Трубочный табак
Поделись знанием:
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.
Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.
Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Трубочный табак — как правило, смесь особым образом выращенных и подготовленных сортов табака, предназначенная для курения посредством трубки. Разновидности трубочного табака различаются набором использованных в них сортов табака и способом нарезки.
Содержание
Общие сведения
Практически весь культивируемый для любого курения табак относится к двум видам: Nicotiana tabacum и Nicotiana rustica или их гибридам. Всего культивируется более 100 сортов табака, но все они относятся к вышеуказанным видам[1][2]
В подавляющем большинстве случаев трубочный табак употребляется в виде смеси различных сортов. Трубочная смесь состоит из основных (так называемых базовых или сырьевых) сортов табака или их разновидностей и приправ из других видов табака. Для производства трубочного табака используется два сорта: Virginia и Burley, которые оба относятся к виду Nicotiana tabacum. Основа обычного трубочного табака состоит из смеси этих сортов в разных пропорциях или из какого-то одного из них. К основе табака добавляются в разных пропорциях приправы: другие сорта табака, выращенные в разных местах, прошедшие различную предварительную подготовку и как следствие, обладающие иным вкусом и ароматом.
Приготовление трубочного табака
Процедуры приготовления трубочного табака (после выращивания растения) включают в себя сушку, ферментацию, термическую обработку, соусирование, ароматизацию, процедуры для обеспечения сохранности табака, создание табачной смеси. При этом без сушки и ферментации табак негоден к употреблению. Начиная с ферментации табака, процедуры могут проводиться как последовательно, так и параллельно, как однократно, так и многократно. То есть, например прессоваться может уже не взятый табачный лист одного сорта, а несколько сортов и таким образом, табачная смесь создаётся уже на этапе ферментации табака.
Сушка табака
Сушка табака в общем случае является первой стадией производства табака, в том числе и трубочного. Сушка табака позволяет избавиться от нежелательных веществ в табаке и даёт начало формированию вкуса и аромата табака. Во время сушки табачных листьев они теряют до 75-80 % влаги, часть сахаров, протеинов, кислот, частично разрушается крахмал и разрушаются хлорофиллы
Трубочный табак сушится одним из четырёх методов:
- Воздушная сушка (Air curing). Сушка на открытом воздухе в тени. Чаще всего такой вид сушки применяется к тем листьям, в которых нужно сохранить больше никотина.
- Сушка на пару (Flue curing). Сушка в закрытом помещении, когда температура в помещении искусственно повышается горячим воздухом, паром или дымом в трубах. При такой сушке сохраняется цвет листа, содержание сахаров в табаке, уменьшается количество смол и никотина и понижается кислотность.
- Огневая сушка (Fire curing). При такой сушке табак обрабатывается дымом тлеющих углей, «коптится». Разная интенсивность дыма, состав углей позволяют получать различный вкус и аромат табака. Количество никотина при этом и уровень кислотности не изменяются.
- Сушка на солнце (Sun curing). Такая сушка характерна для производства ориентального табака, то есть табака, выращенного в Турции, Греции или прилегающих районах[3]. После неё часто применяются другие процедуры сушки. Об изменениях в составе табака судить сложно, так как ориентальный табак имеет большое количество разновидностей, и «разброс» в изначальных характеристиках листа очень велик.
До сушки табака может быть произведено так называемое томление, состоящее в выдерживании сорванных листьев в течение определённого срока (от нескольких дней до недель) в тёплом затемнённом помещении с повышенной влажностью для запуска процесса разрушения хлорофилла и прочих органических веществ листа, с дальнейшим постепенным переходом к собственно сушке.
Ферментация
В ходе ферментации табака меняется химический состав табачных листьев: уменьшается количество смол, органические вещества превращаются в другие органические и неорганические вещества, листья приобретают новые аромат и вкус. Ферментация табака может быть как одно-, так и многоэтапной. В любом случае, ферментация табачных листьев происходит под давлением, как собственного веса, так и путём использования приспособлений. Особняком стоит ферментация сорта трубочного табака Perique
- Под собственным весом. Для этой цели табачные листы складываются в высокие пилоны или же в те же пилоны, но упакованные в тюки. В нижних рядах табака под воздействием давления и отсутствия кислорода, начинаются биохимические процессы ферментации, в результате чего повышается температура. По мере готовности нижние слои извлекаются, а сверху укладываются новые.
