церкви исключительно богато украшены: почти всю поверхность занимают узоры, полуколонки и картуши сложного рисунка, выполненная в 1778—1780 годах. Мастера, создававшие внешнее убранство Трапезной церкви, выбрали для окраски здания яркие синие, жёлтые, зелёные и красные цвета. Примыкающий с западной стороны к Трапезной церкви, зал трапезной площадью 500 м² предназначался для торжественных приёмов; он также обладает богатым декором. Зал перекрыт полуциркулярным сводом высотой почти 10 м, украшенным рельефными вставками с растительным орнаментом[86]. Росписи внутри трапезной относятся к XIX веку. После открытия в 1946 году монастыря помещение трапезной стало использоваться как продолжение Трапезного храма. Он отделяется от неё решетчатыми воротами[87]. Резной позолоченный иконостас (XVII) в Сергиевской церкви был поставлен в 1948 году, из разрушенного московского храма Николы «Большой Крест», что у Ильинских ворот. В 1956 году в Трапезной палате освящены приделы: северный — в честь святителя Иоасафа Белгородского и южный — в честь преподобного Серафима Саровского. В подклете здания в 2006 году реконструирована огромная двустолпная палата, являющаяся ныне братской трапезной. Там же располагаются поварня и просфорня[87].

Царские чертоги (вторая половина XVII века) у северной стены Лавры служили покоями, в которых жил царь Алексей Михайлович во время своих приездов в монастырь. Чертоги, как и Трапезная церковь, — богато украшенное здание. Стены чертогов декорированы поливными изразцами. В основе интерьера здания — две анфилады (один из первых примеров подобного расположения комнат в России[88]), получившие отделку — наборные полы, изразцовые печи, лепнину — к середине XVIII века. Первоначально чертоги, как и трапезная, были окружены гульбищем (разобрано в 1814 году)[88]. К XVII веку также относятся братские кельи на юго-востоке монастыря (1640, Предтеченский и Варваринский корпуса) и Экономический корпус.

Сооружения XVIII—XX веков

Ряд интересных сооружений создан на территории Лавры и в XVIII веке. Это небольшая Михеевская церковь рядом с Трапезной палатой, воздвигнутая в 1734 над местом погребения Михея Радонежского. Другое сооружение XVIII века — восьмигранная барочная Смоленская церковь (церковь Одигитрии), построенная, вероятно, архитектором Ухтомским в 1746—1748 на средства графа А. Г. Разумовского (предание связывало её постройку с тайным браком императрицы Елизаветы Петровны с последним) — обладает четырьмя широкими каменными лестницами, расположенными по периметру, и каменными балюстрадами. Поставленный после возобновления Лавры иконостас в Смоленской церкви — из уничтоженной московской церкви Параскевы Пятницы, что на Пятницкой улице[89].

Трёхэтажные Митрополичьи покои, бывшие резиденцией московских архиереев, были полностью перестроены в 1778; они получили убранство в виде пилястр, картушей и фигурных наличников; балкон здания окружён изящной кованой решёткой. Архитектура Митрополичьих покоев, характерная для гражданских сооружений середины XVIII века, дошла до наших дней в неизменном виде[90][91]. Примечательна была также архитектура построенного в конце XVIII века Конного двора. Это сооружение с мощными стенами и просторным внутренним двором, появившееся на берегу Белого пруда, напоминало средневековый замок. Башни по углам Конного двора были увенчаны высокими шпилями с изображениями всадников. По сторонам прямоугольного в плане двора размещались хозяйственные службы (конюшни, каретные сараи и др.). Первоначальный облик Конного двора не сохранился: сооружение подвергалось многочисленным перестройкам, в 1909 году был надстроен второй этаж[92][93].

