Труфанов, Сергей Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сергей Труфанов
(Иеромонах Илиодор)
После расстрижения 17 января 1913 года
Имя при рождении:

Сергей Михайлович Труфанов

Род деятельности:

Духовный и политический деятель

Место рождения:

станица Мариинская Войска Донского, Российская империя

Место смерти:

Нью-Йорк, США

Серге́й Миха́йлович Труфа́нов (в монашестве Илиодо́р; 19 октября 1880, станица Мариинская, Область Войска Донского, Российская империя — 28 января 1952[1], Нью-Йорк, США) — иеромонах-расстрига, русский духовный и политический деятель.





Биография

Родился 7 октября 1880 года на хуторе Большом станицы Мариинской Области Войска Донского в семье псаломщика местного храма. Семья была достаточно образованной, Труфановы выписывали журналы, в доме была богатая библиотека[2].

В 10 лет Сергей поступил в Новочеркасское духовное училище; во время учёбы он проживал у дяди и тёти. Окончив училище, Сергей поступает в Новочеркасскую духовную семинарию, которую окончил в 1901 году. После этого он уезжает в Санкт-Петербург и продолжает обучение в Санкт-Петербургскую духовной академии[2].

Учился Сергей Труфанов не очень хорошо, вместе с другими студентами он бывал в городе, посещал театры. Он посетил Иоанна Кронштадтского, который дал Сергею Труфанову небольшую сумму денег и благословил на церковное служение. Сергей собирает деньги среди горожан, покупает на них одежду, обувь и у стен академии раздаёт эти вещи нуждающимся. Он часто ходит по ночлежкам, помогая обездоленным. Посетил Александро-Невскую лавру, но не нашёл там себе духовного руководителя[2]. В 1902 году привез из Кронштадта в Академию юродивого Митю (Дмитрий Попов).

На каждом курсе Сергей подаёт просьбу о пострижении, но только на третьем было дано разрешение. 29 ноября 1903 года состоялось его пострижение в монашество с наречением имени Илиодор[2]. Вскоре после этого познакомился с Григорием Распутиным.

В 1905—1906 годах был иеромонахом в Почаевской лавре; принимал активное участие в деятельности «Союза русского народа», а также в черносотенной печати — «Почаевском Листке», «Вече» и др. Устраивал митинги, на которые сходились значительные толпы народа; вёл крайне резкую агитацию против евреев и инородцев вообще, против интеллигенции, с постоянными призывами к погромам; постоянно нападал на высших должностных лиц на государственной и на церковной службе. Прибегая к демагогическим приёмам, говорил об интересах страдающего крестьянства, Илиодор приобрёл значительную популярность у населения, в основном крестьянского.

В 1907 году Синод запретил ему литературную деятельность, но, пользуясь покровительством различных влиятельных лиц, он не подчинился этому запрету и остался безнаказанным. С помощью Григория Распутина Илиодор нашёл покровителей в государственных сферах, но тут же начал сам бороться с влиянием Распутина. В 1908 году он, однако, был переведён в Саратов, а затем в Царицын.

Здесь деятельность его, под покровительством саратовского епископа Гермогена, развернулась ещё шире. Его проповеди принесли ему громадную популярность в части населения, в них несомненно проявлялись некоторые демократические стремления. Илиодор резко нападал на местную администрацию, в частности — на саратовского губернатора графа Татищева. Занимался исцелением больных и изгнанием бесов из кликуш и различных припадочных, что создавало ему ореол святого и чудотворца. По благословению Григория Распутина основал в Царицыне мужской Свято-Духов монастырь. Когда в 1909 году Святейший Правительствующий Синод запретил Илиодора к служению, Илиодор назвал распоряжение Синода «безблагодатным и беззаконным» и продолжал служение. Синод постановил перевести Илиодора в Минск, но Илиодор не поехал и через Распутина добился встречи с императрицей Александрой Фёдоровной и отмены постановления, а Саратовский губернатор Татищев в 1910 году был переведён на службу в Петербург. В ноябре 1909 организовал в Царицыне торжественный прием для Распутина, затем совершил вместе с ним путешествие на его родину — в село Покровское Тобольской губернии. Во время пребывания в доме Распутина получил от него некоторые письма от членов императорской семьи, которые впоследствии опубликовал.