- Под направленным давлением. Для этой цели табачные листы укладываются слоями и затем выдерживаются под мощным прессом. В результате такой обработки, табак довольно сильно меняет свой цвет и вкус.
- Приготовление Cavendish. Cavendish — это название табака, получившего определённую обработку, и по этому наименованию назван метод, в целом представляющий собой одновременное прессование табака и его температурную обработку. Границы метода довольно размыты, в ходе неё в табак могут вноситься приправы, производиться температурная обработка и ароматизация.
- Создание ролл-табаков. В рамках этого метода табачные листья плотно скручиваются в трубку и ферментируются в таком виде. Также в середину такой трубки может быть вложен предварительно нарезанный табак (в том числе и иного сорта), который плотно обжимается листьями. В продажу такой табак поступает порезанный с торца трубки.
- Создание твистов. Табак, уложенный слоями, скручивают вытягивая (аналогично процедуре прядения), ферментация происходит в таком же виде; так табак и поступает в продажу
- Изготовление Perique. Perique — это название табака, прошедшего особую ферментацию (см. соответствующий раздел)
Термическая обработка табака
Дополнительная обработка табака после (или во время) его ферментации.
- Обработка табака паром. Карамелизует сахара и способствует открытию пор в табачных листах, что улучшает впитывание друг в друга компонентов смеси и вносимых соусов и ароматизаторов.
- Обработка сухим горячим воздухом. Также карамелизует сахара, избавляет от ненужных веществ
- Поджаривание. Происходит при непосредственном контакте с разогретой поверхностью, карамелизует сахара, резко меняет вкус табака.
Соусирование табака
В ходе соусирования табака, в табак или чаще уже табачную смесь, вводятся вещества обычно на водной основе, улучшающие вкус табака, подслащающие изначально слишком кислый лист, смягчающие резкий или грубый вкус. Соусирование мало влияет на аромат табака.
Ароматизация табака
В ходе ароматизации табака вносятся ароматизаторы на спиртовой основе. Целью ароматизации является улучшение аромата табачной смеси, с минимально возможным изменением её вкуса.
Внесение дополнительных компонентов
Сохранность табака обеспечивают увлажнители (как правило используется пропиленгликоль; также может использоваться глицерин и сорбит) и вносимые противогрибковые препараты.
Разновидности табака
Принятое наименование говорит не о его сорте (как уже указывалось, так или иначе все сорта культивируемого для курения табака — это вид Табак обыкновенный), а о совокупности разновидности сорта табака, места его происхождения и метода его производства. При этом некоторые табаки объединяются в группы по месту их культивирования, из чего следует их близость по вкусовым и ароматическим качествам, проистекающая из сходных природных условий и способов переработки табака.
- Besoeki или Bezuki. Основное место культивирования Индонезия, наилучший табак этого сорта выращивается на острове Ява. Табак сигарного типа, в производстве трубочного табака чаще всего используется для приготовления табака Cavendish голландской вкусовой группы;
- Brazylia. Основное место культивирования Латинская Америка. Известен под торговой маркой Flor Fina. Крепкий табак, применяется в сочетании с табаками Java и Kentucky. Пример использования табака в смеси: Peterson Sherlock Holmes.
- Burley. Один из двух основных сортов табака. Этот сорт был выведен на основе полученной в 1864 году плантатором из Огайо Джорджем Уэббом мутации куста сорта White Burley. Выращивается как в США, так и в Канаде, Малави, Бразилии, Мексике, Аргентине и многих других странах[4]. Burley отличается высоким содержанием никотина и смол и малым содержанием сахаров. Очень хорошо впитывает ароматизаторы, не перебивая их собственным вкусом. Сорт присутствует в большинстве производимых трубочных смесей. Существует разновидность сорта: Kentucky Burley или просто Kentucky — крупнолистовый Burley, высушенный на огне, очень крепкий, используемый только в качестве приправы и никогда не превышающий 20 % от состава смеси[5]. Пример использования табака в смеси: Ilsteds Own Mixture № 44.