Пятиярусная лаврская колокольня, построенная в 1741—1770 годах, Д. М. Ухтомский), считается[94][95] одним из лучших памятников русской архитектуры XVIII в. Колокольню украшают изящные белые колонны, белокаменные картуши сложного рисунка во фронтонах первого яруса, а также навершие в виде причудливой золотой чаши. Первоначальный проект, созданный придворным архитектором Иоганном Шумахером, предполагал сооружение трёхярусной колокольни напротив западного входа в Успенский собор. Однако московский зодчий Иван Мичурин, курировавший строительство первые семь лет, изменил место сооружения колокольни. По мере строительства в петербургском проекте обнаруживались всё новые недочёты; в итоге проект был передан архитектору Дмитрию Ухтомскому. Ухтомский полностью переработал проект и решил сделать колокольню пятиярусной. Во фронтонах первого яруса архитектор предлагал разместить портреты русских царей, а у парапета — 32 скульптуры, прославляющие человеческие добродетели («Разум», «Верность», «Любовь к Отечеству» и др.). Эту часть проекта реализовать не удалось, вместо скульптур на парапете были поставлены вазы. По окончании строительства колокольня стала одним из высочайших сооружений России своего времени (так, высота её вместе с крестом — 87,33 м — на 6 м превышает высоту колокольни Ивана Великого в Москве)[96]. К началу XX в. звонница лавры насчитывала 42 колокола, а размещённый на втором ярусе Царь-колокол был на момент установки крупнейшим из действовавших в России колоколов[95]. Бо́льшая часть колоколов была разбита в 1929—1930 годах. В 2002—2004 годах были отлиты и подняты на колокольню новые колокола, в их числе Царь-колокол весом 72 т[97]. В 1784 году на третьем ярусе колокольни были установлены часы с курантами, созданные тульским мастером Иваном Кобылиным. Часы исправно работали до 1905 года, когда монастырское руководство приняло решение заменить их более новыми. Рядом с колокольней находится обелиск, установленный в 1792 в память о славных делах и событиях, бывших в обители.

В связи с переездом из Москвы в 1814 году Духовной академии некоторые здания были перестроены. Так, здание Царских чертогов утратило наружные лестницы, а для сообщения между этажами были пробиты своды. Появились и новые здания для нужд академии: больница, столовая, баня и библиотека; к зданию Царских чертогов были пристроен трёхэтажный учебный корпус[40]. Крепостные стены и башни теперь тоже использовались под хозяйственные нужды: в них разместились мастерские и жилые помещения. При этом завершения башен из шатровых в сферические, бойницы были растёсаны в большие окна. Братские кельи лишились наружных галерей, местами были надстроены. Древние лаврские соборы оказались скрыты новейшими пристройками. В результате многочисленных перестроек XIX века гармония архитектурного ансамбля монастырского комплекса была нарушена[40][41]. С конца XIX века и в течение 20 лет[98] архитектором лавры был А. А. Латков. Им построены многочисленные здания[99]: Странноприимный дом (1892), Больничный корпус (1890-е годы, ныне используется в качестве помещения Московской Духовной академии), а также Фабрика игрушек (Больница для заразных), (1894—1896), кузница конного двора (1890-е годы), жилой дом (Арендный дом) (1910—1914), торговые ряды (1902), торговые лавки (1894, 1906), Пафнутьев сад (нач. XX века).

Учебные заведения на территории монастыря

С 1742 года до начала XIX века на территории монастыря действовала Троицкая лаврская духовная семинария[6].

В 1814 году на базе московской Славяно-греко-латинской академии открылась Московская духовная академия, которая разместилась в здании «Царских чертогов». В 1870 году в восточной части «чертогов» был устроен академический Покровский храм. В XIX веке вблизи «чертогов» для Московской Духовной академии с Церковно-археологическим кабинетом выстроили дополнительные корпуса (классный, инспекторский, библиотечный, трапезный, больничный)[100]. В конце 1917 года Московская духовная академия в Троице-Сергиевой лавре была закрыта.

C 1949 года Московская духовная академия и семинария, открытые в Москве в 1946 году, были переведены в Лавру и стали занимать свои исторические помещения[33]. С 1989 года Московская духовная семинария размещается в здании бывшей больницы, расположенной к западу от стен лавры и связана с лаврой переходом[101][102].

В середине 1980-х были построены новый актовый зал Академии и деревянный спальный корпус. Пожар 28 сентября 1986 года уничтожил последний, вызвал обрушение перекрытия актового зала и угрожал зданию «чертогов». Однако сооружения дореволюционной постройки удалось отстоять от огня. Жертвой пожара стало 5 воспитанников Московской духовной семинарии[103].

В числе слушателей академии нужно отметить известных философов В. С. Соловьёва[104] и П. А. Флоренского[105].

Современная жизнь обители

Братия Лавры насчитывает около 200 монахов[106]. В их числе духовник Лавры архимандрит Кирилл (Павлов).

