Трубецкой, Василий Сергеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Трубецкой.
Василий Сергеевич Трубецкой

Портрет В.С.Трубецкого
мастерской [1] Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения

24 марта 1776(1776-03-24)

Дата смерти

10 февраля 1841(1841-02-10) (64 года)

Место смерти

Санкт-Петербург

Принадлежность

Россия Россия

Годы службы

1793 — 1841

Звание

генерал от кавалерии
генерал-адъютант

Князь Василий Сергеевич Трубецкой (1776—1841) — русский командир эпохи наполеоновских войн, генерал от кавалерии, генерал-адъютант. Сенатор (1826), член Государственного совета Российской империи (1835). Брат графини Екатерины Самойловой, муж курляндской принцессы Вильгельмины.



Биография

Младший сын генерал-поручика князя Сергея Алексеевича Трубецкого (1731—1812), внучатого брата императрицы Елизаветы Петровны, от брака с княжной Еленой Васильевной Несвицкой (1744—1831), сестрой И. В. Несвицкого. Имя получил в честь деда, вице-адмирала Василия Несвицкого. По словам А. О. Смирновой, получил чисто французское образование и был большим любителем живописи.

В 5 лет записан в л.-гв. Преображенский полк, через 3 года был переведён в Конную гвардию. Произведённый в 1793 году в корнеты, он начал действительную службу. Пожалован в камер-юнкеры 3 февраля 1796 г. Павел I отчислил его от полка (вместе с прочими камер-юнкерами), в 1798 г. пожаловал в действительные камергеры, в 1800 г. назначил членом Каммер-коллегии и произвёл в тайные советники. Александр I по вступлении на престол повелел ему по-прежнему отправлять должность камергера.

Осенью 1805 г. Трубецкой решил поступить на военную службу, чтобы принять участие в войне с Наполеоном, и был определён, с чином поручика, в Мариупольский гусарский полк. Во время похода в Австрию он состоял адъютантом при генерале П. И. Багратионе и за Аустерлиц получил золотое оружие.

В 1806 г. Трубецкой уже был флигель-адъютантом, полковником и эскадронным командиром Кавалергардского полка. Деятельное участие принял он и в следующей войне с Наполеоном, был во всех главных сражениях до Фридланда включительно и получил ордена Владимира 4 ст. и 3 ст. (за Пултуск и Вольфсдорф) и Георгия 4 ст. и 3 ст. (за Гутштадт и Гейльсберг), а за Прейсиш-Эйлау — чин генерал-майора и звание генерал-адъютанта. По окончании военных действий сопровождал Александра I на Тильзитский конгресс.

Командированный в 1809 г. с высочайшим поручением к главнокомандующему армией, действовавшей против турок, князю Прозоровскому, он с успехом принял участие в военных действиях:

В русско-турецкую войну 1809—1810 за взятие крепости Кюстенджи удостоился ордена Св. Анны 1-й ст., а за занятие Рассевата — золотой шпаги с надписью «за храбрость», украшенной алмазами. Будучи окружён под Татарицей с тремя батальонами егерей, Трубецкой более часа отбивал все атаки в несколько раз превосходящих турок и продержался до подхода подкрепления[2].

Летом того же года вернулся в Петербург: командующий Н. М. Каменский выслал его из армии за критические отзывы о своём командовании.

В начале Отечественной войны Трубецкой находился при императоре в Вильне, где жил вместе с П. В. Кутузовым. Виленский полицеймейстер Вейс служил прежде под командою Кутузова, когда сей последний был обер-полицеймейстером в Петербурге. «Вейс пригласил однажды к себе на чай Кутузова и князя Трубецкого, который увидел прекрасную дочь хозяина, влюбился в нее, а потом с ней обвенчался»[3].

По приказу императора Трубецкой повёз из Вильно в Москву «воззвание к первопрестольной столице» и манифест об ополчении. В 1813 г. принимал участие во всех главных сражениях вплоть до взятия Парижа, командуя кавалерией в отряде Ф. Ф. Винцингероде, и 15 сентября был произведён в генерал-лейтенанты. В битве народов командовал гренадерским корпусом; в качестве награды получил золотую шпагу с алмазами.

После возвращения в Россию занимал ряд военно-административных синекур и выполнял дипломатические поручения императора. В 1814-22 гг. сопровождал его в поездках за границу, в том числе на конгрессы в Вене, Вероне и Ахене. В декабре 1825 г. лично известил берлинский двор о восшествии на престол Николая I, в день коронации которого 22.08.1826 произведён в генералы от кавалерии. В следующем году ездил в Лондон поздравлять Вильгельма IV с восшествием на престол.

С началом новой войны с турками князь Трубецкой побывал на театре военных действий под Шумлой и Варной, однако скорее как наблюдатель. Во время холерной эпидемии 1831 года временно исполнял обязанности губернатора трёх частей Петербурга. За несколько лет до кончины возглавил «Комитет о разборе и призрении нищих» и стал заниматься общественной благотворительностью. При дворе он пользовался всеобщим уважением[4]. Погребён в церкви Сошествия Святого Духа Александро-Невской лавры.

Награды

Семья

  1. жена с 1805 года Катерина-Фредерика-Вильгельмина Бирон (1781—1839), через год брак закончился разводом.
  2. жена с 1812 года Софья Андреевна Вейс (1796—1848), фрейлина, дочь виленского начальника полиции. Познакомилась с Трубецким во время его нахождения при императоре в Вильно, где на юную Вейс все военные «смотрели с восхищением». Её помолвка с князем в июне 1812 года была встречена всеми с удивлением, так как никто не ожидал подобного союза[5]. Пользовалась благосклонностью императрицы Александры Фёдоровны. По словам современницы, княгиня Трубецкая была «приятной особой, умной, красивой, с прелестным характером, с оживлённою беседою. Будучи матерью многочисленного семейства, она казалась даже красивее очаровательных детей, окружавших её»[6]. В браке имела 5 сыновей и 6 дочерей:
  • Дети
  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
    Александр
  • Maria Vorontsova.jpg
    Мария
  • OlgaOustinov.jpg
    Ольга
  • S. Ribopier.jpg
    Софья
  • AlexandraApraksina.jpg
    Александра
  • Bildnis Vera Gräfin Esterhazy de Galantha.jpg
    Вера

Напишите отзыв о статье "Трубецкой, Василий Сергеевич"

Примечания

  1. ↑ Государственный Эрмитаж. Западноевропейская живопись. Каталог / под ред. В. Ф. Левинсона-Лессинга; ред. А. Е. Кроль, К. М. Семенова. — 2-е издание, переработанное и дополненное. — Л.: Искусство, 1981. — Т. 2. — С. 260, кат.№ 7881. — 360 с.
  2. ↑ [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_t18.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 580-581.
  3. ↑ [az.lib.ru/k/komarowskij_e_f/text_1843_zapiski_grafa_komarovskogo.shtml Lib.ru/Классика: Комаровский Евграф Федотович. Записки графа Е. Ф. Комаровского]
  4. ↑ «Русские портреты XVIII и XIX столетий. Издание Великого князя Николая Михайловича». Том V. № 131.
  5. ↑ [militera.lib.ru/db/1812/01.html Дневник Дурново]
  6. ↑ Голицына, Н. И. [elcocheingles.com/Memories/Texts/Golitsina/golitsina_17.htm Воспоминания о польском восстании].

Источники

Отрывок, характеризующий Трубецкой, Василий Сергеевич

Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Трубецкой,_Василий_Сергеевич&oldid=81476292»