- Carolina. Разновидность вирджинского табака, выращиваемая в Южной Каролине. Отличается фруктовыми нотками во вкусе и жарким горением. Пример использования табака в смеси: Old Church.
- Cavendish. Определение табака как Cavendish говорит не о сорте табака, а об особой технологии его приготовления. Для табака Cavendish могут быть использованы различные сорта. Сорт получил наименование по фамилии английского капитана, который в целях экономии места утрамбовал перевозимый табак в бочки из-под рома. Многократно нагревавшийся и остывавший в бочках в процессе перевозки табак, впитал в себя запах рома, приобрёл особый вкус и аромат. Сейчас табак Cavendish можно определить как табак, ферментированный посредством двух или более процедур, в результате чего в табачных листьях уменьшается содержание никотина и крахмала, табак приобретает мягкий вкус. Cavendish в большинстве случае соусируется и ароматизируется. Различают Cavendish американского типа, приготовленный на основе Burley с большим количеством ароматизаторов, голландского типа, приготовленный из смеси латиноамериканских и индонезийских сортов табака, подвергшихся особой быстрой ферментации, датского типа из различных сортов, подвергшихся длительной выдержанной ферментации и натуральный Cavendish, приготовленный чаще всего из табака Virginia, ферментированного по методике Perique. Также среди табака Cavendish отличают обычный и тёмный Black Cavendish, последний готовится из тёмных разновидностей сортов табака Burley или Virginia. Пример использования табака в смеси: Dunhill My Mixture 965 (обычный), Old Church (тёмный).
- Cigar leaf. Под этим наименованием понимают различные сорта табака, используемого для производства сигар, которые выращиваются в Центральной и Латинской Америке, Юго-Восточной Азии, а также в некоторых штатах США. В трубочном табаке используются чаще как приправа во французских, швейцарских и голландских смесях. Пример использования табака в смеси: Dominican Glory.
- Dark Fired. Под этим наименованием понимают группу табака, выведенного на основе табака Virginia, отличается тёмным цветом табачного листа, повышенным содержанием сахаров и сильным ароматом. Пример использования табака в смеси: Bell’s Three Nuns
- Dubec (Turkish). Сорт ориентального табака. Культивируется в Турции, Македонии, Крыму и Краснодарском крае. В зависимости от разновидности, местности, способа переработки может быть использован и как приправа, и как составляющая основы смеси. Пример использования табака в смеси: Celebrated Sovereign.
- Havana. Сорт сигарного кубинского табака, изредка использующийся как приправа. Пример использования табака в смеси: Key Largo
- Izmir. Сорт ориентального табака, выращиваемый в западной Турции на побережье Эгейского моря. Отличается низким содержанием никотина при исключительно высоком содержании сахаров и очень сильном аромате. Тот же сорт, выращенный в Греции известен как Smirna. Используется и как составляющая основы, и как приправа. Пример использования табака в смеси: Embarcadero.