Наместник Лавры — с 30 ноября 1988 года Феогност (Гузиков), ныне архиепископ Сергиево-Посадский, викарий Московской епархии, назначенный Указом священно-архимандрита Лавры Патриарха Пимена (Извекова) и сменивший архимандрита Алексия (Кутепова). Согласно Уставу Русской православной церкви, священноархимандритом Троице-Сергиевой Лавры является Патриарх Московский и всея Руси.[107]

Коллегиальный орган управления — Духовный собор Лавры (с 1897).

В монастыре также действует православное издательство (Патриарший издательско-полиграфический центр Свято-Троицкой Сергиевой Лавры) и паломнический центр, регулярно проводятся экскурсии для посетителей.

Настоятели

Основная статья: Список настоятелей Троице-Сергиевой лавры

Фотографии

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Вид на Троице-Сергиеву Лавру со смотровой площадки

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Троицкий собор (1422-23)

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Успенский собор (1585)

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Пятницкая башня (1640)

  • Red tower of Troitse-Sergiyeva Lavra.jpg

    Красная башня

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Церковь Рождества Иоанна Предтечи (1693-1699)

  • Trinity Lavra 06-2015 img6 Holy Spirit Church.jpg

    Духовская церковь (1476)

  • Russia-Sergiev Posad-Troitse-Sergiyeva Lavra-Duck Tower-3.jpg

    Уточья башня (1650)

  • Trinity Lavra of St. Sergius 08.03.03014 (7).jpg

    Колокольня (1740-70)

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Трапезный храм и Успенский собор

  • Михеевская церковь Троице-Сергиева лавра 2.jpg

    Михеевская церковь

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Водяная башня и водяные ворота

  • Trinity Lavra of St. Sergius 08.03.03014 (11).jpg

    Патриаршие покои

  • SergueyPosad-Tumbs.JPG

    Усыпальница Годуновых

  • Trinity Lavra of St. Sergius 08.03.2014 (2).jpg

    Церковь Смоленской иконы Божьей Матери (1746-1748)

  • Trinity Lavra of St. Sergius 08.03.2014.jpg

    Успенский кладезь с часовней (конец XVII в.)

  • Галерея Трапезной в Троице-Сергиевой лавре. Западный фасад.jpg

    Галерея Трапезной в Троице-Сергиевой Лавре. Западный фасад.

  • Trinity Lavra of St. Sergius 08.03.2014 (5).jpg

    Храм в честь преподобных Зосимы и Савватия Соловецких

Скиты и подворья Троице-Сергиевой Лавры

В разное время Троице-Сергиевой лавре принадлежало несколько скитов и подворий:

Напишите отзыв о статье "Троице-Сергиева лавра"

