Труффи, Иосиф Антонович

Иосиф Антонович Труффи (собственно Джузеппе Труффи; 1850—1925) — российский дирижёр итальянского происхождения.

Приехал в Россию в 1876 году. Работал скрипачом в Тифлисском оперном театре, позднее стал там же дирижёром оперной труппы. Туда же приехал молодой, никому не известный начинающий певец Фёдор Шаляпин. Труффи стал ему опытным руководителем и наставником.

В начале 1880-х годов дирижировал итальянской оперой в Одессе. В 1885—1891 годах и затем вновь в 1898—1899 годах — дирижёр Московской частной русской оперы С. И. Мамонтова, достигшей своего расцвета при активном участии Труффи. Оперы «Садко», «Борис Годунов», «Псковитянка», «Моцарт и Сальери» впервые увидели свет рампы благодаря инициативе и энергии Труффи. С начала 1890-х годов широко гастролировал по югу Украины с собственной труппой «Товарищество оперных артистов».

В журнале «Искусство», изданном в Киеве в апреле 1922 года, содержится следующая статья:

Забытый. В суете театральных буден оказался забытым выдающийся деятель на почве музыкального искусства популярный русский дирижёр Иосиф Антонович Труффи. Преклонный возраст и болезнь лишают его возможности в настоящее время нести тяжёлую нервную театральную работу, и маститый дирижёр в нынешних условиях бешено скачущей дороговизны остался буквально без куска хлеба. Горькая иллюстрация эфемерности артистической славы. Так победоносно служить русскому искусству свыше 50 лет, имея множество бесспорных заслуг в качестве пионера в деле насаждения русского оперного творчества и первого интерпретатора русских оперных шедевров — и в итоге острая материальная нужда, болезнь и подлинная, всамделишная голодовка. В довершение всего полное забвение и равнодушие тех, чьей прямой обязанностью является попечение о заслуженных художниках, ярко отразивших себя в истории театра. Однако равнодушие изнемогающему в нужде маэстро недопустимо. Тем более, что даже нынешнее молодое театральное поколение по — наслышке знает, что сыгравшая столь заметную в развитии русского оперного искусства знаменитая Мамонтовская частная опера в Москве достигла своего столь блестящего расцвета благодаря чуткому и талантливому руководству маэстро Труффи. Первые сценические успехи Шаляпина тесно связаны с именем Труффи, бывшего для знаменитого баса опытным руководителем и наставником. Оперы «Садко», «Борис Годунов», «Псковитянка» «Моцарт и Сальери» впервые увидели свет рампы благодаря инициативе и энергии Труффи. Имя Труффи пользовалось широкой известностью во всех музыкальных уголках России. И ныне этот прославленный русский дирижёр, музыкальный богатырь в прошлом, очутился совершенно безоружным и обессиленным в борьбе с голодом. Группа друзей престарелого дирижёра организовала в его пользу 24 апреля в оперном театре интересный спектакль-галла. Мы не сомневаемся в широкой отзывчивости киевлян и полагаем, что упомянутый спектакль явится известной материальной поддержкой для И. А. Труффи. Необходимо тем, кому этим ведать надлежит, исходатайствовать в Главполитпросвете для маэстро постоянную материальную помощь, путём назначения пожизненной пенсии и продовольственного обеспечения, как это практикуется в отношении корифеев театра, искусства и науки. Этим мы только выполним наш долг перед славным ветераном оперной сцены и отчасти скрасим его неприглядную полную лишений старость.

—

Отрывок, характеризующий Труффи, Иосиф Антонович

– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…