В 1910 году Илиодор за оскорбление полиции был приговорён судом к месячному аресту, но это постановление в исполнение не было приведено. В январе 1911 года состоялось постановление Синода о переводе Илиодора в один из монастырей Тульской епархии. После двухдневного шумного протеста Илиодор подчинился постановлению Синода и выехал из Царицына, оставив около 500 000 руб. долга, сделанного им для постройки нового храма и других монастырских нужд. Через месяц Илиодор бежал из Новосильковского монастыря (Тульской епархии), вернулся в Царицын и возобновил свою деятельность. 21 мая имел встречу с императором Николаем II[3].

С 9 по 27 июля 1911 года, при непосредственной поддержке Григория Распутина, он организовал многолюдное паломничество своих приверженцев из Царицына в Свято-Успенскую Саровскую пустынь, маршрут которого проходил по нескольким поволжским городам. Денежная помощь Илиодору в организации паломничества (в размере трёх тысяч рублей) была оказана через Григория Распутина, по его же просьбе, лично Императрицей Александрой Фёдоровной[4].

По заявлению самого Илиодора, посетившего два раза Казань, основной причиной предпринятых им в 1911 году частых поездок по России являлись поиски похищенной в 1904 году чудотворной Казанской иконы Божией Матери[5]. На пути следования паломников Илиодором неоднократно делались громкие политические заявления, возникали конфликтные ситуации, что привлекало к «илиодоровцам» пристальное внимание прессыК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3199 дней]. 16 декабря совместно с Гермогеном, писателем Иваном Родионовым и другими участвовал в обличении Распутина.

В январе 1912 года было приведено в исполнение постановление Синода о заточении Илиодора во Флорищеву пустынь Владимирской епархии. Некоторое время посопротивлявшись, он был отправлен в ссылку под жандармским конвоем. Из пустыни он бомбардировал Императора и Синод разоблачительными письмами, раздавал интервью газетчикам. 8 мая Илиодор подал в Синод прошение о снятии сана, а в послании к почитателям заявлял, что раскаивается в своей деятельности, просит прощения у евреев, отрекается от веры в православную церковь. После полугода «увещеваний» решением Святейшего Синода в декабре 1912 года был расстрижен и освобождён из монастыря.

Полтора года прожил у себя на родине (хутор Большой) под строгим полицейским надзором, где вокруг него стали снова собираться поклонники (община «Новая Галилея»). По утверждению некоторых авторов, был причастен к организации одного из покушений на Распутина, которое осуществила Хиония Гусева. Однако Распутину удалось выжить[6].

26 января 1914 года был арестован и обвинен в «кощунстве, богохульстве, оскорблении его величества и образовании преступного сообщества»[7]. Опасаясь уголовного преследования, Илиодор 19 июля 1914 года бежал за границу через Финляндию. Выпустил разоблачительную книгу «Святой чёрт (записки о Распутина)». В июне 1916 года переехал в США.

В 1917 году книга Труфанова «Святой Чёрт» о Григории Распутине была издана в России. По утверждению белоэмигрантов-монархистов, проверка содержания книги в Чрезвычайной следственной комиссии показала, что она была наполнена вымыслом: множество телеграмм, приводившихся Труфановым, никогда в действительности посылаемы не были[8]. В показаниях Анны Вырубовой, Степана Белецкого, переписке самой царицы с Распутиным однозначно признается наличие реальных писем и попадание их к Илиодору[9]. В 1917 году снялся камео в первом в мире фильме о революции в России «Падение Романовых».[10].

Участвовал в левом движении, после Октябрьской революции предлагает свои услуги большевикам. По личному предложению Дзержинского начал служить в ЧК, где выполнял «самые деликатные поручения»[11].

С 1918 по 1922 год снова живёт в Царицыне, создав секту «Вечного мира» и именуя себя «патриархом Илиодором». Затем, опасаясь ареста, уехал в США, где публиковал свои записки о Распутине. Стал баптистом, работал на должности швейцара небольшой гостиницы.

Известно, что 25 июня 1933 года иеромонах-расстрига выступил в Нью-Йорке в зале, называемом «Просвещение». В газете «Россия» отмечалось, что его доклад был остроумным, он подверг убийственной критике миссию архиепископа Вениамина (Федченкова), поднял русский национальный флаг, провозгласил: «Отечество в опасности!»[2]

Скончался 28 февраля 1952 года[1] от болезни сердца[12].

