Троицкий, Пётр Васильевич

Пётр Васильевич Троицкий (29 января (10 февраля) 1889 — 13 января 1938) — псаломщик, мученик Русской православной церкви.

Родился в селе Макшеево Коломенского уезда Московской губернии в семье диакона Василия Троицкого. Окончил духовное училище и поступил в Духовную семинарию, где, по семейным обстоятельствам. проучился один год.

С 1915 года Пётр Троицкий служил псаломщиком в храме в своём селе. 3 ноября 1937 года был арестован по обвинению в антисоветской агитации среди жителей села. 17 ноября 1937 года тройка НКВД приговорила Петра Троицкого к восьми годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Умер 13 января 1938 года и был похоронен в неизвестной могиле недалеко от города Медвежьегорска в Карелии.

Причислен к лику святых Русской православной церкви в 2000 году.

Ссылки

• [www.fond.ru/book/book7/7-43.htm Мученик Петр (Троицкий) // Фонд «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви»]

Отрывок, характеризующий Троицкий, Пётр Васильевич

Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.