Трубная площадь

Трубная площадь Москва
Трубная площадь
Общая информация
Страна	Россия
Город	Москва
Округ	ЦАО
Район	Тверской, Мещанский
Ближайшие станции метро	Трубная
Почтовый индекс	127051
[www.openstreetmap.org/?lat=55.76694&lon=37.62194&zoom=15&layers=M на OpenStreetMap]
[maps.google.com/maps?ll=55.76694,37.62194&q=55.76694,37.62194&spn=0.03,0.03&t=k&hl=ru на Картах Google]

Трубная площадьТрубная площадь

Тру́бная площадь — площадь в Центральном административном округе г. Москвы, на Бульварном кольце. На площадь выходят Петровский бульвар, Рождественский бульвар, Неглинная улица, Цветной бульвар и Трубная улица.

Происхождение названия

Название дано по отверстию в башне Белого города для реки Неглинной, которое было прозвано в народе «Трубой».

История

С 1590 по 1770 год здесь проходила стена Белого города, в которой находилась глухая башня. Ворот в Белый город здесь не было, а рядом с башней было проделано отверстие для протекавшей здесь Неглинной, перекрытое решёткой. Народ прозвал это отверстие «трубой», а рынок, раскинувшийся с внешней стороны стены — Трубным. На рынке торговали, главным образом, брёвнами, досками и срубами. В 1770 году стена Белого города была разобрана, на её месте возникло Бульварное кольцо. В 1817 году Неглинка была заключена в подземный коллектор, после чего в месте, где река пересекала кольцо бульваров, образовалась обширная площадь, получившая имя Трубная.

В середине XIX века через площадь проложили линию конки, проходившую по Бульварному кольцу. На Трубной площади в неё впрягали дополнительную пару лошадей, чтобы втащить вагон на крутой подъём Рождественского бульвара, бывший крутой берег Неглинной. Рынок на площади, неоднократно менявший свою специализацию, просуществовал до 1924 года. В середине XIX века здесь торговали певчими птицами, собаками, и другими мелкими животными, к концу века сюда перебрались торговцы цветами.

В 1947 году площадь реконструировали и расширили. Вплоть до работ по расширению коллектора подземной реки, проведённых в 1974—1975 годах, Неглинка при паводках вырывалась на поверхность и порой затапливала площадь, превращая её в озеро. В начале XXI века, в ходе реконструкции Цветного бульвара, в северной части площади была установлена колонна в честь погибших сотрудников МВД. В августе 2007 года на площади открыта станция метро Трубная

6 марта 1953 года во время прощания с телом И. В. Сталина в Колонном зале Дома Союзов произошла массовая давка в толпе людей, скопившихся на Трубной площади, перекрытой кордонами из тяжёлых грузовиков и конными нарядами, и крутом спуске Рождественского бульвара. Это привело к катастрофическим последствиям со значительными человеческими жертвами

Герман Плисецкий посвятил этой трагедии поэму «Труба», написанную в 1965 и впервые опубликованную в 1967 в журнале «Грани» во Франкфурте-на-Майне. На эту же тему в 1990 году режиссёром Евгением Евтушенко был снят художественный фильм «Похороны Сталина».

Строения

В юго-западной части площади, на углу Неглинной улицы и Петровского бульвара, находится бывшее здание ресторана и гостиницы «Эрмитаж», построенное в 1864 году. В настоящее время в здании находится театр Школа современной пьесы (дом № 29/14).

Юго-восточная часть площади вплоть до середины XIX века была занята огородами расположенного неподалёку Богородице-Рождественского монастыря. В 1865 году здесь был построен двухэтажный дом, в котором сдавались дешёвые квартиры студентам. Дом неоднократно перестраивался, а в начале XXI века был снесён. Сейчас здесь с нуля возводится квартал, сочетающий псевдо-старинный стиль с модерном, под названием «Неглинная Plaza».

Северо-западный угол на стыке Петровского и Цветного бульваров застроен прижатыми друг к другу однотипными купеческими домами конца XIX века.

В северо-восточном углу площади между Цветным бульваром и Трубной улицой находился трёхэтажный дом Внукова, на первом этаже которого в середине XIX века располагался трактир «Крым», имевший дурную славу притона, где собиралось городское «дно». Подвалы трактира носили название «Ад» и «Преисподняя».. В XX веке трактир был закрыт, в доме Внукова расположился магазин. В 1981 году дом Внукова был снесён, а на его месте построен Дом политического просвещения МГК КПСС, в 1991 году преобразованный в Парламентский центр России. В 2004 году он был, в свою очередь, полностью снесён, на его месте с того времени идёт строительство «многофункционального комплекса административных и жилых зданий».

Транспорт

В августе 2007 года на площади открыт вход на станцию метро «Трубная». Через площадь проходят маршруты троллейбусов № 3, 13 и автобусов № 24, А. Троллейбус № 3 и автобус № А имеют на Трубной площади конечную остановку, троллейбус № 13 и автобус № 24 разворачиваются рядом с площадью, на Неглинной улице.

Литература

• Горбунов Ю. С. Москва: Самотёка. — М.: Молодая гвардия, 2009. — 400 с. — 5 000 экз. — ISBN 978-5-235-03227-9. (в пер.)

Ссылки

• [www.bards.ru/archives/part.php?id=30791 Герман Плисецкий — «Труба» (поэма).]
• [www.vokrugsveta.ru/vs/article/460/ Вокруг света: Похороны Сталина — Агония.]

Отрывок, характеризующий Трубная площадь

– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..