Тройственный союз ацтеков

Ацтекский тройственный союз — союз между городами-государствами Теночтитлан, Тескоко и Тлакопан. Существовал с 1428 до 1521 года. Другое его название — Ацтекская империя. Тем не менее, понятие «Ацтекского тройственного союза» не тождественно понятию «Ацтекская империя», под которым понимается ацтекское государство как таковое с момента его основания и до падения.

Основание

Тройственный союз сформировался как военная коалиция против посягательств могущественного государства тепанеков Аскапоцалько. Инициатором объединения стал тлатоани Теночтитлана — Ицкоатль. К нему присоединились Несауалькойотль, которого изгнали из родного Тескоко, и Тотоквиуастли, тлатоани Тлакопаны. Их войска уже в 1428 году нанесли крупное поражение тлатоани Аскапоцалько, а к 1430 году союзники разделили между собой территорию тепанекского государства. Правитель Теночтитлана стал повелителем кольхуас, или тольтеков, правитель Тескоко — повелителем акольхуас (племена, занимавшие города в долине Мехико — Увексотл, Коатличан и Тескоко), правитель Тлакопана — повелителем тепанеков. Постепенно Теночтитлан и Тескоко начали занимать главные роли в Тройственном союзе. Уже преемник Ицкоатля — Монтесума I — заключил соглашение, согласно которому Теночтитлан и Тескоко получали 4/5 будущих захватов, а Тлакопан — 1/5.

Создание империи

Во главе империи стоял Huey tlatoani («Большой тлатоани», или «Великий Оратор»). Эта должность была выборная. Сначала выбор нового императора осуществляли представители высшей аристократии (текутли), руководители кварталов Теночтитлана («кальпули») и все граждане — мужчины и женщины (макеуалесы). Таким образом, правитель избрался «господами и простым народом». С Ашаякатля императора выбирали совет четырёх и руководители Тескоко и Тлакопана. Совет четырёх состоял из тлакочтекутля (судьи высшего ранга), тлакатекатля (главы армии), эсуауакатля (представителя аристократии), тлиланкалквуя (представителя народа). Это было вызвано повышением мощи империи ацтеков и значения поста Великого тлатоани. Тлатоани Теночтитлана был Великим тлатоани Ацтекской империи и в редких случаев выполнял обязанности великого жреца — теопиксикуи — стража бога. При его избрании выполнялась давняя традиция — избранный на должность Великого тлатоани, но ещё не коронованный, он должен был совершить военный поход. Этот обряд назывался «мытьё королевских ног».

Ближайшими помощниками императора были — чиуакоатль («вице-король» Теночтитлана) и имперский советник, который должен был осуществлять правосудие и следить за тем, чтобы народ не подвергался насилию. Существовал также совещательный совет, куда входило около 80 старейшин. Он собирался для решения сложных ситуаций.

В зависимых городах-государствах в основном сохранялись тлатоани из местных династий, хотя часто в них назначался ещё один тлатоани из Мексики. Как правило, это происходило в долине Мехико, где власть членов Тройственного союза была неоспорима. В основном в покорённые города направлялся в качестве тлатоани представитель правящей династии. Так, к моменту своего избрания императором Монтесума II был тлатоани города Экатепек.

В конфликтных ситуациях предназначался военный губернатор — куаутлатоани («оратор от орла»), судья высшего ранга — тлакатекутли («сеньор среди людей») или военный руководитель — тлакочеукутли («сеньор дротиков»). Если подчинённые города проявляли постоянную непокороность, то их население уничтожалось, а территория заселялась колонистами из Тройственного союза.

Административное деление империи виглядело следующим образом:

• города-государства (союзные, зависимые);
• облагаемые налогом провинции, где важную роль играл калпиквуи.

Полномочия и обязательства разных городов и посёлков были переплетены и отличались довольны сложной системой. Зависимые территории имели обязательства как перед Тройственным союзом, так и перед своими бывшими властителями. Так, населенные пункты акольуканской державы Тескоко имели обязательства как перед Тескоко, так и перед Теночтитланом.

