Трояновский, Олег Александрович

Олег Александрович Трояновский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Японии
3 апреля 1967 года — 17 апреля 1976 года
Предшественник:	Владимир Михайлович Виноградов
Преемник:	Дмитрий Степанович Полянский
постоянный представитель СССР при ООН
1976 год — 1986 год
Предшественник:	Николай Трофимович Федоренко
Преемник:	Юрий Владимирович Дубинин
Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в КНР
1986 год — 1990 год
Предшественник:	Илья Сергеевич Щербаков
Преемник:	Николай Николаевич Соловьёв
Рождение:	24 ноября 1919(1919-11-24) Москва, РСФСР
Смерть:	21 декабря 2003(2003-12-21) (84 года) Москва, Россия
Отец:	Александр Антонович Трояновский
Мать:	Нина Николаевна Трояновская
Супруга:	Татьяна Александровна
Дети:	дочь Мария
Образование:	1-й Московский государственный пединститут иностранных языков
Профессия:	дипломат
Награды:

Оле́г Алекса́ндрович Трояно́вский (24 ноября 1919 года, Москва — 21 декабря 2003 года, Москва) — видный советский дипломат.

Биография

Окончил квакерскую частную школу Сидвелл-Френдс (англ. Sidwell Friends, Вашингтон, США) и колледж в США. Учился на литературном факультете МИФЛИ.

С 1941 года призван на действительную военную службу и направлен в Военный институт иностранных языков.

С 1942 года — редактор-переводчик в Совинформбюро.

С октября 1944 года работал в созданном по договоренности между СССР, США и Великобританией совместном комитете по ведению психологической войны против Германии, находившемся в Лондоне.

С 1944 года на дипломатической службе — зачислен атташе Посольства СССР в Великобритании. В 1946 году — переводчик на Парижской мирной конференции по разработке мирных договоров со странами-союзниками гитлеровской Германии.

С 1947 года — сотрудник секретариата Министра иностранных дел СССР В. М. Молотова.

С 1951 года — работал в редколлегии журнала на английском языке «Новости».

С апреля 1953 года — помощник Министра иностранных дел СССР.

1956 году — окончил 1-й Московский государственный пединститут иностранных языков.

1958—1967 — помощник (по внешнеполитическим вопросам) Председателя Совета Министров СССР Булганина, Никиты Сергеевича Хрущёва и Алексея Николаевича Косыгина. Один из авторов книги «Лицом к лицу с Америкой» (1959), удостоен Ленинской премии.

В 1967 году вернулся на работу в МИД СССР.

3 апреля 1967 года — 17 апреля 1976 года — Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Японии.

Ноябрь 1976 года — март 1986 года — постоянный представитель СССР при ООН. Перед отъездом в Нью-Йорк его напутствовал Громыко, который настойчиво рекомендовал не увлекаться полемикой с представителями других стран: Советский Союз, говорил он, великая держава, его слово должно быть весомым, и не стоит размениваться на взаимные препирательства.

11 марта 1986 года — 7 августа 1990 года — Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в КНР.

Во многом благодаря его усилиям после десятилетий идеологического противостояния потеплели отношения двух стран.

С 1990 года в отставке.

В 1981—1986 годах являлся членом Центральной ревизионной комиссии КПСС, в 1986—1990 годах — кандидатом в члены ЦК КПСС.

С 1996 года — президент Ассоциации содействия ООН.

Высказывания

• Он неустанно подчёркивал, что «хорошие личные отношения необходимо поддерживать при любых условиях, ибо никогда не знаешь, как изменится ситуация или какой стороной обернётся та или иная проблема». Его сотрудники из посольства в Токио рассказывали, что другим его требованием к ним было правило: ни одно пусть даже кажущееся незначительным обращение иностранного собеседника не должно быть оставлено без внимания. Каждое из них должно быть рассмотрено, при необходимости с докладом в Москву, и по каждому из них должен быть дан ответ.
• Дроздов, Юрий Иванович вспоминал, что после того как советский дипломат Шевченко, Аркадий Николаевич перебежал к американцам, Трояновский по этому поводу в личной беседе как-то сказал Дроздову: «Ведь может же советский человек выбрать себе новую родину».
• В 1980 году в помещение Совета Безопасности ООН пробрались двое маоистов и облили Трояновского и его американского коллегу Уильяма ванден Хевеля (англ. William vanden Heuvel) красной краской. Трояновский остался невозмутим и произнес: «Лучше быть красным, чем мёртвым» (англ. «Better red than dead»), эта фраза пародирует название статьи Бертрана Рассела о политике времён холодной войны «Лучше быть мёртвым, чем красным» («Better dead than red»).

Награды

• Два ордена Ленина (1976, 1982)
• Орден Октябрьской Революции (1979)
• Три ордена Трудового Красного Знамени (1951, 1966, 1989)
• орден «Знак Почёта» (1969)
• лауреат Ленинской премии (1960)
• Заслуженный работник дипломатической службы Российской Федерации (1999)
• Почётный доктор Дипломатической академии МИД России (1999), церемония вручения диплома состоялась на торжественном заседании, посвящённом 65-летию академии.

Семья

• Родители:
  • Отец — Александр Антонович Трояновский
  • Мать — Нина Николаевна Трояновская
• Жена — Татьяна Александровна Трояновская
  • Дочь — Мария Олеговна Трояновская
    • Внук — Олег Александрович Трояновский (Рязанцев)

Литература

• Трояновский Олег Александрович. Через годы и расстояния. — М.: Вагриус, 1997. — 382 с. — ISBN 5-7027-0480-0.
• Валентин Зорин [www.ng.ru/style/2000-08-25/8_unknown.html Неизвестное об известном] // Независимая газета. — 25 августа 2000.

Ссылки

• [web.archive.org/web/20080120235124/www.biograph.ru/bank/troyanovski.htm Биография на сайте biograph.ru]
• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=126084 Биография на сайте biografija.ru]

Отрывок, характеризующий Трояновский, Олег Александрович

– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.