Трубецкая, Анастасия Ивановна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Анастасия Ивановна Гессен-Гомбургская
Посмертный портрет работы Александра Рослина (1757 г.)
Мельбурн, Национальная галерея Виктории
Имя при рождении:

Анастасия Ивановна Трубецкая

Дата рождения:

4 (15) октября 1700 года

Дата смерти:

27 ноября (8 декабря1755 года

Отец:

Иван Юрьевич Трубецкой (1667-1750)

Мать:

Ирина Григорьевна Нарышкина (1669-1749)

Супруг:

1 брак князь Д.К.Кантемир(1673-1723)
2 брак Людвиг Гессен-Гомбургский (1705-1745)

Дети:

дочь Екатерина (1720-1761)

Награды и премии:

Анастаси́я Ива́новна Гессен-Гомбургская (4 (15) октября 1700 — 27 ноября (8 декабря1755, Санкт-Петербург) — русская княжна из рода Трубецких, в первом браке княгиня Кантемир, дочь фельдмаршала князя И. Ю. Трубецкого, любимая сестра И. И. Бецкого, статс-дама.





Биография

Происхождение

Анастасия родилась 4 (15) октября 1700 года в семье фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкого (1667—1750) и его второй жены Ирины Григорьевны Нарышкиной (1669—1749)[1]. Отец Анастасии известен как «последний боярин» (он был последним носителем этого чина), он приходился дядей государственному деятелю Никите Юрьевичу Трубецкому. Мать Анастасии — родственница матери Петра I, была статс-дамой при дворе трех императриц: Екатерины I, Анны Ивановны и Елизаветы Петровны.

Первый брак

Анастасия Ивановна свою молодость провела в Швеции, куда её мать последовала за мужем, взятым в плен в сражении при Нарве. Вернувшись с родителями из Стокгольма, где она получила чисто европейское образование, княжна Анастасия Ивановна 14 январяп 1717 года вышла замуж за проживавшего в Петербурге князя Дмитрия Константиновича Кантемира, господаря Молдавского княжества, получившего в год своей смерти титул германского имперского князя. От этого, по-видимому счастливого, брака с сорокопятилетним вдовцом княгиня в ноябре 1720 года родила дочь, княжну Смарагду (Екатерину) Дмитриевну, бывшую замужем за князем Д. М. Голицыным.
Камер-юнкер Берхгольц в своем дневнике писал в 1721 году[2] :

…Войдя туда, где стояла княгиня Валахская, я был поражен красотой её стана и лица, она, бесспорно, одна из прекраснейших женщин во всем Петербурге. Хотя я и прежде имел счастие видеть её в Швеции (где она несколько лет находилась в плену с отцом своим, генералом князем Трубецким и одной или двумя сестрами) при бракосочетании нынешней королевы и кроме того не раз, и она тогда уже слыла за красавицу, однакож теперь нашел её еще красивее и приятнее, она блондинка, высока ростом и имеет прекрасные руки и чудный цвет лица. На веке левого глаза у неё маленькое черное пятно, издали похожее на мушку, но это нисколько не вредит красоте и живости её глаз, напротив делает их еще более выразительными. Его высочество, знавший княгиню еще в Швеции, очень занимался ею и так как она женщина весьма приятная и образованная, то они хорошо проводили время, разговаривая то по шведски, то по-немецки.

Жили Кантемиры на Никольской улице, дом их был между Николаевским греческим монастырем и типографией. В своем особняке супруги устраивали ассамблеи, на которых присутствовал Пётр I, играли музыканты Екатерины, гости танцевали модные танцы, а затем слушали пение слепого казака под бандуру.
В 1723 году Анастасия Ивановна овдовела. Потеряв мужа, молодая вдова сохраняет энергию и вкус к придворной деятельности, носившей в это время кочевой характер. После смерти Дмитрия Кантемира много лет (до 1739 года) не остывали страсти по его наследству. По закону, имения не могли быть разделены, а должны были быть отданы старшему сыну Кантемира от первого брака. Старшим сыном был Константин. При разделе Сенат решил дело (о какой-то доле наследства) в пользу мачехи Константина Анастасии Ивановны. Константин обратился в Верховный Тайный Совет. Там созвали комиссию, с участием императрицы. Комиссия перерешила — и иск Константина удовлетворили.

Второй брак

3 февраля 1738 года в Петербурге княгиня Анастасия вступила во второй брак с давним своим поклонником российским фельдмаршалом Людвигом Груно, наследным принцем Гессен-Гомбургским. В 1739 году супруги путешествовали по Германии, и Анастасия Ивановна единственный раз побывала в Гомбурге, который должен был стать резиденцией её супруга, однако Людвиг умер за год до своего отца.

Анастасия Ивановна сумела завоевать особое расположение императрицы Елизаветы Петровны, находясь при ней во время дворцового переворота в 1741 году, за что была пожалована 25 ноября 1741 года статс-дамой, а 18 декабря того же года орденом св. Екатерины 1-го класса. В этом звании Анастасия Ивановна «брала первенство» у всех статс-дам, не исключая и обер-гофмейстерины графини А. К. Воронцовой, и, подобно ей, имея кавалерский орден, не носила статс-дамского портрета. В 1745 году Анастасия Ивановна овдовела во второй раз.

Последние годы

Не найдя счастья во втором браке, Анастасия Ивановна всегда пользовалась безупречной репутацией. Болезнь мужа, лечение и смерть его в Берлине — такой ряд бед надолго отвлек княгиню за границу. Она не сразу нашла в себе силы вернуться на родину. В последние годы она много путешествовала, была известна в европейских столицах своей красотой и образованностью и подолгу жила в Париже с дочерью, блистая на придворных балах у королевы Марии Лещинской.

Смерть отца в 1750 году заставила Анастасию Ивановну вернуться на родину. К придворной жизни она уже возвращалась только эпизодически. Последние годы жизни княгиня посвятила благотворительности.


Скончалась Анастасия Ивановна в Петербурге 27 ноября 1755 года и похоронена в Александро-Невской лавре, в церкви Благовещения. Её сводный брат Бецкой, с которым ландграфиню связывала нежная дружба, поставил на её могиле мраморную доску с надписью «Вселюбезнейшей сестре Анастасии, рожденной княжне Трубецкой, сию печали память прискорбнейший брат поставил.»

Им же выбиты в память её две медали с её изображением и надписями: « Восходит к вершине почёта по стезе добродетели»; «Дражайшей сестре опечаленный брат».

Дети

В первом браке у Анастасии родились два сына и одна дочь:

Второй брак Анастасии был бездетным.

Напишите отзыв о статье "Трубецкая, Анастасия Ивановна"

Примечания

  1. Чулков Н. П. Гессен-Гомбургская, Анастасия Ивановна // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.М., 1896—1918.
  2. Сказание о роде князей Трубецких. М., 1891. Издано княгиней Е. Э. Трубецкой, стр.182

Образ в кинематографе

Литература

  • Andreas Lazarus von Imhof. [books.google.com/books?id=xt0GAAAAcAAJ&pg=PA493&dq=Johann+Karl+Hessen-Homburg&lr=&hl=de Neu-eröffneter historischer Bilder-saal, das ist: Kurtze, deutliche und… — S. 495].
  • Русские портреты XVIII и XIX столетий. / Издание вел. кн. Николая Михайловича. — 1907.

Отрывок, характеризующий Трубецкая, Анастасия Ивановна

– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.