Труверы

Труве́ры (фр. trouvères, от глагола trover, trouver — находить, изображать, сочинять) — французские поэты и музыканты, главным образом, второй половины XII и XIII вв., слагавшие произведения как лирические, так и эпические или повествовательные (героические поэмы, романы, фабльо), на старофранцузском языке. В литературоведении по аналогии с трубадурами труверами называют только лирических поэтов указанного периода.

В творческой истории труверов принято выделять три периода.

Первый период

В первый, докуртуазный период — до середины XII в. — творчество труверов анонимно. Его содержание как по форме, так и по сюжетам приближается к народной поэзии (ритмы, припев, параллелизм с миром природы и животных, календарные и обрядовые мотивы). Основные жанры — романсы или «ткацкие песни» (chansons d’histoire, chansons de toile), трогательно повествовавшие о любви, песни плясовые и весенние (rondel, reverdie, retroenge и т. п.), песни — жалобы на женскую долю (chansons de mal mariée), пасторали и т. п. Все эти песни дошли до нас в поздних списках и обычно уже в переделанном виде. Для них характерны простота языка и большая непосредственность.

Второй период

Во второй период — приблизительно в 1150—1240 гг. — поэзия труверов становится более сложной и обретает собственный личный и куртуазный характер. Содержание определяется новым светско-рыцарским мировоззрением с его "культом земной радости и любви, понимаемой как чувство, возвышающее человека, и переходящей часто в экзальтированный «культ дамы». Появившаяся в тех же общих условиях, что и поэзия трубадуров на юге Франции, лирика труверов обнаруживает черты сходства с ней по своей тематике и стилистике. Труверы испытали прямое и довольно сильное влияние поэзии трубадуров благодаря интенсивному литературному обмену, происходившему между Провансом и Францией в XII в. Труверы путешествовали по Франции, провансальские литературные вкусы и нравы всячески распространялись двумя дочерьми «первого трубадура» Гильома IX Трубадура, одна из которых стала французской королевой, другая — графиней Шампанской). Эта «провансализирующая», наиболее аристократическая линия в лирике труверов характеризуется сложной, условной фразеологией и очень приподнятой концепцией любви. Однако в ней не встречается нарочитая установка на «темный стиль» (trobar clus) некоторых трубадуров. Образцом такой вычурной поэзии может служить лирика Кретьена де Труа.

Другие видные труверы периода — Блондель де Нель, Конон Бетюнский, Тибо Шампанский (король Наварры), Готье де Кюэнси (автор первого «нелатинского» собрания паралитургических песен, посвящённых Богородице) и др. Более непосредственна и проста поэзия Гаса Брюле и особенно Колена Мюзе, в творчестве которого вновь оживают мотивы и формы народных песен. Преобладающие жанры периода — песня (chanson), прение (débat и разновидность его — jeu parti), альба (alba), сирвента (serventois — полемического или агитационного характера), переработанная в куртуазном духе пастораль и т. п.

Третий период

Третий период, связанный с появлением городского сословия, характеризуется в лирике труверов выраженным перерождением рыцарских жанров и стиля. Новые городские труверы, объединявшиеся в крупных торговых и промышленных центрах Франции (особенно на севере — Артуа) в особые организации (puys) наподобие поэтических цехов, сохраняют многое из форм и техники куртуазной лирики, но привносят в неё новые элементы рационализма, натурализма, субъективизма, моральную дидактику и религиозную тематику (культ Божией Матери и т. п.). Это движение, начавшись ещё в самом конце XII в., переживало свой расцвет в середине XIII в.

Наиболее ярким представителем поэзии труверов этого периода являлся Рютбёф, наполнивший свою поэзию злободневным и публицистическим содержанием. Другие видные труверы — Жан Бодель (хронологически принадлежащий еще к предыдущему периоду, но уже дающий все элементы нового стиля), Адам де ла Аль, Жанно де Лекюрель. «Последним трувером» по традиции называют Гильома де Машо, творчество которого принадлежит уже эпохе Арс нова.

Источники

Творческое наследие труверов дошло до наших дней преимущественно через средневековые песенники, причём (как и в случае с трубадурами) число сохранившихся труверских стихов значительно превышает число труверских музыкальных сочинений. Поскольку во времена труверов музыкальная нотация именно во Франции переживала подъём (в области профессионального церковного многоголосия), многие мелодии труверов были к счастью нотированы (как правило, post factum) и дошли до наших дней в виде нотных памятников (всего около 1400).

Известные труверы

См. также

Напишите отзыв о статье "Труверы"

Литература

Jeanroy A. Les Origines de la poésie lyrique en France au moyen âge, 2-e éd., P., 1904.
Шишмарёв В. Лирика и лирики позднего средневековья, Париж, 1911.
Aubry P. Trouvères et troubadours, P., 1909.
Сапонов М. А. Менестрели. М., 2004.

Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

Отрывок, характеризующий Труверы

– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.