Троицкий собор (Нью-Йорк)

Собо́р Свято́й Тро́ицы (англ. Archdiocesan Cathedral of the Holy Trinity) — кафедральный собор Греческой православной архиепископии Америки и кафедра архиепископа Димитрия (Тракателлиса). Расположен на 319—337 Восточной 74-й улице в Верхнем Ист-Сайде в городе Нью-Йорк. Построен в Неовизантийском стиле.

Приход был основан в 1891 году, на нынешнем месте располагается с 1932 года, это была вторая православная греческая церковь в Америке, и первая в Нью-Йорке. Троицкий собор является самым большим православный храмом в Западном полушарии.

История

Осенью 1891 года греческий Свято-Троицкий православный приход арендовал часть евангелической церкви на Западной 53-й улице около Девятой авеню за 50 долларов (1300 $ в текущем выражении) в месяц. Это был вторая греческая православная церковь в Америке, и первая в Нью-Йорке. Как и прочие православные приходы в США, находился в ведении Алеутской и Аляскинской епархии Русской православной церкви.

В 1904 году у Епископальной церкви был приобретён храм в готическом стиле на 153 Ист, 72-й улице, куда и переехал приход В 1927 году церковь на Ист 72-й улице сгорела.

В 1929 году была куплена земля на нынешнем месте, и на ней построена новая церковь в неовизантийском стиле. Элеонора Рузвельт, жена тогдашнего губернатора Франклина Рузвельта, участвовала в закладке первого камня в фундамент собора 14 сентября 1931 года.

4 марта 1932 года Свято-Троицкий приход переехал на своё нынешнее место. Общая стоимость сооружения собора составила 577 000 долларов (99700000 долларов в текущем выражении). Архиепископ Американский Афинагор (Спиру) освятил собор 22 октября 1933 года и назвал его: «собор всего эллинизма в Америке».

В 1949 году при соборе была учреждена школа.

В 1926 году здесь была крещена оперная певица Мария Каллас. В 2001 году здесь венчались тележурналист и бывший политический советник Джордж Стефанопулос и комедийная актриса Александра Вентворт. Здесь же в 2011 году венчались Кристофер Никсон Кокс, внук президента Ричарда Никсона, и Андреа Кациматидис, дочь миллиардера Джона Кациматидиса.

Архитектура

Архитекторами собора были Кепп Рэйнсфорд, Джон Томпсон, и Джеральд Холмс; позднее они спроектировали Hunter College Uptown, который теперь известен как Леман Колледж.

Экстерьер выполнен из неороманского красного кирпича и известняка. Интерьер оформлен византийскими мозаиками, импортными итальянскими витражами византийских цветов и форм; стены, колонны и алтарная часть выполнены из боттичинского мрамора. Иконография на куполе и других частях храма была создана Георгиосом Глиатасом, учеником иконописца Фотиса Кондоглу. Церковь покоится на фундаменте пресвитерианской церкви Яна Гуса.

Современное состояние

Собор является домашним приходом для 800 семей, и принимает высокопоставленных лиц и посетителей. В соборе проводятся регулярные богослужения (которые транслируется по телевидению). При соборе действуют воскресная школа, дневная школа (afternoon school), соборная школа (Cathedral School) (классы К-8), курсы по изучению Библии, и различные службы и братства.

С июня 2012 года настоятелем собора является Анастасиос Гунарис.

Ссылки

• www.thecathedralnyc.org/ официальный сайт

Отрывок, характеризующий Троицкий собор (Нью-Йорк)

Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…