Трэверс, Сьюзан

Сьюзан Трэверс
англ. Susan Travers
Прозвище	la Miss
Дата рождения	23 сентября 1909(1909-09-23)
Место рождения	Лондон, Великобритания Великобритания
Дата смерти	18 декабря 2003(2003-12-18) (94 года)
Место смерти	Париж, Франция Франция
Принадлежность	Свободные французские силы Французский Иностранный легион
Род войск	армия
Годы службы	1939 — 1947
Звание	адъютант-шеф
Часть	13-я полубригада
Сражения/войны	Вторая мировая война (Советско-финская война, Датско-норвежская операция, Битва при Бир Хакейме) Индокитайская война
Награды и премии
Связи	Дмитрий Амилахвари (любовник) Мари Жозеф Пьер Франсуа Кёниг (любовник) Николас Шлегельмилш (муж) Франсуа и Томас (сыновья)
В отставке	писательница-мемуаристка

Сью́зан Трэ́верс (англ. Susan Travers; 1909, Лондон — 2003, Париж) — английская женщина-военный и мемуаристка. Является единственной женщиной, когда-либо официально служившей во Французском Иностранном легионе.

Биография

Сьюзан Трэверс родилась 23 сентября 1909 года в Лондоне. Отец — Фрэнсис Итон Трэверс, адмирал ВМФ Великобритании, мать — Элеанора Катерина (в девичестве — Тёрнбулл), был брат. Брак Фрэнсиса и Элеаноры был без любви: у него было звание, у неё — деньги, внимания от родителей девочка получала мало. Детство её прошло в Англии, она училась в школе Хетфилд в Аскоте, а в 1921 году она с родителями переехала в Канны (Франция), где она вскоре стала полу-профессиональной теннисисткой.

Карьера военного

С началом Второй мировой войны 30-летняя Трэверс, у которой к тому времени не было ни мужа ни детей, поступила на службу во французский Красный крест медсестрой, затем, находясь на службе в 10-й армии, была водителем санитарной машины, участвуя в Советско-финской войне на стороне финнов. Во время датско-норвежской операции немцев, её подразделение покинуло Данию, прибыв в Финляндию, оттуда Трэверс вернулась в Великобританию через Исландию. Там она поступила на службу в Свободные французские силы под командованием Шарля де Голля. К 1941 году она служила в должности водителя офицера-медика в 13-й полубригаде Французского Иностранного легиона в Сирии, где она получила от сослуживцев прозвище la Miss.

Затем она была в Дакаре, Дагомее и Эритрее, путешествовала по реке Конго и наконец прибыла в Северную Африку. Во время этого африканского турне близко сошлась с легионером Дмитрием Амилахвари. В июне 1941 года девушку приметил полковник Мари Жозеф Пьер Франсуа Кёниг, который сделал её своим личным водителем, а затем и любовницей.

В конце мая 1942 года, когда Африканский корпус нацистов готовился к нападению на Бир Хакейм, командующий обороной Кёниг отослал из зоны боевых действий всех женщин, но лишь одна Трэверс отказалась подчиниться этому приказу, не желая покидать любимого. В следующие две недели Бир Хакейм подвергся многочисленным авианалётам, а с земли его атаковали четыре немецко-итальянских дивизии; всё это время Трэверс провела в щели размером с гроб при температуре до 51°С, практически без еды и воды. 10 июня Кёниг скомандовал отступление. Колонна автомобилей на полной скорости, в темноте рвалась к позиции союзников через минные поля и пулемётный огонь фашистов. Машина, в которой находился командующий Кёниг, легионер Амилахвари и шофёр Трэверс, ехала первой, указывая путь колонне. На следующее утро колонна достигла линии фронта, машина Трэверс имела 11 пулевых попаданий, были сломаны все амортизаторы и не работали тормоза. После этого сражения Кёниг получил звание генерала и прекратил отношения с Трэверс, вернувшись к жене и штабной работе. Девушка впала в глубочайшую депрессию, но вскоре всё же нашла в себе силы вернуться к военному ремеслу. С этого дня Трэверс не видела Кёнига вплоть до 1956 года, когда он лично вручил ей, наряду с другими легионерами, Воинскую медаль. Это был последний раз, когда они встречались, в 1970 году Кёниг умер.

Дальше Трэверс служила в Италии, Франции и Германии, где она была водителем, соответственно, санитарной машины, грузовика и противотанковой САУ. В конце войны она была ранена, подорвавшись на мине.

В августе 1945 года она подала заявление и была официально зачислена в ряды Французского Иностранного легиона в звании адъютант-шеф в отдел логистики. Во время Индокитайской войны недолго служила во Вьетнаме, а в 1947 году подала рапорт об отставке в связи с беременностью.

Имеет три французские боевые награды: орден Почётного легиона (1996), Военный крест и Воинскую медаль (1956).

После окончания карьеры военного

В 1947 году вышла замуж за адъютант-шефа Николаса Шлегельмилша, которого знала ещё со времён битвы при Бир Хакейме, у пары родилось двое сыновей, Франсуа и Томас. В 1949 году Николас перенёс тяжелейшую тропическую болезнь, провёл полтора года в госпитале и остался инвалидом навсегда. В 1950 году они поселились на окраине Парижа и прожили там всю оставшуюся жизнь. В 1995 году Николас умер, а Трэверс переехала в дом престарелых (Nursing home). В 2000 году (в возрасте 91 года) при помощи своей подруги, писательницы и журналистки Венди Холден написала автобиографию Tomorrow to Be Brave: A Memoir of the Only Woman Ever to Serve in the French Foreign Legion: все люди, описываемые там Трэверс, к тому времени были уже мертвы.

Сьюзан Трэверс скончалась 18 декабря 2003 года в Париже.

Ссылки

• [news.bbc.co.uk/2/hi/uk_news/magazine/8271773.stm The only woman in the French Foreign Legion]  (англ.) на сайте bbc.co.uk, 24 сентября 2009
• Барбара фон Супп. [www.spiegel.de/spiegel/print/d-19915939.html La Miss und die Legionäre]  (нем.), журнал «Зеркало» № 34 за 2001 год.
• [www.telegraph.co.uk/news/obituaries/1450081/Susan-Travers.html Susan Travers]  (англ.) на сайте telegraph.co.uk, 23 декабря 2003
• [ww2db.com/person_bio.php?person_id=524 Сьзан Трэверс]  (англ.) на сайте ww2db.com

Отрывок, характеризующий Трэверс, Сьюзан

Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.