Трубецкой, Дмитрий Тимофеевич

Дмитрий Тимофеевич Трубецкой<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Гравюра начала XIX века</td></tr>
глава Земского правительства
30 июня 1611 — весна 1613
Смерть:	24 июня 1625(1625-06-24) Тобольск
Супруга:	Мария Борисовна Трубецкая

Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой (ум. 24 июня 1625) — русский военный и политический деятель Смутного времени, один из руководителей Первого ополчения, глава Земского правительства (30 июня 1611 — весна 1613), шенкурский державец.

Вместе с Дмитрием Пожарским и Кузьмой Мининым руководил освобождением от поляков столицы, причём на время после изгнания поляков и до избрания Михаила Фёдоровича был избран главным и единственным правителем государства. За свою деятельность получил титул «Спасителя отечества» и был одним из претендентов на царский престол на земском соборе 1613 года.

Семья

Принадлежал к роду князей Трубецких, ведущих свой род от внука Гедимина. Его отец Тимофей Романович (ум. 1602) служил боярином и воеводой в царствование Ивана Грозного и его преемников. Двоюродный брат, Алексей Никитич, занимал одно из первых мест в правительстве Алексея Михайловича.

Был женат на дочери князя Бориса Петровича Татева Марии Борисовне (ум. 6 августа 1617 года) ставшей при царе Михаиле верховой боярыней. Этот брак, как и второй (на Анне Васильевне), был бездетным.

Биография

Впервые упоминается 11 апреля 1607 г. в расходной книге денежного стола Разрядного приказа как бывший в Козельске (вероятно, на воеводстве), затем становится известным в декабре 1608 года, когда после боя на Ходынке «отъехал» в тушинский лагерь, недовольный правлением Шуйского. В лагере Лжедмитрия II стал боярином и входил вместе с многими родовитыми людьми в его правительство (возглавлял Стрелецкий приказ).

После гибели «тушинского царька» Трубецкой вступает в переговоры с Прокопием Ляпуновым по поводу организации первого ополчения для освобождения Москвы от польско-литовских оккупантов и «семибоярщины». Во главе триумвирата (с Прокопием Ляпуновым и Иваном Заруцким) управлял ополчением (численностью около 100 000 человек) и страной от имени «земли».

Первое ополчение в апреле-мае 1611 г. штурмом взяло валы Земляного города и стены Белого города, освободив большую часть Москвы (более 95 %), и заперло поляков в Кремле и Китай-городе. После раскола ополчения остался во главе немногих дворянских отрядов и подмосковных казачьих «таборов» (вместе с Иваном Заруцким), которые были верны завету патриарха Гермогена и стойко держали в осаде более года польский гарнизон Кремля и вместе с подошедшим Вторым ополчением отбили атаки гетмана Ходкевича 22-24 августа 1612 г. (см. Московское сражение).

При соглашении о «единачестве» (около 22 сентября 1612) возглавил (вместе с князем Пожарским и Мининым) объединенную воинскую силу и Земское правительство. 22 октября казаки князя Дмитрия Трубецкого взяли штурмом Китай-город. Этот день (4 ноября н.с.) стал церковным праздником Казанской иконы Богоматери (в память освобождения Москвы), а в XXI веке государственным праздником народного единства.

Через два дня поляки начали переговоры о капитуляция, и Смутное время подошло к концу. В январе 1613 года Земский собор «за многие службы и за радение, и за промысл, и за дородство, и за храбрство, и за правду, и за кровь» даровал Дмитрию Трубецкому вотчину Важскую волость с городом Шенкурском.

Дмитрий Тимофеевич после освобождения Кремля въехал в бывший двор Годуновых в Кремле близ Никольской башни (этот двор был во владении Трубецких до строительства на этом месте здания Сената) и вместе с Дмитрием Пожарским и Кузьмой Мининым оставался во главе Земского правительства до избрания царя Михаила Фёдоровича.

За свою деятельность получил титул «Спасителя отечества» и был одним из претендентов на царский престол на земском соборе февраля 1613 года. В 1614 году возглавил неудачный поход на Новгород и потерпел поражение в битве под Бронницей.

Царь Михаил Федорович не раз привлекал князя к ответственным делам и жаловал в Подмосковье имениями Беседы (1619), Копытово (Алексеевское, 1621, здесь он построил храм Алексея человека Божьего) и обширное имение Гребнево (1623), позднее назначил Дмитрия Трубецкого наместником в Сибирь, где он скончался в Тобольске 24 июня 1625 года.

Из Тобольска его тело было перевезено для погребения в Троице-Сергиеву лавру в подклетье Троицкого собора рядом с братом, отцом и первой женой.

Значение и память

Имя национального героя Освободительной борьбы 1611—1612 гг. постепенно с юбилея 1612 года начинает восстанавливаться в истории России. Как признается сегодняшними историками его значение в той двухлетней борьбе было намного больше двухмесячных действий Пожарского и Минина. На Выставке "Православная Русь" в Манеже в 2013 году в разделе Смуты был впервые представлен наряду с патриархом Гермогеном да Пожарским с Мининым и главный герой тех сражений Дмитрий Трубецкой. В изданной фондом Гермогена в книге Герои Смуты был помещен большой очерк о Дмитрии Трубецком. В журнале "Подмосковный летописец" представлен рассказ о Дмитрии Трубецком и ежегодных Российских молодежных казачьих сборов имени князя Трубецкого. В селе Гребнево Щелковского района в 2012 году в память о его бывшем владельце установлен закладной камень памятнику Князю Дмитрию Трубецкому и его верным казакам, главной силой первого и объединенного ополчения. Что «Гребнево — вотчина боярина князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого по жалованной грамоте 1623 года, что было преж сего за боярынею Марьею Воронцовою…» подтверждено Книгой письма и меры 1623 г.

Ссылки

• Трубецкой Дмитрий Тимофеевич — статья из Большой советской энциклопедии.
• Рудаков В.Е. Трубецкие, бояре // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Морозова Л.Е., д.и.н. "История России. Смутное время", 2011 г. "АСТ", 2011 г.
• Ровенский Г. В., Потапов Н. В. [www.bogorodsk-noginsk.ru/biblioteka/Trubeckoy.html Князь Дмитрий Трубецкой — спаситель Отечества. 1611/1612. К 400-летию Первого земского ополчения. Краеведческий оттенок биографии.] — Наукоград Фрязино, 2011.
• Ровенский Г., Кокурников А, Кокурникова Н. Князь Дмитрий Трубецкой - национальный герой России, главный герой освободительной борьбы 1611-1612 гг.//Подмосковный летописец. Историко-краеведческий альманах. 2012 №4, 7500 экз.
• Книга письма и меры. Межевая книга 1623 г. Гребневского имения князя Трубецкого//РГАДА ф.1209 оп.1 ч.1 кн. 685 л. 543 об. и далее.

Отрывок, характеризующий Трубецкой, Дмитрий Тимофеевич

И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.