Спокойствие в Империи ацтеков держалось на:

• благодеяниях или льгота, которые предоставлялись зависимым городам-государствам;
• предоставлении им защиты в рамках Тройственного союза;
• запрете на ведение войн между соседями;
• защите граждан от сеньора (текутли);
• осуществлении жёстких репрессий.

Армия

У ацтеков не было постоянной армии. При планировании каждого похода собиралось определённое количество воинов. Решение о военных действиях принималось всеми членами Тройственного союза. Как правило, города-государства Теночтитлан и Тескоко выставляли наибольшее количество воинских подразделений. Возглавлял походы тлакатекатль, иногда чиуакоатль («вице-король»). Наиболее важными военными походами руководил лично император.

Однако в мирное время у тлатоани существовала своеобразная гвардия, состоявшая из ветеранов (тиакауаниев) и наиболее храбрых воинов («куачиканиев»). Кроме того, существовали специальные отряды, сформированные из представителей племени отоми, которые считались достаточно сильными и храбрыми воинами. Однако руководил всеми этими частями представитель аристократии или правящей династии. Военные знания будущие командующие приобретали в военных школах — телпочкали («доме молодых»).

Оружие ацтеков состояло из дротиков или коротких и длинных копий, топоров, булав, труда, ножей, наиболее угрожающего их оружия — палки (деревянного меча) с обсидиановыми лезвиями — макуаутлей. Для обороны использовались щиты. Самые знатные воины имели доспехи, сделанные из хлопка, и шлемы из дерева или кости. Каждого воина в походе сопровождал слуга, который переносил его личные вещи, кроме оружия. Войска не имели транспорта для передвижения, поэтому передвигались пешком.

Экономика

Зависимые и покорённые города платили налоги членам Тройственного союза. Обязательствами были местные продукты в сыром или переработанном виде, работа, служба. Жители должны были обрабатывать землю и выполнять другие виды барщины. Дань была достаточно большой. Так, провинция Койоланан (долина Оахака) платила 800 тюков или 16000 штук художественно выполненных накидок или плащей, 3200 штук длинных накидок, 20 золотых дисков толщиною с палец и размером с тарелку, две «кладовых» кукурузы, одну — фасоли, одну — семян шалфея. Одна «кладовая» вмещала в себя примерно 186 043 килограмма. Таким образом, общее количество пищи составляло 744 172 килограмма. Главными отраслями экономики империи были сельское хозяйство, которое обеспечивало жизнедеятельность населения, и ремесленничество. Особенно это касается выращивания маиса (кукурузы). Свои урожаи жители долины Мехико собирали с чинампа — городов на искусственных островках, созданных в лагуне или озере. Они давали частые и значительные урожаи.

Однако ацтеки не имели крупного рогатого скота, существенно важного для обеспечения продовольствием большого количества населения, проживавшего в долине Мехико (Анауак). Ремесленничество включало в себя добычу и обработку полезных ископаемых, в частности — серебра, золота, янтаря, жадеита, нефрита, производство хлопка, производство оружия. Во времена расцвета империи значительное распространение получили строительные профессии — для сооружения великолепных дворцов и храмов («теокалли»).

К тому времени члены Тройственного союза имели свою сферу влияния, где занимались вымогательством регулярной дани за предоставление защиты. В основном в покорённые города направлялся калпиквуи, который должен был следить за сбором налогов и выполнением назначенных работ. Если зависимые города отказывались от договора или нарушали его, туда направлялись карательные экспедиции во главе с тлакатеккатлем («человеком храма»). Вместе с этим формируется класс торговцев и их гильдий — почтека. Они организовывали и осуществляли торговые экспедиции, иногда довольно значительные, в которых участвовало до тысячи человек. Торговцы к тому же выполняли функции разведчиков. Опытных звали озомеками. Они исследовали экономические и военные ресурсы новых краёв, их перспективы, давая затем отчёт императору. После этого тот отправлялся с походом для захвата этих земель. Торговцы также были хорошо вооружены и имели военные навыки. Например, в конце правления Ауисотля на торговый караван, который направился в город Айтлан (граница современных Мексики и Гватемалы), напали отряды из города Теуантепек. Но торговцы отбили попытки захватить их имущество, выдержали осаду в городе Куаутенанко, а потом своими силами овладели городом Айотлан. Вместе с тем отсутствие широкой сети дорог для передвижения торговых караванов затрудняло развитие торговли в империи.