Сочинения

  • Илиодор (Труфанов Сергей Михайлович; иеромонах; 1880—1952). [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=10364 Святой чорт : (Записки о Распутине)] / Бывш. иер. Илиодор (Сергей Труфанов) с предисловием С. П. Мельгунова. — Изд. 2-е. — Москва: Тип. Т-ва Рябушинских, 1917. — XV, 187, [1] с.; 27 см.
  • [www.vbrg.ru/articles/istoricheskie_zametki/pismo_ieromonakha_iliodora_vi_leninu/ Письмо иеромонаха Илиодора В. И. Ленину]
  • [www.archive.org/details/madmonkofrussiai00trufuoft The mad monk of Russia, Iliodor : life, memoirs, and confessions of Sergei Michailovich Trufanoff (Iliodor)]  (англ.)

Напишите отзыв о статье "Труфанов, Сергей Михайлович"

Литература

  • Булюлина Е.В., Гарскова И.В. [historicaldis.ru/blog/43627910398/Vesti-russkuyu-massu-k-politicheskoy-kommune-nuzhno-cherez-relig «Вести русскую массу к политической коммуне нужно через религиозную общину». Письмо иеромонаха Илиодора В.И. Ленину] // Отечественные архивы : журнал. — 2005. — № 4.
  • Алексей Варламов. [topos.ru/article/5266 Илиодор. Исторический очерк]
  • Валентин Пикуль. Нечистая сила. Роман-хроника. (1976)
  • Крапивин М. Ю. Деятельность С. М. Труфанова (бывший иеромонаха Илиодора) в Советской России (1918—1922 гг.) в связи с формированием государственной политики в отношении православной Церкви //Вестник церковной истории. 2011. № 3-4. С. 137—159.

Примечания

  1. 1 2 [search.ancestry.com.au/cgi-bin/sse.dll?uidh=000&rank=1&new=1&msT=1&gsln=Trufanoff&MSAV=1&cp=0&cpxt=0&catBucket=rstp&sbo=t&gsbco=Sweden&noredir=true&gss=angs-g&pcat=ROOT_CATEGORY&h=83867280&db=FindAGraveUS&indiv=1&ml_rpos=36&hovR=1 U.S., Find A Grave Index, 1600s-Current — Ancestry.com.au]
  2. 1 2 3 4 5 Иванов С. М., Супрун В. И. [www.volgaprav.ru/about_eparchy/persons/ieromonax-iliodor-trufanov/#.Vuq42m6dPGh Иеромонах Илиодор (Труфанов)] на сайте «Волгоград православный»
  3. Бывший иеромонах Илиодор. Святой черт // Житие блудного старца Гришки Распутина. М, 1991.- с.63.
  4. [ruskline.ru/analitika/2013/05/28/mest_vraga_roda_chelovecheskogo/ Рассулин Ю. Месть врага рода человеческого// Русская народная линия, 27.05.2013]
  5. [ruskline.ru/analitika/2013/11/14/ah_ty_volya_moya_volya/ Алексеев И. «Ах ты, воля, моя воля»! (Посещение в июле 1911 г. иеромонахом Илиодором (С. М. Труфановым) и его сторонниками Казани…)// Русская народная линия, 13.11.2013]
  6. [www.hrono.ru/biograf/bio_i/iliodor.html Илиодор, Труфанов]. hrono.ru. Проверено 19 мая 2011. [www.webcitation.org/65fvMtaL8 Архивировано из первоисточника 23 февраля 2012].
  7. Бывший иеромонах Илиодор. Святой черт // Житие блудного старца Гришки Распутина. М, 1991.- с.195.
  8. Романов А. Ф. Император Николай II и Его Правительство (по данным Чрезвычайной Следственной Комиссии). // Русская летопись. Кн. 2. Париж, 1922. Стр. 20.
  9. Алексей Варламов. [topos.ru/article/5266 Илиодор. Исторический очерк]
  10. The Fall of the Romanoffs (англ.) на сайте Internet Movie Database
  11. Боханов А. Н. Правда о Григории Распутине. — М.: Русский издательский центр, 2011. — 608 с., ил. ISBN 5-4249-0002-0
  12. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,815989,00.html Milestones, Feb. 11, 1952]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Труфанов, Сергей Михайлович

– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.