Примечания

  1. ↑ [monasterium.ru/monastyri/stavropigialnye-monastyri/882-svyato-troitskaya-sergieva-lavra/ Свято-Троицкая Сергиева Лавра. Ставропигиальный мужской монастырь]
  2. ↑ [izdatsovet.ru/pcroc/detail.php?ID=96591 Издательский совет Русской православной церкви. День православной книги]
  3. ↑ 1 2 3 4 5 [www.stsl.ru/history/xiv-vek/ Лаврская летопись. XIV век]
  4. ↑ 1 2 3 Б. М. Клосс. [lib.pravmir.ru/library/readbook/2411 Житие Сергия Радонежского]
  5. ↑ А. Никонов. [archive.jmp.ru/page/index/195404284.html У истоков обители преподобного Сергия // Журнал Московской Патриархии : журнал. — 1954. — № 4]
  6. ↑ 1 2 3 4 5 6 В. И. Балдин. [gatchina3000.ru/great-soviet-encyclopedia/bse/112/322.htm Троице-Сергиева лавра] // Большая советская энциклопедия.
  7. ↑ [foma.ru/svyato-troiczkaya-sergieva-lavra.html Свято-Троицкая Сергиева Лавра. От Сергия Радонежского до наших дней.//Фома]
  8. ↑ Розанов Н. История Московского епархиального управления. М., 1866 Ч. I. стр. 199.
  9. ↑ Собрание узаконений. М., 1920. № 27. стр. 133.
  10. ↑ Ермакова, 2004, с. 3.
  11. ↑ Балдин, 1958, с. 8.
  12. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Балдин В. И. [www.rusarch.ru/baldin1.htm Троице-Сергиев монастырь. История и формирование архитектурного ансамбля]. библиотека «РусАрх» (1996). Проверено 09 января 2013.
  13. ↑ 1 2 [www.rsl.ru/ru/s3/s331/s122/s1224636/s12246364652 Свято-Троицкая Сергиева лавра]. Российская государственная библиотека. Православные монастыри в истории, культуре и современной жизни России. Проверено 17 июля 2010. [www.webcitation.org/61CGvOQIQ Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  14. ↑ Ермакова, 2004, с. 4.
  15. ↑ 1 2 3 Ермакова, 2004, с. 5.
  16. ↑ 1 2 3 Л. Р. Вайнтрауб. [mega.km.ru/Bes_98/encyclop.asp?Topic=topic_tris55 Троице-Сергиева лавра]. km.ru. Проверено 17 июля 2010. [www.webcitation.org/69egD84of Архивировано из первоисточника 4 августа 2012].
  17. ↑ В. О. Ключевский. Древнерусские жития святых как исторический источник. — М., 1871. — С. 98-110.
  18. ↑ [andrey-rublev.ru/andrey-rublev-troitsa.php История создания «Троицы» Андрея Рублёва]. andrey-rublev.ru. Проверено 10 августа 2010. [www.webcitation.org/61CGxG5na Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  19. ↑ Ермакова, 2004, с. 33-35.
  20. ↑ Балдин, 1958, с. 16.
  21. ↑ [www.russikona.ru/exhibit.php?coid=363 Икона «Святой Феодор Стратилат и мученица Ирина» 1580-е—1590 год. Москва]. Частный музей Русской иконы. — Серьёзная статья, снабжённая ссылками на архивные исследования. — «…В течение последующих двенадцати лет, особенно после вступления Феодора на царство (1584) по приказу бездетной четы…»  Проверено 26 марта 2010. [www.webcitation.org/61CH61fxJ Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  22. ↑ 1 2 [www.russikona.ru/exhibit.php?coid=363 Икона «Святой Феодор Стратилат и мученица Ирина» 1580-е—1590 год. Москва]. Частный музей Русской иконы. — Серьёзная статья, снабжённая ссылками на архивные исследования. Проверено 26 марта 2010. [www.webcitation.org/61CH61fxJ Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  23. ↑ Балдин, 1958, с. 22-23.
  24. ↑ Ермакова, 2004, с. 49.
  25. ↑ [krotov.info/acts/17/1/palizyn_02.htm Сказание Авраамия Палицына]. Библиотека Якова Кротова. Проверено 2 марта 2014.
  26. ↑ 1 2 Ермакова, 2004, с. 53-57.
  27. ↑ 1 2 Ермакова, 2004, с. 6.
  28. ↑ [www.bibliotekar.ru/rus-Lavra/6.htm Троице-Сергиева лавра. Архитектура. Монастырь в конце 17 века]