- Java. Сорт табака, выращиваемый в основном для производства сигарет, средней крепости, ограниченно применяется и в трубочных смесях. Частый компонент Cavendish голландского типа. Пример использования табака в смеси: Von Eicken Private Club
- Latakia. Ориентальный табак. Определение табака как Latakia говорит не о сорте табака, а об особой технологии его приготовления[6]. Название происходит от порта Латакия в Сирии. Неотъемлемая часть английских смесей. Сушится в дыму опилок твёрдых сортов дерева (чаще всего дуба, мирта и кипариса), за счёт чего приобретает уникальный аромат (напоминающий запах дёгтя или креозота [7]) и вкус. Latakia производится на Кипре и в Сирии. На Кипре Latakia производится из сорта табака Smirna, сирийская Latakia производится из сорта табака Шек-аль-Бинт, более насыщена вкусом и ароматом; кроме того для сушки на Кипре и в Сирии применяется разная древесина. Вкус и аромат Latakia настолько яркие, что она используется в смесях в сравнительно небольших количествах и лишь в отдельных смесях — до половины смеси. Пример использования табака в смеси: Dunhill My Mixture 965 (Кипр), GL.Pease Renaissance (Сирия)
- Macedonia Bright Сорт ориентального табака, светлый, мелколистный. Выращивается в Греции, Болгарии и странах бывшей Югославии. Существуют его разновидности: Komotini, Serres, Kabakulak, Drama, Xanti, Basma, Bashi-Bagli. Используется как приправа, привносит сладковатый ореховый аромат. Пример использования табака в смеси: Dunhill My Mixture 965
- Maduro. Разновидность тёмного табака, подвергшегося воздушной сушке и длительной ферментации, сигарный табак. Применяется как приправа. Пример использования табака в смеси: GL.Pease Robusto.
- Manila. Сорт сигарного табака, выращивается на Филиппинах, применяется как приправа.
- Maryland. Сорт светлого и лёгкого табака, выращивается в США севернее пояса выращивания табака (так называемого Old Belt). Считается нейтральным по вкусу и аромату, в связи с этим служит основой многих ароматизированных смесей. Пример использования табака в смеси: Esoterica Tobacciana «And So To Bed»
- Oriental. Ориентальный и полуориентальный табак — это группа табака, выделенного по месту выращивания: Турция, Греция и прилегающие районы (по определению), выращиваются в Турции, на Балканах, Молдавии, Азербайджане, Киргизии, Пакистане, Иране и на Украине. Традиционно высушиваются на солнце, содержат много сахаров и эфирных масел. Среди наиболее известных сортов: Cavalla, Samsun, Izmir, Xanti, Basma, Mahala, Katerini, Bafra, Alacam, Artvin, Tasova, Tokat, Dusce, Hendek, Izmit, Bursa, Balkesir, Edirne, Dubec, Matdin, Yayladag, Bitlis, Semdinli, Yenidje, Smirna. Характеристики восточного табака крайне разнообразны, табак может использоваться и как основа, и как приправа, чаще в виде комбинации различных сортов восточного табака.
- Perique. Очень редкий табак, выращиваемый только в Луизиане и только по берегам Миссисипи. В иных местах Perique не культивируется, несмотря на многочисленные попытки[8]. По сорту является разновидностью Burley[9], по технологии приготовления — уникальный табак, начиная с его выращивания и сбора и заканчивая ферментацией. Начало современной технологии производства Perique было положено в конце XVIII века, когда в Луизиану прибыл в числе поселенцев некто Пьер Шене, по прозвищу Перик. Он заинтересовался технологией ферментации табака, которую использовали индейцы и которая на настоящий момент представляет собой выдерживание в бочках под прессом, без доступа воздуха, в собственном соку, в течение минимум 10 месяцев с многократным перекладыванием. Perique производится в очень маленьких количествах (так, за 1999 год было произведено только 5 тысяч фунтов этого табака и объём производства продолжает падать[10], а его плантации занимают сейчас чуть более 6 гектаров и принадлежат они практически полностью одной семье). Урожай Perique лицензируется и страхуется, производясь под строгим контролем правительства. Фермером и производителем выпускаются закладные на всю предполагаемую стоимость будущего урожая. Любое перемещение табака требует разрешения ближайшего офиса Департамента внутренних доходов США (Internal Revenue Service). Бракованные партии уничтожаются также в присутствии инспектора департамента. Потеря табака в результате пожара либо воровства должна быть немедленно зафиксирована и неопровержимо доказана. Perique используется исключительно как приправа, самостоятельно не употребляется.
«Многие из тех, кто поговаривал, что нет ничего столь крепкого, что они не могли бы выкурить — были вынуждены признать себя побежденными и просили пощады»— The Champagne of Tobaccos, A Research Paper by Neal T. M. Poke, December 19, 1955.
