Трубицын, Евгений Георгиевич

Евгений Георгиевич Трубицын
Род деятельности:	партийный и хозяйственный деятель
Дата рождения:	29 октября 1911(1911-10-29)
Место рождения:	Горловка, Бахмутский уезд, Екатеринославская губерния, Российская империя
Гражданство:	СССР СССР
Дата смерти:	2 марта 1986(1986-03-02) (74 года)
Место смерти:	Москва, СССР
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Евгений Георгиевич Трубицын (1911—1986) — советский партийный и хозяйственный деятель, Герой Социалистического Труда (1981).

Биография

Евгений Трубицын родился 29 октября 1911 года в городе Горловка (ныне — Донецкая область Украины). В 1938 году окончил Днепропетровский институт инженеров железнодорожного транспорта, после чего работал на железной дороге слесарем, помощником машиниста, инженером, начальником паровозного депо. Во время Великой Отечественной войны работал на Томской железной дороге. Персональное звание — генерал-директор тяги 2-го ранга. После войны работал на различных железных дорогах, в 1955—1960 годах руководил Кировской железной дорогой, в 1960—1961 годах — Калининской.

С 1961 года Трубицын был первым заместителем Смоленского совнархоза, а с января 1963 года — первым секретарём Смоленского промышленного областного комитета КПСС. Когда промышленный и сельскохозяйственный обкомы были вновь объединены, Трубицын занял должность второго секретаря Смоленского обкома КПСС. Находясь на этой должности, в октябре 1963 года едва не отдал приказ о сносе Смоленской крепостной стены и ряда церквей, являющихся памятниками культурного наследия, с целью полномасштабной реконструкции города.

С августа 1965 года Трубицын руководил Приволжской железной дорогой. 12 апреля 1967 года он был назначен Министром автомобильного транспорта и шоссейных дорог РСФСР, а 2 июля 1969 года — Министром автомобильного транспорта РСФСР. К тому времени в автомобильной отрасли СССР назрел серьёзный кризис — многие машины подлежали списанию, их количество превышало количество поступающих от промышленности, в результате чего в 1965—1967 годах численность автопарка Министерства снизилась на 6 %. Трубицын внёс большой вклад в развитие автомобильного транспорта. При нём развернулось активное строительство и расширение производственной и технической базы автотранспортных предприятий, автозаводов, научно-исследовательских и учебных заведений. В автотранспорт впервые были внедрены современные достижения науки и техники, в том числе автоматизированные системы управления и электронно-вычислительные машины. Усилиями Трубицына была создана система международных автомобильных перевозок, объединение «Совтрансавто» и Ассоциация Советских автомобильных перевозчиков. В годы его руководства Министерством был принят Устав автомобильного транспорта, Правила перевозки грузов, пассажиров и багажа. Благодаря его инициативе был учреждён профессиональный праздник День работников автотранспорта, а также знак «Почётный автотранспортник» и звание «Заслуженный работник автомобильного транспорта».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 апреля 1981 года за «выдающиеся трудовые достижения, досрочное выполнение заданий десятой пятилетки и социалистических обязательств» Евгений Трубицын был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и медали «Серп и Молот».

В ноябре 1983 года Трубицын вышел на пенсию. Проживал в Москве, скончался 2 марта 1986 года, похоронен на Кунцевском кладбище Москвы.

Был депутатом Верховного Совета РСФСР и ряда областных советов, членом ЦК КП Карело-Финской ССР и ряда обкомов. Был награждён четырьмя орденами Ленина, орденами Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, рядом медалей и знаком «Почётный железнодорожник».

Имя Трубицына присвоено Смоленскому автотранспортному колледжу.

Отрывок, характеризующий Трубицын, Евгений Георгиевич

– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.