  29. ↑ [www.stsl.ru/news/all/godovshchina-spaseniya-petra-i-v-obiteli-prepodobnogo-vo-vremya-str-letskikh-myatezhey Свято-Троицкая Сергиева лавра. Годовщина спасения Петра I в обители Преподобного во время стрелецких мятежей]
  30. ↑ Ермакова, 2004, с. 64.
  31. ↑ Ермакова, 2004, с. 73.
  32. ↑ 1 2 Ермакова, 2004, с. 72.
  33. ↑ 1 2 3 [www.mpda.ru/history/history_mpda/ История Московской Духовной Академии.]. Официальный сайт МДА. Проверено 8 марта 2016. [www.webcitation.org/61CGxvnNW Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  34. ↑ 1 2 Балдин, 1958.
  35. ↑ Ермакова, 2004, с. 70-77.
  36. ↑ Ермакова, 2004, с. 77.
  37. ↑ Ермакова, 2004, с. 78.
  38. ↑ Ермакова, 2004, с. 84.
  39. ↑ 1 2 Ермакова, 2004, с. 7.
  40. ↑ 1 2 3 Ермакова, 2004, с. 85.
  41. ↑ 1 2 Зубов В. П. [www.rusarch.ru/zubov1.htm Архитектура Троице-Сергиевой лавры. Исторический очерк.]. библиотека «РусАрх» (2002). Проверено 02 апреля 2014.
  42. ↑ Ермакова, 2004, с. 85=89.
  43. ↑ Ермакова, 2004, с. 211-213.
  44. ↑ Александр Сорокин. Путешествие по святым местам: православные монастыри. Выпуск 1. Троице-Сергиева лавра. — М.: Де Агостини, 2008. — 32 с.
  45. ↑ [www.constitution.garant.ru/DOC_5325.htm Об отделении церкви от государства и школы от церкви [Декрет Совета Народных Комиссаров]
  46. ↑ 1 2 [lawra.ru/history/xx/xx.htm Хронология Троице-Сергиевой лавры](недоступная ссылка — история). Официальный сайт Троице-Сергиевой лавры lawra.ru. Проверено 10 августа 2010.
  47. ↑ 1 2 3 4 5 6 Г. А. Макаровская. [www.musobl.divo.ru/mus_hnrest5.html К вопросу о реставрации архитектурного ансамбля Троице-Сергиевой лавры в 1920-1990 гг. — В сб.: Сергиево-Посадский музей-заповедник. Сообщения 1995. Изд-во "ПИК", М., 1995 г.]. Сергиево-Посадский государственный историко-художественный музей-заповедник.. Проверено 10 августа 2010. [www.webcitation.org/61CGz4J4l Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  48. ↑ [statearchive.ru/assets/files/Pisma_patriarha_1/1953.pdf Письма патриарха, 1953 год.]
  49. ↑ 1 2 В. П. Зубов. [rusarch.ru/zubov1.htm Архитектура Троице-Сергиевой Лавры. Исторический очерк.]. rusarch.ru. Проверено 10 мая 2015. [www.webcitation.org/61CGzvzRO Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  50. ↑ [artru.info/ar/28859/ Викентий Трофимов]. artru.info. Проверено 10 мая 2015. [www.webcitation.org/61CH0XVIJ Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  51. ↑ И. В. Трофимов. О принципах реставрации памятников Троице‑Сергиевой лавры. — Советская археология. М., 1970. № 4. С.74—82; он же. Ещё раз о принципах реставрации памятников Троице‑Сергиевой лавры (письмо в редакцию). — Советская археология. М., 1972. № 4. С.293—295
  52. ↑ Ермакова, 2004, с. 89.
  53. ↑ [orthodoxpantry.blogspot.com/2010/10/blog-post_08.html Сокрытое чудо: тайна Лавры преподобного Сергия]
  54. ↑ [krotov.info/history/20/1950/golubzov_6.htm Протодиакон Сергий Голубцов, Церковная Московия в 1935-1965 годах]. Библиотека Якова Кротова krotov.info. Проверено 10 августа 2010. [www.webcitation.org/61CH1O4lG Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  55. ↑ 1 2 [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_839 Иоанн (Разумов)]. ortho-rus.ru. Проверено 16 июля 2010. [www.webcitation.org/61CH1rXQx Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  56. ↑ [www.700-let.ru/publications/articles/?id=23078 ПАСХА 1946 ГОДА. ОТКРЫТИЕ ЛАВРЫ ПРЕПОДОБНОГО СЕРГИЯ. Протодиакон Сергей Боскин]
  57. ↑ Священник Владислав Мишин. Подвижник Афона и Москвы. Жизнеописание старца схиархимандрита Илариона (Удодова). М. 2010. — С.65
  58. ↑ ЖМП. 1946, № 12, стр. 16—17
