Дорога слёз

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Тропа слёз»)
Перейти к: навигация, поиск

Дорога слёз (англ. Trail of Tears) — этническая чистка и насильственное переселение американских индейцев, основную массу которых составили Пять цивилизованных племён, из их родных земель на юго-востоке США на Индейскую территорию (ныне Оклахома) на западе США. Первым было переселено племя чокто в 1831 г.[1] По дороге индейцы страдали от отсутствия крыши над головой, болезней и голода, многие умерли: только для племени чероки оценка числа погибших по дороге составляет от 4 до 15 тысяч[2]. Вместе с индейцами на индейские территории переселилось множество афроамериканцев — находившихся в рабстве, вступивших в брак с представителями индейских племён или просто беглых[2].





Предыстория

К 1830 году пять цивилизованных племён — чероки (Cherokee), чикасо (Chickasaw), чокто (Choctaw), маскоги (Creek) и семинолы (Seminole) — представляли собой автономные образования на юго-востоке США. Набирал силу процесс их культурной трансформации, который начали Джордж Вашингтон и Генри Нокс; эти племена, в особенности чероки и чокто, быстро усваивали европейские технологические достижения и культуру[3]. У чероки к тому моменту были свои школы, письменность, они приняли христианство и издавали газету «Чероки Феникс», даже попытались принять свою конституцию — однако к тому моменту они уже находились под юрисдикцией Джорджии.

Законодательные собрания Джорджии, Теннесси, Алабамы и ряда других южных штатов имели собственные виды на земли цивилизованных индейцев. Президент-демократ Эндрю Джексон (этнический ирландец) также был сторонником выселения индейцев с тем, чтобы отдать их земли белым колонистам. При его содействии 26 мая 1830 года Конгресс США принял Закон о выселении индейцев (Indian Removal Act), предполагавший перемещение племен с обустроенного и богатого юго-востока на дикие земли Великих Равнин. С этого момента началась кампания по насильственному переселению цивилизованных индейцев.

Переселение

Переселение «пяти цивилизованных племён» позже назвали «Дорогой слёз». Название эта дорога, пролегавшая через несколько штатов — на запад по реке Миссисипи, — изначально получила из описания переселения племени чокто. Каждое из пяти племён переселялось по-разному, однако всех их переселили на территорию, которую сейчас занимает штат Оклахома. Первым было переселено племя чокто.

Выселение чокто

Очаги племени чокто находились в современных Алабаме, Миссисипи и Луизиане. 27 сентября 1830 года чокто заключили с правительством США соглашение, известное, как «Договор на Дэнсинг-Рэббит-Крик». Согласно договору они уступили 45 000 км² своей территории в Миссисипи в обмен на 61 000 км² на Западе. Договор разрешал остаться тем чокто, которые пожелают стать гражданами США.

Переселение 17 000 чокто проходило в три этапа и закончилось в 1833 году. Первая группа отправилась на запад 1 ноября 1831 года. Антисанитария, голод, болезни (зимой — воспаление легких, летом — эпидемия холеры) унесли множество жизней: точных данных нет, но цифры колеблются от 2500 до 6000 человек. Позже одна из газет Арканзаса процитировала вождя племени, говорившего о переселении как о «пути слез и смерти» («trail of tears and death»).

Около 5000—6000 чокто остались в Миссисипи, хотя и здесь подверглись притеснениям. Переселенные чокто впоследствии сформировали «Оклахомскую нацию чокто», а оставшиеся в Миссисипи — «Группу индейцев чокто». Оставшиеся чокто стали первой крупной группой неевропейцев, получившей американское гражданство.

