Тронько, Пётр Тимофеевич

Пётр Тимофеевич Тронько
Место рождения:	село Заброды (ныне Богодуховский район, Харьковская область)
Научная сфера:	история
Учёная степень:	доктор исторических наук (1968)
Учёное звание:	профессор, академик НАН Украины
Альма-матер:	Киевский государственный университет
Награды и премии:

Пётр Тимофеевич Тронько (укр. Тронько Петро Тимофійович; 12 июля 1915, село Заброды, ныне Богодуховского района Харьковской области — 12 сентября 2011, Киев) — украинский государственный и политический деятель, учёный-историк.

Член компартии с 1939 года. Доктор исторических наук, академик НАН Украины.

Биография

Родился 12 июля 1915 года в селе Заброды (ныне Богодуховского района Харьковской области) в крестьянской семье.

В 1933 году некоторое время работал подсобным рабочим в подземном забое шахты. После окончания месячных учительских курсов работал учителем украинского языка и обществоведения в неполной средней школе в селе под Богодуховом Харьковской области, был секретарём комитета комсомола.

Служил в армии, учился в Ейской школе морских лётчиков, после демобилизации возглавлял Лебединский детский дом. Женился в начале 1936 года.

Был выдвинут на комсомольскую работу:

• с 1937 — заведующий отделом пропаганды, потом первый секретарь Лебединского (Сумкая область) райкома комсомола,
• в сентябре 1939 как знающий украинский язык, был направлен на Западную Украину для работы в составе временных управлений, работал во Львове,
• в начале октября 1939 был утверждён на должности 1 секретаря обкома комсомола в г. Станислав.
• был избран делегатом Народного Собрания Западной Украины (Львов, октябрь 1939) от Назовизивского округа Надвирнянского уезда Станиславского воеводства.

В годы Великой Отечественной войны в составе действующей армии, сначала в составе 26-го района авиабазирования, а затем 8-й воздушной армии отступал от самой границы до Воронежа, участвовал в обороне Киева, Ростова-на-Дону, в Сталинградской битве, в освобождении Донбасса и освобождении Киева. В звании майора авиации (помощник начальника политотдела армии по комсомольской работе) в конце октября 1943 года был отозван из действующей армии и утверждён первым секретарём Киевского областного и городского комитетов комсомола. Участвовал в восстановлении Киева. Участвовал в праздновании 9 мая 1945 года на Красной площади в Москве.

В 1945 году в составе украинской комсомольской делегации посещал Международную конференцию демократической молодежи в Лондоне. Занимал пост второго секретаря ЦК ЛКСМУ. В 1947 году на пленуме ЦК ЛКСМУ был обвинён Л. М. Кагановичем в «национальной ограниченности и притуплении политической бдительности»;, после чего был освобождён с должности второго секретаря ЦК ЛКСМУ с формулировкой «как отпущенный на обучение». В 1948 году закончил Киевский госуниверситет им. Тараса Шевченко, в 1951 году защитил кандидатскую диссертацию по историческим наукам в АОН при ЦК КПСС. С 1951 года работал заведующим отделом науки Киевского обкома партии; с 1961 по 1978 годы — заместитель председателя Совета министров УССР (по гуманитарным вопросам).

Делегат XXII съезда КПСС. Был заместителем председателя созданного по инициативе Н. С. Хрущёва Всесоюзного оргкомитета по подготовке к столетию со дня смерти и 150-летию со дня рождения Т. Г. Шевченко (1961 и 1964 годы соответственно). В конце 1965 года был главой делегации Украины на 20-й сессии Генеральной ассамблеи ООН в Нью-Йорке, лично вручал медаль от СССР тогдашнему Генеральному секретарю ООН У Тану. Возглавлял украинскую правительственную делегацию на Всемирной выставке «ЭКСПО-67» в Монреале.

Был инициатором создания Музея народной архитектуры и быта Украины под открытым небом в селе Пирогово под Киевом. Руководил работами по празднованию 250-летия со дня рождения Григория Сковороды в 1972 году. В 1970—1980-е годы возглавлял Украинское Общество охраны памятников истории и культуры (УООПИК). Руководил перевозкой и лично сопровождал в Киев золотую пектораль, найденную Б. Н. Мозолевским 21 июня 1971 года в кургане Толстая Могила возле города Орджоникидзе Днепропетровской области УССР. Был инициатором издания и председателем редколлегии вышедшей в свет при поддержке В. В. Щербицкого в 1975 году 26-томной «Истории городов и сёл Украинской ССР» (работа велась с 1962 года), за этот научный труд был удостоен Государственной премии СССР в области науки. Будучи первым зампредом Совмина Украины курировал проект создания «Национального музея истории Великой Отечественной войны 1941—1945 годов» в Киеве: лично рекомендовал участие скульптора Е. В. Вучетича.

С 1978 года — академик Академии наук УССР и её вице-президент. Работал с Дмитрием Лихачёвым во время подготовки и проведения IX Всемирного конгресса славистов, проходившего в Киеве в 1984 году.

Являлся советником президента Украины Л. Д. Кучмы по вопросам сохранения исторического наследия. Был депутатом Верховной Рады Украины.

Руководил отделом Института истории НАН Украины. Возглавлял Всеукраинский фонд имени Олеся Гончара, Союз краеведов Украины, журнал «Краєзнавство». Член Шевченковского комитета. Председатель Совета общественной организации «Харьковское землячество». Был инициатором создания информационно-методического бюллетеня Украинского общества охраны памятников истории и культуры «Пам'ятники України» (ныне журнал «Пам’ятки України»).

Умер 12 сентября 2011 года в г. Киеве. Похоронен 15 сентября на центральной аллее Байкового кладбища.

Награды и звания

• За трудовые и боевые заслуги награждён 12 орденами и 30 медалями СССР и Украины. Первую медаль «За боевые заслуги» получил в 1942 году на фронте.
• Герой Украины (07.07.2000) — за выдающиеся личные заслуги перед Украиной в развитии науки, возрождении и сохранении историко-культурного наследия украинского народа.
• Лауреат Государственной премии СССР в области науки (1976).
• Орден Богдана Хмельницкого III степени (1997).
• Почётный гражданин Канева, Киева, Харькова и других городов.

Литература

• Бессмертие юных (Из истории борьбы комсомольского подполья Украины против гитлеровских захватчиков в годы Великой Отечественной войны). П. Т. Тронько. Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая Гвардия». Типография «Красное знамя». Москва. 1958

Ссылки

• [www.facts.kiev.ua/Aug2000/0408/05.htm 85-летие академика Петра Тронько (интервью)]
• [www.nbuv.gov.ua/people/tronko.html Тронько Петро Тимофійович (краткая информация)]  (укр.)
• [www.nbuv.gov.ua/institutions/history/tronko.pdf Петро Тимофійович Тронько (биография)]  (укр.)
• [who-is-who.com.ua/bookmaket/kharkov2007/2/128/1.html ТРОНЬКО ПЕТРО ТИМОФІЙОВИЧ]  (укр.)
• [www.history.org.ua/index.php?urlcrnt=structure/sot.php&sot=%D2%F0%EE%ED%FC%EA%EE%20%CF%E5%F2%F0%EE%20%D2%E8%EC%EE%F4%B3%E9%EE%E2%E8%F7 Історія України — Тронько Петро Тимофійович, академік НАНУ]  (укр.)

Отрывок, характеризующий Тронько, Пётр Тимофеевич

Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.