  59. ↑ 1 2 3 4 5 Кенворти С. Советская власть и Троице-Сергиева лавра при Сталине и Хрущеве // Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. — 2015. — № 25. — С. 62
  60. ↑ [www.stsl.ru/about_lavra/all/uspenskiy-sobor-1585/ Свято-Троицкая Сергиева Лавра. Успенский собор (1585)]
  61. ↑ [resursy.mkrf.ru/objekty_kult_naslediya/katalog/catalog_mon.php?id_pam=5010420024 Ансамбль Троице-Сергиевской Лавры]. resursy.mkrf.ru. Проверено 31 июля 2010. [www.webcitation.org/61CH2ZX0Q Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  62. ↑ [whc.unesco.org/ru/list/657 Архитектурный ансамбль Троице-Сергиевой лавры в городе Сергиев Посад (1993)]. whc.unesco.org. Проверено 22 июля 2010. [www.webcitation.org/61CH31ccs Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  63. ↑ [www.stsl.ru/about_lavra/all/troitskiy-sobor/ Свято-Троицкая Сергиева лавра. Троицкий собор (1422-23 гг.)]
  64. ↑ ныне на время ремонта Духовской церкви находятся в Трапезном храме. [www.stsl.ru/news/all/pamyat-prepodobnogo-antoniya-radonezhskogo-den-obreteniya-moshchey-i-proslavleniya-1998 Свято-Троицкая Сергиева лавра. Память преподобного Антония Радонежского // 16.10.2015.] [www.stsl.ru/news/all/obretenie-moshchey-prepodobnogo-maksima-greka Обретение мощей преподобного Максима Грека // 04.07.2015]
  65. ↑ [www.stsl.ru/about_lavra/all/uspenskiy-sobor-1585/ Свято-Троицкая Сергиева лавра. Успенский собор (1585)]
  66. ↑ [www.stsl.ru/about_lavra/all/nikonovskiy-khram-1623/ Свято-Троицкая Сергиева лавра. Церковь во имя преподобного Никона Радонежского (1623)]
  67. ↑ [www.stsl.ru/about_lavra/all/khram-v-chest-prpp-zosimy-i-savvatiya-solovetskikh-1635-1637/ Свято-Троицкая Сергиева лавра. Храм в честь преподобный Зосимы и Савватия Соловецких (1635 – 1637)]
  68. ↑ [www.stsl.ru/about_lavra/all/mikheevskaya-tserkov-1734/ Свято-Троицкая Сергиева лавра. Церковь в честь Явления Пресвятой Богородицы со святыми Апостолами Преподобному Сергию Радонежскому (Михеевская церковь, 1734 г.)]
  69. ↑ [www.stsl.ru/about_lavra/all/smolenskiy-khram-1746-1753/ Свято-Троицкая Сергиева лавра. Церковь Смоленской иконы Божией Матери Одигитрии (1746 – 1753)]
  70. ↑ [temples.ru/card.php?ID=4826 Храмы России. Собор Троицы Живоначальной в Троице-Сергиевой лавре]
  71. ↑ [www.stsl.ru/news/all/polozhenie-poyasa-presvyatoy-bogoroditsy Свято-Троицкая Сергиева лавра. Положение пояса Пресвятой Богородицы]
  72. ↑ [stsl.ru:8080/news/all/segodnya-28-sentyabrya-den-pamyati-obreteniya-moshchey-pervomuchenika-i-arkhidiakona-stefana Свято-Троицкая Сергиева лавра. Праздник Обретения мощей святого первомученика и архидиакона Стефана]
  73. ↑ [www.stsl.ru/news/all/i-slovom-i-perom-zashchishchal-pravoslavie Свято-Троицкая Сергиева лавра. И словом, и пером защищал православие]
  74. ↑ [www.stsl.ru/news/all/prepodobnyy-mikhey-radonezhskiy Свято-Троицкая Сергиева лавра. Память преподобного Михея Радонежского, ученика и келейника преподобного Сергия]
  75. ↑ Ермакова, 2004, с. 31-32.
  76. ↑ [books.google.com.ua/books?id=Zfw8AAAAMAAJ&q=%D0%BF%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B5%D0%BD+%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B2%D1%8B%D0%B9+%D0%BA%D0%B0%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B9+%D1%85%D1%80%D0%B0%D0%BC+%D0%BC%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8B%D1%80%D1%8F+%E2%80%94+%D0%A2%D1%80%D0%BE%D0%B8%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9+%D1%81%D0%BE%D0%B1%D0%BE%D1%80+(1422%E2%80%941423)&dq=%D0%BF%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B5%D0%BD+%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B2%D1%8B%D0%B9+%D0%BA%D0%B0%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B9+%D1%85%D1%80%D0%B0%D0%BC+%D0%BC%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8B%D1%80%D1%8F+%E2%80%94+%D0%A2%D1%80%D0%BE%D0%B8%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9+%D1%81%D0%BE%D0%B1%D0%BE%D1%80+(1422%E2%80%941423)&hl=ru&ei=aYXxTOXgFoOaOtCZ4csK&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCYQ6AEwAA Троице-Сергиева лавра: Худож. памятники] / Воронин Н. Н., Косточкин В. В.. — М.: Искусство, 1968. — С. 8. — 256 с.