Выселение семинолов

По образцу чокто, в 1832 году началось давление на семинолов; в 1834 году выселили маскогов (криков). В том же 1834 году в Стране чероки было открыто золото. Автор Черокской конституции и кандидат в племенные вожди Джон Росс предпринимал энергичные попытки добиться отмены Закона о выселении индейцев, но усилия оказались тщетными. В начале 1835 года президент Эндрю Джексон пригрозил индейцам, что если они не уйдут на запад добровольно, их заставят военной силой. В тот год молодой вождь Оцеола (крикско-шотландский метис) возглавил движение сопротивления семинолов.

В 1837 г. были депортированы чикасо, а в 1838 году подошла очередь чероков. Ещё в 1835 г. президент Джексон обратился к черокским представителям с воззванием: «Друзья мои! Вы сами видите, что принесла вам т. н. цивилизация! Отправляйтесь на Индейскую территорию за Миссури — и там живите той жизнью, какая вам угодна!»[4].

Переселение афроамериканцев

Вместе с переселяемыми индейцами на Индейские территории отправилось множество как свободных негров (афроамериканцев), так и рабов (либо сопровождавших своих хозяев-индейцев, либо беглецов, тем или иным способом присоединившихся к индейским племенам)[2].

В первые годы после Дороги слёз статус выживших негров — как рабов, так и свободных — менялся. После прибытия на Индейскую территорию чикасо основали крупные фермы, на которых они использовали труд чёрных рабов[2]. Нация чикасо признала отмену рабства лишь в 1866 г. (законы США их не связывали, так как Индейская территория формально находилась за пределами США), после чего освобождённые чернокожие до 1890-х годов имели гражданство Нации чикасо[5]. Бывшие рабы нации чокто получили статус «освобождённых людей чокто» (Choctaw Freedmen)[6]. Освобождённые рабы нации чокто получили гражданство Нации чокто в 1885 г.[7]

См. также

Напишите отзыв о статье "Дорога слёз"

Примечания

  1. Len Green. [www.tc.umn.edu/~mboucher/mikebouchweb/choctaw/trtears.htm Choctaw Removal was really a "Trail of Tears"](недоступная ссылка — история). Bishinik, mboucher, University of Minnesota. Проверено 28 апреля 2008. [web.archive.org/20020203215636/www.tc.umn.edu/~mboucher/mikebouchweb/choctaw/trtears.htm Архивировано из первоисточника 3 февраля 2002].
  2. 1 2 3 4 [books.google.com/books?id=Rk7NPRm_nB0C&pg=PA543&lpg=PA543&dq=african+american+slaves+trail+of+tears&source=web&ots=pru7VDnMir&sig=FH0QQpG0GtW3oCQ1kM6uCV5MTOg&hl=en&sa=X&oi=book_result&resnum=2&ct=result#PPA543,M1 Black Heritage Sites: An African American Odyssey and Finder's Guide]
  3. Perdue Theda. Chapter 2 "Both White and Red" // Mixed Blood Indians: Racial Construction in the Early South. — The University of Georgia Press. — P. 51. — ISBN ISBN 082032731X.
  4. При этом в кругу единомышленников Джексон именовал чероки «грязью» и «низшей расой».
  5. [www.pbs.org/wnet/aalives/profiles/cheadle.html African American Lives // Don Cheadle]
  6. . [www.african-nativeamerican.com/8-chocfreed.htm The Choctaw Freedmen of Oklahoma]. Проверено 14 февраля 2008. [www.webcitation.org/66OhOdFB6 Архивировано из первоисточника 24 марта 2012].
  7. [www.african-nativeamerican.com/admt.htm 1885 Choctaw & Chickasaw Freedmen Admitted To Citizenship]. Проверено 4 сентября 2008. [www.webcitation.org/66OhP4fV5 Архивировано из первоисточника 24 марта 2012].

Литература

Ссылки

  • [www.cherokeeregistry.com Cherokee Heritage Documentation Center]
  • [www.encyclopediaofalabama.org/face/Article.jsp?id=h-1433 Cherokee Indian Removal, Encyclopedia of Alabama]


Отрывок, характеризующий Дорога слёз

Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.