На самом же деле, Perique хотя и крепкий, но не самый крепкий табак, но отличается собственным, в известной степени жгучим вкусом. При этом Perique является универсальной приправой. В сильно ароматизированные смеси или смеси на основе тёмных сортов Burley добавляет лёгкую сладость, смягчая собственную остроту этих сортов. Слишком сладким табачным смесям Perique придаёт пряность и лёгкую остроту. В любой смеси Perique способствует увеличению насыщенности и глубины вкуса, этот табак можно найти в смесях всех вкусовых групп. Содержание Perique в смесях в основном составляет от 2 % до 10 %, оптимальным считается содержание Perique приблизительно 7 %, но встречаются смеси и с 15-процентным содержанием и даже выше[9].
- Samsun . Ориентальный табак с побережья Чёрного моря. Обладает высоким содержание сахаров, отличается деликатным ароматом. Чаще используется как приправа для гармонизации смеси. Пример использования табака в смеси: McClelland Orient 996.
- Sumatra. Группа сигарного индонезийского табака, используется как приправа.
- Turkish. Выделенные из ориентальной группы в особую группу сорта табака, выращиваемые преимущественно в Турции и использующиеся в английских смесях.
- Virginia. Наиболее распространённый сорт табака, предназначенный для курения любым способом. Культивируется повсеместно, основа подавляющего большинства трубочных смесей и один из немногих видов сортов табака, который употребляется в том числе и в чистом виде, не в смеси
«Какое бы название вы ни вспомнили, какой бы табак ни назвали, практически со стопроцентной уверненностью можно сказать, что он содержит Вирджинию в том или ином виде».— torchez.ru/index.php/library/tobacco/382-virginia-tobacco-not-from-virginia
Virginia в общем виде сладкий табак со сравнительно низким содержанием смол. Чаще всего подвергается сушке путём термического воздействия горячим воздухом и такой, наиболее известный вирджинский табак называется Brightleaf. Как ни странно, впервые он был получен не в Вирджинии, а в Северной Каролине[11]. В зависимости от места выращивания, селекции, способа и продолжительности переработки и прочих факторов, Virginia делится на несколько основных разновидностей:
- Yellow Virginia или Lemon Virginia. Ярко-жёлтого цвета, одна из самых сладких разновидностей, повышенной кислотности, с цитрусовыми нотками
- Вright Virginia. Жёлто-оранжевого цвета, иногда красноватая, имеющая менее резкий вкус, чем предыдущая, но более глубокий
- Orange Virginia. Одна из наименее насыщенных сахаром разновидностей, с нейтральным вкусом
- Red Virginia. Тостированный табак, с самым низким среди разновидностей содержанием сахаров. Имеет аромат свежевыпеченного хлеба. Лучшая Red Virginia культивируется в Африке (например, Танзания). Пример использования табака в смеси: GL.Pease Renaissance
- Brown Virginia. Любая из разновидностей Virginia, однако подвергшаяся воздушной сушке и прошедшая долгую ферментацию, возможно с использованием дополнительной температурной обработки.
- Dark Virginia. Ещё более ферментированная разновидность
- Gold Virginia. Разновидность жёлтой Virginia. Пример использования табака в смеси: W.O. Larsen 1864 Perfect Mixture.
- Matured Virginia. Термин применяется к описанию разновидностей Virginia, прошедших длительную ферментацию, сладковатого и пряного вкуса с фруктовыми нотками.
- Stoved Virginia. Термин применяется к описанию разновидностей Virginia, поджаренной на противнях до чёрного цвета, обладает свежими фруктово-шоколадными нотками во вкусе. Пример использования табака в смеси: Astleys № 88 Matured Dark Virginia.