  77. ↑ 1 2 Ермакова, 2004, с. 31.
  78. ↑ Ермакова, 2004, с. 32.
  79. ↑ Ермакова, 2004, с. 34.
  80. ↑ ПСРЛ. Т. VI. Вып. 2. Софийская вторая летопись. М. 2001. С. 218; ПСРЛ. Т. XX. Ч. 1. Львовская летопись. С. 301
  81. ↑ Балдин, 1958, с. 14.
  82. ↑ Ермакова, 2004, с. 35.
  83. ↑ Ермакова, 2004, с. 69.
  84. ↑ Балдин, 1958, с. 31.
  85. ↑ Балдин, 1958, с. 33.
  86. ↑ Балдин, 1958, с. 33-34.
  87. ↑ 1 2 [www.stsl.ru/about_lavra/all/trapeznyy-khram-1686-1692/ Свято-Троицкая Сергиева Лавра. Церковь преподобного Сергия с Трапезной палатой (Трапезная церковь, 1686—1692 гг.)]
  88. ↑ 1 2 Балдин, 1958, с. 34.
  89. ↑ Ермакова, 2004, с. 79-80.
  90. ↑ Балдин, 1958, с. 35.
  91. ↑ Ермакова, 2004, с. 79.
  92. ↑ Балдин, 1958, с. 32-33.
  93. ↑ Ермакова, 2004, с. 80.
  94. ↑ [www.stsl.ru/guide/building.php?num=11 Колокольня Троице-Сергиевой Лавры]
  95. ↑ 1 2 Балдин, 1958, с. 36.
  96. ↑ Ермакова, 2004, с. 81.
  97. ↑ [www.decorbells.ru/church_t_lavra.htm Колокола Троице-Сергиевой лавры]
  98. ↑ [www.rozanov-lib.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=273:latkov&catid=74:jun07&Itemid=56 Некролог А. А. Латкова]
  99. ↑ [pravo.levonevsky.org/bazaru09/ukazi/sbor01/text01287/index25.htm Указ Президента РФ от 20.02.1995 N 176 «Об утверждении Перечня объектов исторического и культурного наследия федерального (общероссийского) значения»]
  100. ↑ Голубинский Е.Е. [old.stsl.ru/lib/book7/x.htm Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра. Московская духовная академия и бывшая прежде неё в лавре духовная семинария.]
  101. ↑ [www.mpda.ru/history/temples/s/ Московская духовная академия. Семинарский храм.]
  102. ↑ [temples.ru/card.php?ID=4834 Храмы России. Церковь Иоанна Лествичника при Московской духовной семинарии, в Троице-Сергиевой лавре]
  103. ↑ Совет Московских духовных академии и семинарии. Пожар в Московских Духовных школах // Журнал Московской патриархии. 1987, № 1. С. 17—20.
  104. ↑ [www.krugosvet.ru/enc/gumanitarnye_nauki/filosofiya/SOLOVEV_VLADIMIR_SERGEEVICH.html Соловьёв, Владимир Сергеевич]. krugosvet.ru. Проверено 31 июля 2010. [www.webcitation.org/61CH3eRqz Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  105. ↑ [www.petergen.com/bovkalo/duhov/mda.html Выпускники Московской духовной академии]. petergen.com. Проверено 31 июля 2010. [www.webcitation.org/61CH4RICP Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  106. ↑ [www.stsl.ru/excursions/guide/ Экскурсия по Троице-Сергиевой Лавре]. Официальный сайт Троице-Сергиевой Лавры. Проверено 8 марта 2016.
  107. ↑ [www.mospat.ru/ru/documents/ustav/iv/ Устав Русской православной церкви]. Официальный сайт отдела внешних церковных связей РПЦ. Проверено 11 августа 2010. [www.webcitation.org/61CH56CNf Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  108. ↑ [lavra.spb.ru/about/skity/andreevskij-skit Скит св.ап. Андрея Первозванного с храмом свв. Прпп. Зосимы и Савватия Соловецких]
  109. ↑ [blagoslovenie.su/ Московское Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Официальный сайт]