Религиозная и культурная политика

Как основной язык внедрялся науатль. Важные сообщения и официальные летописи писались именно этим языком. Начиная с Ицкоатля, пошла искусственная замена истории ацтекских народов — старые летописи были уничтожены и заменены на новые, которые устраивали владык Теночтитлана, отражали прошлое мексиканцев и покорённых ими народов в нужном ключе. После покорения очередного города ацтеки назначали в качестве главного бога этой территории Уицилопочтли, а местные боги выступали как его подчинённые. Кроме того, во времена Монтесумы II был построен большой храм Коатеокали, где были собраны все боги империи. Вместе с этим в империи была введена единая календарная система, которая состояла из трёх циклов (каждый был частью другого): ритуальный — из 260 дней, солнечный — из 365 дней, венерианский — из 584 дней.

Расцвет империи

С момента создания Тройственного союза его члены начали активно покорять соседние города. Наибольших достижений достигли представители Теночтитлана — начиная с Ицкоатля и заканчивая Монтесумой II. Войны велись практически ежегодно — как для захвата земель, так и пленных, которых приносили в жертву богам. В то же время члены Тройственного союза занимались развитием своих городов. Расширение империи привело к экономическому подъёму. При этом происходило социальное развитие населения, а также укрепление позиций торговцев.

Однако территория увеличивалось неравномерно — на севере границы империи были на расстоянии двухдневного перехода от Теночтитлана, на юге и востоке — на расстоянии нескольких сотен километров, а на других направлениях (Хичимилько) — в тысячах километров. Также существовали анклавы — города-государства в долине Пуэбло, города Мецтитлан, Йопи и Тототепек, которые не подчинялись ацтекам.

Гибель империи

Первые признаки распада Тройственного союза появились в 1510 году, когда правитель Тескоко — Несауальпилли — отказался поддерживать Монтесуму II в его походах. Это объясняется растущей ролью Теночтитлана в Тройственном союзе. Теперь практически всё влияние и власть в империи принадлежали этому городу. Теперь Теночтитлан получал 8/15 добычи, Тескоко — 4/15, Тлакопан — 3/15. Конфликт усугубился в 1515 году после смерти Несауальпилли, сына Несауалькойотля, тлатоани Тескоко. Он не указал имени своего наследника, поэтому сразу развернулась борьба между партией сторонников Теночтитлана во главе с племянником Монтесумы II — Какамоем — и партией сторонников сохранения независимости государства, которую возглавил Иштлильочитль. Окончательный кризис наступил с вторжением в Мексику отряда Эрнана Кортеса в 1519 году. Первоначально отношения между испанцами и ацтеками складывались мирно. Однако возникшие разногласия вылились в войну, в результате которой империя ацтеков перестала существовать, а 13 августа 1521 года Теночтитлан был и полностью разрушен. Последний император ацтеков Куаутемок попал в плен. В этом испанцам помогали, в частности, войска тлатоани Тескоко. То есть члены Союза пошли друг против друга.

Тройственный союз в культуре

• Самым известным произведением на эту тему является роман Генри Райдера Хаггарда «Дочь Монтесумы», где говорится о последних годах Тройственного союза.
• В романе Гэри Дженнингса «Ацтек» показаны города Теночтитлан и Тескоко, а также ряд событий истории Тройственного союза.

Источники

• Hernando de Alvarado Tezozomóc. Crónica mexicana. Col. Crónicas de América. Ed. Dastin. 2002.
• Fernando de Alva Ixtlilxóchitl. Historia de la Nación Mexicana. Ed. Dastin. España 2002.

Отрывок, характеризующий Тройственный союз ацтеков

– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.