Трушкин, Николай Андреевич

Николай Андреевич Трушкин
Дата рождения	19 декабря 1893(1893-12-19)
Место рождения	Лабинск, ныне Краснодарский край
Дата смерти	6 апреля 1957(1957-04-06) (63 года)
Место смерти	Ставрополь
Принадлежность	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1914 — 1917 годы 1918 — 1946 годы
Звание
Командовал	25-й стрелковый полк 112-й стрелковый полк 103-я стрелковая дивизия 207-я стрелковая дивизия 11-я стрелковая дивизия 291-я стрелковая дивизия 36-я запасная стрелковая бригада 109-я стрелковая дивизия 109-й стрелковый корпус 92-й стрелковый корпус
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Великая Отечественная война
Награды и премии

Николай Андреевич Трушкин (19 декабря 1893 года, Лабинск, ныне Краснодарский край — 6 апреля 1957 года, Ставрополь) — советский военный деятель, Генерал-майор (1943 год).

Начальная биография

Николай Андреевич Трушкин родился 19 декабря 1893 года в Лабинске ныне Краснодарского края.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В октябре 1914 года был призван в ряды Русской императорской армии и направлен рядовым в Лейб-гвардии Петроградский полк (3-я гвардейская дивизия), где окончил учебную команду в чине младшего унтер-офицера. С сентября 1917 года находился на лечении в киевском госпитале и в ноябре 1917 года в чине подпрапорщика был демобилизован из рядов армии и переведён в команду выздоравливающих в Харьков.

В марте 1918 года красногвардейцем вступил в Ярославский красногвардейский отряд, в составе которого принимал участие в боевых действиях против белогвардейских войск в районах Армавира и станиц Курганная, Тулькевичи и Кавказская.

В мае 1918 года был призван в ряды РККА и назначен на должность командира роты 1-го Революционного Нароковского полка (1-я Кубанская колонна), после чего принимал участие в боевых действиях на Южном фронте в районе Армавира, Ставрополя и села Дивное. Во время отступления в бою у села Дивное Трушкин был ранен и пленен войсками под командованием А. И. Деникина, после чего доставлен в станицу Кавказская, где был отпущен, после чего работал санитаром в Гражданской тифозной больнице станицы Лабинская.

С марта 1920 года работал в 272-м военном госпитале 9-й армии, а затем был назначен на должность командира взвода в составе Армавирского сборного отряда, после чего принимал участие в боевых действиях по подавлению казачьих восстаний. В июне того же года был назначен на должность военного инструктора запасного полка 9-й Кубанской армии, а в сентябре — на должность начальника команды пеших разведчиков 273-го стрелкового полка (31-я стрелковая дивизия). В феврале 1921 года принимал участие в свержении меньшевистского правительства в Грузии, в боевых действиях был ранен.

Межвоенное время

После излечения Трушкин был направлен на 8-месячные курсы при Высшей штабной школе в Москве, после окончания которых был направлен в Высшую тактико-стрелковую школу комсостава РККА, после окончания которой в сентябре 1922 года был назначен на должность начальника команды пеших разведчиков 111-го стрелкового полка (37-я стрелковая дивизия), в июне 1923 года — на эту же должность в 27-м стрелковом полку (9-я Донская стрелковая дивизия).

В январе 1924 года был направлен на учёбу в Киевскую пехотную школу, после окончания которой был направлен на учёбу на Стрелково-тактические курсы «Выстрел», после окончания которых был назначен на должность командира пулемётной роты 27-го стрелкового полка. С октября 1926 года служил в 221-м стрелковом полку (74-я стрелковая дивизия), дислоцированном в Ейске, где исполнял должность командира роты, начальника полковой школы и командира батальона. В мае 1931 года был назначен на должность помощника начальника сектора снабжения артиллерии Северокавказского военного округа, а в ноябре — на должность помощника командира по строевой части 26-го стрелкового полка.

В феврале 1932 года был направлен на учёбу на броне-химические курсы при Стрелково-тактических курсах «Выстрел», после окончания которых в апреле был назначен на должность начальника учебного центра 4-го кавалерийского корпуса, в апреле 1933 года — на должность командира и комиссара 25-го стрелкового полка (9-я стрелковая дивизия), в феврале 1936 года — на должность командира 112-го стрелкового полка (38-я стрелковая дивизия), в октябре 1938 года — на должность помощника командира 74-й стрелковой дивизии, а в августе 1939 года — на должность командира 103-й стрелковой дивизии.

В ноябре 1940 года был направлен на учёбу на курсы усовершенствования начальствующего состава при Военной академии имени М. В. Фрунзе, после окончания которых в марте 1941 года был назначен на должность командира 207-й стрелковой дивизии (Северокавказский военный округ), но после расформировании которой в апреле был зачислен в распоряжение Управления кадров НКО с прикомандированием к стрелково-тактическим курсам «Выстрел».

Великая Отечественная война

С началом войны в июле 1941 года Трушкин исполнял должность командира 11-й стрелковой дивизии (Московский военный округ), а затем был назначен на должность командира 291-й стрелковой дивизии, которая в конце июля была переброшена на Карельский перешеек, где вела оборонительные боевые действия на рубеже Медный завод — Старобелоостров — Сестрорецк. В октябре 1941 года был назначен на должность начальника отдела боевой подготовки Ленинградского фронта, а в декабре — на должность командира 36-й запасной стрелковой бригады.

С августа 1942 года исполнял должность командира 109-й стрелковой дивизии, которая вела оборонительные боевые действия в районе Урицк — Пушкин, а с января по март 1944 года принимала участие в боевых действиях во время Ленинградско-Новгородской наступательной операции. В мае того же года дивизия была передислоцирована на Карельский перешеек, где принимала участие в ходе Выборгской наступательной операции, за что ей было присвоено почетное наименование «Ленинградская», а также награждена орденом Красного Знамени. С октября по ноябрь дивизия участвовала в боевых действиях во время Моонзундской десантной операции и освобождении острова Сааремаа. С 13 декабря 1944 по 15 февраля 1945 года Трушкин исполнял должность командира 109-го стрелкового корпуса, который выполнял задачи по противодесантной обороне островов Моонзундского архипелага.

Послевоенная карьера

После окончания войны в июне 1945 года был назначен на должность командира 92-го стрелкового корпуса (Воронежский военный округ), а с марта 1946 года состоял в распоряжении Военного совета этого же округа. В июне этого же года генерал-майор Николай Андреевич Трушкин вышел в отставку. Умер 6 апреля 1957 года в Ставрополе.

Награды

• Два ордена Ленина;
• Три ордена Красного Знамени;
• Орден Кутузова 2 степени;
• Медали.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 577—579. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Трушкин, Николай Андреевич

– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.