Табачные смеси
Табачные смеси разрабатываются и готовятся мастерами-купажистами (блендерами). Тем не менее, каждая смесь, выпускаемая для широкого потребления, имеет свою технологию приготовления, требования к пропорции составных частей, нарезке смеси, влажности смеси (обычная влажность смеси 12-14 %, по вкусу некоторые высушивают до 8 %, для хранения смесь должны быть порядка 15-18 %) Многие смеси имеют рецепт, который не изменяется столетиями, таковой например является смесь Samuel Gawith 1792 Flake[12], выпускаемая, что следует из названия, с 1792 года.
Табачная смесь может быть сделана и самим курильщиком (как правило, из смесей, имеющихся в распоряжении), а также в специализированных магазинах из разных сортов табака.
Очевидец в 1910 году описывал работу в магазине Альфреда Данхилла, основателя фирмы Dunhill:
«Всего несколько квалифицированных вопросов мистера Данхилла позволяют ему быстро определить сорта табака для смеси, желаемой мною. Он берет пучок табака из одной ячейки, еще один из другой и так далее, словно химик, составляющий рецепт! Потом несколько быстрых движений руками и разные табаки однородно перемешаны и смесь уже упакована…В свою очередь, я должен сказать, что мистер Данхилл сразу поступил правильно… Рецепты надлежащим образом записывались в книгу и пронумеровывались.»— Трубочный табак Dunhill: 1907 - 1990 © John C Lorin
Большинство производимых табачных смесей относятся к той или иной вкусовой группе табачных смесей. Выделяются следующие табачные смеси[13] (приведены наиболее часто используемые компоненты, не обязательно что они все используются в смеси):
| Английская смесь и её разновидности | |||
|---|---|---|---|
| Наименование | Состав | Представители | |
| Основа | Приправа | ||
| Английская смесь (English mixture) | Virginia, Orient, Latakia | Perique | Dunhill Standard Mixture Medium
Stanislaw London Mixture Samuel Gawith |
| Шотландская смесь (Scottish mixture) | Dark Virginia, Orient, Latakia | Dark Cavendish, Burley, Kentucky | Peterson Old Dublin
Samuel Gawith |
| Вирджинская смесь (Virgina mixture) Ирландская смесь (Irish mixture) |
смесь различного табака Virginia разных плантаций, урожая, способа обработки |
Perique | Dunhill De Luxe Navy Rolls
Planta Virginia light |
| Современная английская смесь (Modern English mixture) | Virginia, Orient, Latakia | Perique, ароматические добавки | Ashton Type 2 |
Английская смесь как правило достаточно крепкая, за счёт используемой латакии обладающая своеобразным ароматом, горит ровно и нежарко. Согласно старым установлениям, действовавшим в Великобритании до недавнего времени, в табаке, производимом на территории страны не должно было быть более 0,2 % ингредиентов нетабачного происхождения.
| Американская смесь | |||
|---|---|---|---|
| Наименование | Состав | Представители | |
| Основа | Приправа | ||
| Американская смесь (American mixture) | Burley, Maryland, Bright Virginia | Cavendish, Perique, Latakia | Prince Albert |
Американская смесь — лёгкая и мягкая, в процессе производства насыщается патокой и ароматизаторами. Приправа в такую смесь из другого табака добавляется сравнительно редко.
| Голландская смесь | |||
|---|---|---|---|
| Наименование | Состав | Представители | |
| Основа | Приправа | ||
| Голландская смесь (Dutch mixture) | Американский, латино-американский, индонезийский табак разных сортов | Virginia, Burley, Orient | Dutch Master |
В голландской смеси в отличие от остальных смесей, самые распространённые для основы сорта Virginia и Burley используются нечасто и только как приправы, а основу составляют различные виды табака, культивируемого в США, Латинской Америке, Индонезии, Юго-Восточной Азии иногда с добавкой ориентальных сортов. Производство смеси также достаточно оригинально, а именно применяется ферментирование не отдельных сортов табака, входящих в состав смеси, а уже готовой смеси. Голландская смесь терпкая и пряная, ароматизированная.
