Троссеро, Энсо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Энсо Троссеро
Общая информация
Полное имя Энсо Эктор Троссеро
Прозвище Викинг (исп. El Vikingo)
Родился
Эсмеральда, провинция Санта-Фе, Аргентина
Гражданство
Позиция защитник
Информация о клубе
Клуб без клуба
Карьера
Клубная карьера*
1971—1972 Спортиво Бельграно ? (?)
1972—1975 Колон 101 (3)
1975—1986 Индепендьенте 308 (55)
1980—1981   Нант 69 (12)
1985—1986 Толука ? (?)
1986—1987 Эстудиантес 20 (4)
1987—1988 Сьон ? (?)
1989 Эстудиантес 0 (0)
Национальная сборная**
1982—1987 Аргентина 22 (0)
Тренерская карьера
1990—1992 Сьон
1992—1994 Уракан
1994—1995 Эстудиантес
1995—1997 Колон
1997—1998 Сан-Мартин (Тукуман)
1999 Лугано
1999—2000 Индепендьенте
2000—2001 Швейцария
2004—2007 Мунисипаль
2007—2009 Аль-Шабаб (Эр-Рияд)
2009 Годой-Крус
2010 Аль-Иттихад
2011 Аль-Шабаб

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Э́нсо Э́ктор Троссе́ро (исп. Enzo Héctor Trossero; род. 23 мая 1953) — аргентинский футболист и тренер. Выступал на позиции защитника.





Карьера игрока

Начал профессиональную карьеру в 1971 году в клубе «Спортиво Бельграно», выступавшем в одном из низших аргентинских дивизионов. В следующем году перебрался оттуда в клуб «Колон», бывший в те годы одним из середняков высшей аргентинской лиги. Молодой защитник довольно быстро прогрессировал, и после примерно трёх лет игры за «Колон» он попал в сферу интересов «Индепендьенте», одного из сильнейших клубов Аргентины тех лет, куда и перешёл в 1975 году. За последующие пять лет Троссеро, будучи одним из лучших игроков оборонительной линии команды, выиграл в её составе два чемпионата Насьональ. Затем в 1980 году он перешёл во французский «Нант», отыграл в его составе около полутора лет, стал чемпионом Франции, а потом вернулся в «Индепендьенте». Троссеро принял участие в составе национальной сборной в Чемпионате мира 1982, где аргентинцы, бывшие на тот момент действующими чемпионами мира, остановились на стадии второго группового этапа, и в Кубке Америки 1983, где аргентинцы не смогли выйти из группы. Всего за сборную Троссеро провёл 22 матча. В том же 1983 году Энсо выиграл свой третий национальный чемпионский титул, на сей раз это был турнир Метрополитано. В 1984 году Троссеро в составе «Индепендьенте» выиграл Кубок Либертадорес, а затем и Межконтинентальный Кубок, победив в финале последнего «Ливерпуль» (1:0). В следующем, 1985 году Троссеро покинул «Индепендьенте» и перешёл в мексиканскую «Толуку». В последующие годы он играл за «Эстудиантес» и швейцарский «Сьон», в 1989 году ненадолго вернулся в «Эстудиантес», где и завершил карьеру игрока.

Тренерская карьера

Карьеру тренера Троссеро начал в 1990 году в «Сьоне», откуда как игрок ушёл за два года до того. В сезоне 1991/92 к нему пришёл первый успех на этом поприще: его команда стала чемпионом Швейцарии[1]. Затем он два сезона тренировал середняка аргентинской Примеры «Уракан», после чего возглавил на один сезон (1994/95) возглавил вылетевший из Примеры «Эстудиантес» и привёл его к победе во втором дивизионе. В последующие несколько лет он тренировал «Колон», «Сан-Мартин» (Сан-Мигель-де-Тукуман), швейцарский «Лугано» и «Индепендьенте», не достигнув с этими командами особых успехов. С августа 2000 по июнь 2001 года Троссеро тренировал сборную Швейцарии. Швейцарцы не смогли выполнить поставленную задачу — отобраться на ЧМ-2002, заняв 4-е место в группе из 6-ти команд, и Троссеро покинул свой пост ещё до окончания отборочного турнира. Затем последовал трёхлетний перерыв в тренерской деятельности. В 2004 году Троссеро возглавил один из сильнейших клубов Гватемалы — «Мунисипаль», за три года работы в нём Энсо выиграл пять розыгрышей чемпионата страны (трижды Апертуру и дважды — Клаусуру), а также международный турнир Copa Interclubes UNCAF. В 2007 году Троссеро принял предложения одного из сильнейших клубов Саудовской Аравии — «Аль-Шабаба», с которым выиграл Саудовский кубок чемпионов; в конце 2008 года покинул свой пост[2].

Достижения

Как игрок

Как тренер

Напишите отзыв о статье "Троссеро, Энсо"

Примечания

  1. [news.bbc.co.uk/sport1/hi/football/europe/1378631.stm BBC Football article]
  2. [www.canchallena.com/1194366-enzo-trossero-es-el-nuevo-entrenador-de-godoy-cruz Enzo Trossero es el nuevo entrenador de Godoy Cruz]

Ссылки

  • [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=40320 Статистика на сайте National Football Teams(англ.)
  • [fifa.com/worldfootball/statisticsandrecords/players/player=39662 Статистика на сайте FIFA(англ.)
  • [worldfootball.net/player_summary/enzo-trossero Профиль на сайте worldfootball.net(англ.)


</div> </div>

Отрывок, характеризующий Троссеро, Энсо

– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.