Библиография

  • Ермакова С. О. Троице-Сергиева лавра. — Москва, 2004. — 270 с.
  • Балдин В. И. Троице-Сергиева лавра. — Москва, 1958. — 38 с.
  • Балдин В. И. Загорск. М., 1989.
  • Горский А. Историческое описания Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. М., 1890.
  • Голубинский Е. Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра., М ., 1909.
  • Голубцов С. А. Сергиев Посад и Лавра. М., 1997.
  • Давиденко Д. Г. Наместник Троице-Сергиевой лавры архимандрит Товия (Цынбалов) и его завещание //Вестник церковной истории. 2009. № 3-4(15-16). С. 323—330.
  • И. В. Трофимов. Памятники архитектуры Троице-Сергиевой Лавры. Исследования и реставрация. — Госстройиздат, М., 1961.
  • И. В. Трофимов. Больничные палаты с церковью Зосимы и Савватия XVII в. и их реставрация. — Сообщения Загорского государственного историко‑художественного музея‑заповедника. Загорск, 1960. Вып.3. С.107—129.
  • И. В. Трофимов. О принципах реставрации памятников Троице‑Сергиевой Лавры. — Советская археология. М., 1970. № 4. С.74—82
  • И. В. Трофимов. Ещё раз о принципах реставрации памятников Троице‑Сергиевой Лавры (письмо в редакцию). — Советская археология. М., 1972. № 4. С.293—295.
  • С. А. Торопов. Памятники архитектуры и методы их реставрации. — Городское хозяйство Москвы, 1947. № 5. С.29—39.
  • А. И. Венедиктов. И. В. Трофимов. Памятники архитектуры Троице‑Сергиевой Лавры. Исследования и реставрация. Госстройиздат, 1961. — Советская археология. 1964. № 1. С.357—359.
  • архимандрит Иннокентий (Просвирнин). Общ. ред. архиепископа Волоколамского Питирима. Троице-Сергиева Лавра. — Юбилейное издание, посвященное тысячелетию Крещения Руси. Альбом. М., 1985.
  • Кедров Н. И. Просветительная деятельность Троице-Сергиевой лавры за первые три века её существования. — М., 1892
  • Мельник А. Г. [www.academia.edu/14950987 Успенский собор Троице-Сергиева монастыря] // Макарьевские чтения. Монастыри России. — Можайск: Можайск-Терра, 2000. — С. 94-109. — ISBN 5-7542-0072-2.
  • О. Сухарёва. Троице-Сергиева лавра. — Москва: АСТ, Астрель, 2005. — 47 с. — (Святые места России). — 5000 экз. — ISBN 5-17-031009-9.
  • Мельник А. Г. Почитание св. Сергия Радонежского в Ростовской земле XVI - XVII вв. — Троице-Сергиева лавра в истории, культуре и духовной жизни России: материалы V международной конференции. — Сергиев Посад: Ремарко, 2009. — С. 7-14. — ISBN 978-5-903615-13-1.
  • Scott M. Kenworthy, The Heart of Russia: Trinity-Sergius, Monasticism, and Society after 1825. New York: Oxford University Press, 2010.
  • David B. Miller, Saint Sergius of Radonezh, His Trinity Monastery, and the Formation of Russian Identity. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2010.
  • Мельник А. Г. К истории почитания Сергия Радонежского в XVI в. — Троице-Сергиева лавра в истории, культуре и духовной жизни России: материалы VI международной конференции. — Сергиев Посад: Ремарко, 2012. — С. 23-31. — ISBN 978-5-903615-31-5.
  • Мельник А. Г. [www.academia.edu/27405653/ Троице-Сергиев монастырь как центр почитания русских святых во второй половине XVI в.]. — Троице-Сергиева лавра в истории, культуре и духовной жизни России: материалы VIII международной конференции. — Сергиев Посад: Ремарко, 2013. — С. 49-55. — ISBN 978-5-903615-33-9.
  • Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря / Подгот. к печати Е. Н. Клитиной, Т. А. Манушина и Т. В. Николаевой; Отв. ред. Б. А. Рыбаков; АН СССР. V Науч. совет по истории мировой культуры, Загорск гос. ист.-худож. музей-заповедник. — М.: Наука, 1987. — 440 с., ил.
  • Клитина Е. Н. [feb-web.ru/feb/todrl/t26/t26-287.htm Вкладные книги Троице-Сергиева монастыря] // Труды Отдела древнерусской литературы. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1971. — Т. XXVI. — С. 287—293.

Ссылки

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 657
[whc.unesco.org/ru/list/657 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/657 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/657 фр.]
  • [www.stsl.ru/ Официальный сайт Свято-Троицкой Сергиевой Лавры]
  • [patriarchia.ru/db/text/248314.html Свято-Троицкая Сергиева Лавра.] Описание на официальном сайте МП.
  • [www.musobl.divo.ru/ Официальный сайт историко-архитектурного музея]
  • [ortho-rus.ru/cgi-bin/or_file.cgi?5_269 Лавра во имя Святой Живоначальной Троицы Сергиева] на сайте Русское православие.
  • [naukaprava.ru/Home/ReadNews/1761 Декрет Совета Народных Комиссаров «Об обращении в музей историко-художественных ценностей Троице-Сергиевской Лавры»]
Лавры Русской православной церкви по годам присвоения статуса


Отрывок, характеризующий Троице-Сергиева лавра

– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Троице-Сергиева_лавра&oldid=81374885»