| Датская смесь | |||
|---|---|---|---|
| Наименование | Состав | Представители | |
| Основа | Приправа | ||
| Датская смесь (Danish mixture) | Bright Virgina, Dark Cavendish | Perique, Kentucky, Orient, Latakia | Sweet Dublin Danish Mixture
Stanislaw Danish Blend Holger Danske Planta Danish Black Vanila |
Датская смесь средняя по крепости и смешивается из чистой Virginia и тёмных, сильно ароматизированных сортов Cavendish. Эти компоненты готовятся отдельно, а затем в смеси приправляются небольшим количеством приправ.
| Французская смесь | |||
|---|---|---|---|
| Наименование | Состав | Представители | |
| Основа | Приправа | ||
| Французская смесь (French Mixture) | Virgina, Orient | Cigar Leafs | Caporal |
Характерная черта французской смеси — использование в ней сигарного табака, за счёт чего французская смесь ароматная и крепкая, как правило неароматизированная.
Нарезка табачной смеси
Табачная смесь выпускается в различной нарезке, от которой зависит скорость и температура её горения, и как следствие вкус табака. Нарезка в свою очередь, может зависеть от обработки, в частности Flake можно изготовить только из хорошо прессованного табака. Есть мнение, что важно правильно сочетать нарезку табака и вид трубки, включая размер её чаши. Некоторые смеси состоят из компонентов по разному нарезанных.
Большинство выпускаемого табака относится к группе Ready Rubbed, который представляет собой Flake, порубленный на пластины и измельчённый затем каким-либо способом.
| Группа нарезки | Отличительные особенности |
|---|---|
| Birds Eye | Слегка прессованный табак, лист которого не подвергался стрипсованию (удалению прожилок листа), нарезанный поперек прожилок |
| Chop Cut | Широко нарубленный поперёк листа табак. Относится к группе Ready Rubbed |
| Crimp Cut | Коротко нарубленный табак, дополнительно подсушенный. Относится к группе Ready Rubbed |
| Cross Cut | Также Granulated. крест-накрест нарубленный табак, в результате чего получаются маленькие кубики. Относится к группе Ready Rubbed |
| Cube Cut | Нарезанный на пластины и порубленный на кубки поперёк волокон табак. Относится к группе Ready Rubbed |
| Flake | Также Flake Cut, Navy Cut, Sliced Plug. Прессованный табак, нарезанный пластинами и в таком виде поступающий потребителю |
| Plug | Прессованный табак для самостоятельной нарезки. Существует в двух вариантах: Bar из порезанного табака и Stoned, сильно прессованный, подлежащий только скоблению. |
| Ribbon Cut | Также Mixture. Наиболее распространённый тип нарезки, длинными лентами вдоль листа. В зависимости от ширины нарезки различают самую тонкую (Shag, Fine Cut), средней ширины (Fine Medium Cut, Medium Cut), более широкую, с нерегулярной шириной (Wild Cut, Hand Cut, Exotic Cut) |
| Shag | Разновидность нарезки Ribbon Cut, нарезка на очень тонкие волокна, которые набиваются в миниатюрные трубки и самокрутки |
| Spun Cut | Также Rolled Cut, Curly Cut, Roll Cake. Редкий тип нарезки, для производства которой табачные листья различных сортов (в зависимости от требуемой смеси) скручиваются в рулет, диаметром несколько сантиметров, выдерживаются и нарезаются с торца тонкими кружочками, «монетками» (изредка так и называемыми — coins). Трубку, в зависимости от величины чаши и диаметра кружков, можно набивать как целыми кружками, так и растирать перед набивкой. |
| Twist | Также Impi Twist, Brown Twist, Black Twist, Pigtail, Beano Pigtail, Bogie. Ещё более редкий тип нарезки, для производства которой табачные листья различных сортов (в зависимости от требуемой смеси) скручиваются (прядутся) вручную в тонкие и длинные «колбаски», диаметром от нескольких миллиметров до нескольких сантиметров, которые долго выдерживаются. Для курения нарезаются с торца тонкими кружочками (бывает, что продаются уже порезанные на кружочки). Трубку, в зависимости от величины чаши и диаметра кружков, можно набивать как целыми кружками, так и растирать перед набивкой. |
Упаковка табака и его хранение
Наибольшее распространение получила продажа трубочного табака, расфасованного по 50 граммов в жестяные коробки (круглые и прямоугольные) и полиэтиленовые кисеты. Существует и другая расфасовка: 35 граммов, 40 граммов, 42,5 грамма, 100, 200, 500 и 1000 граммов. Упаковка табака, как правило, герметична, поскольку призвана обеспечить сохранность табака и, в частности, сохранить надлежащую влажность табачной смеси. Распечатанная упаковка теряет свою герметичность, поэтому либо она должна быть сравнительно быстро выкурена, либо табак должен быть перемещён на хранение в другое место. Так, открытые банки и кисеты могут помещаться в герметично закрывающиеся пакеты, либо табак пересыпается в банки с притёртой пробкой[14]. Последнее актуально для длительного хранения трубочного табака, поскольку многие табачные смеси с возрастом только улучшают свои качества, и могут выдерживаться десятилетиями до их употребления. Несколько подсохший табак может быть увлажнён различными способами, как водой, так и спиртными напитками.
