Три Епископства
Три Епископства (Труа-Эвеше; фр. Trois-Évêchés) — историческая область XVI-XVIII веков, состоявшая из епископств Верден, Мец и Туль. В середине XVI века все три епископства были оккупированы французами и превращены в провинцию Французского королевства.
В составе Священной Римской империи стратегически расположенные Верден, Мец и Туль традиционно являлись тремя государствами, возглавляемые князьями-епископами. Духовные центры епископств — соборы Вердена, Меца и Туля — ныне являются историческими памятниками Франции.
По Шамборскому договору 15 января 1552 года эти епископства отошли к французской короне. Была образована провинция Труа-Эвеше, включающая в себя епархии Вердена, Меца и Туля.[1] После Пассауского договора и Аугсбургского мира Франция фактически не контролировала эту территорию. Вернуть эти земли Франции удалось лишь по итогам Вестфальского мира 1648 года.[2]
Провинция Труа-Эвеше просуществовала до Великой Французской революции. Сегодня её территория отнесена к региону Лотарингия.
Образованную в 1777 году епархию Сен-Дье иногда называют «четвёртым епископством Лотарингии». Это действительно так, но к истории Трёх Епископств епархия отношения не имеет.
- Кафедральные соборы трёх епископов
- Verdun 4juni2006 040.jpg
- Metz, Cathédrale de Saint-Étienne, Facciata.jpg
- Cathédrale de Toul-Façade.JPG
Напишите отзыв о статье "Три Епископства"
Примечания
| ||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Три Епископства
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