См. также
Напишите отзыв о статье "Трубочный табак"
Примечания
- ↑ [pey.narod.ru/smoke/tobacco/tobac01.html Табак]
- ↑ [pey.narod.ru/smoke/tobacco/tobac03.html Табак: выращивание табака]. Проверено 18 января 2013. [www.webcitation.org/6E1nCfgtx Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
- ↑ Dictionary of Tobacco Terminology, Marian Zalis DeBardeleben. Oriental and Latakia. D.B. McDonald
- ↑ [torchez.ru/index.php/library/tobacco/460-burley-tobacco Берли — что это вообще такое?]. [www.webcitation.org/6F8AIFnHP Архивировано из первоисточника 15 марта 2013].
- ↑ [pipeclub.net/index.php?app=tabak&act=02 Клуб Курильщиков Трубки - База табачных смесей]. Проверено 18 января 2013. [www.webcitation.org/6E1nDqeAx Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
- ↑ «Lovin’ Latakia» by Russ Ouellette на сайте pipesmagazine.com.
- ↑ [www.nk-oborudovanie.ru/articles.php?lng=ru&pg=297 E-pipe - трубки - О табаках - Обзорная статья]. Проверено 27 января 2013. [www.webcitation.org/6E2aCA2hY Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
- ↑ The Champagne of Tobaccos, A Research Paper by Neal T. M. Poke, December 19, 1955.
- ↑ 1 2 [torchez.ru/index.php/library/tobacco/408-lib-about-perique Перик: табак или технология?]. [www.webcitation.org/6F8AJKH7u Архивировано из первоисточника 15 марта 2013].
- ↑ [www.pipe-club.com/f/index.php?showtopic=30 Обзор сортов табака - AIPC]. Проверено 18 января 2013.
- ↑ [torchez.ru/index.php/library/tobacco/382-virginia-tobacco-not-from-virginia Из Вирджинии ли Вирджиния?]. [www.webcitation.org/6F8ALS5VS Архивировано из первоисточника 15 марта 2013].
- ↑ [pipeclub.net/index.php?app=tabak&act=30&id=13 Клуб Курильщиков Трубки - База табачных смесей]. Проверено 18 января 2013. [www.webcitation.org/6E1nEypLU Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
- ↑ [www.humidor-club.ru/?id_razd=121 Смеси трубочного табака . Все о трубках и курительном табаке . Статьи. Табачный салон Хумидор. Трубки, табачные изделия, сигары, табак, сигариллы, кальяны - сеть табачных сало …]. Проверено 18 января 2013. [www.webcitation.org/6E1nFZ8q7 Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
- ↑ [tobaccopedia.ru/xranenie-trubochnyx-tabakov/ Энциклопедия Трубочного Табака » Хранение трубочных табаков]. Проверено 18 января 2013. [www.webcitation.org/6E1nHkPXj Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
Отрывок, характеризующий Трубочный табак
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.
Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.
Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
