Трэп (музыка)

Трэп-музыка
Направление:	Хип-хоп
Истоки:	Южный хип-хоп кранк хардкор-хип-хоп
Место и время возникновения:	1990-е – наст. время Юг США, в частности Порт-Артур, Хьюстон, Техас Атланта, Джорджия Мемфис, Теннесси
Поджанры:
Дрилл

Трэп-музыка (англ. Trap music, МФА: [træp ˈmju:zɪk]) — музыкальный жанр, уходящий корнями в ранние 1990-е на Юг США. Для него типичны агрессивная текстовая составляющая и звук, в котором движущей силой инструменталов являются 808-я драм-машина либо густо протяжённые саббасовые партии, ускоренные в два</span>^ru_en, три и более раз хай-хэты, многослойные синтезаторы и «кинематографичные» струнные инструменты.

Характеристика

Трэп-музыка включает широкое использование многослойных синтезаторов, мелодичных и с жёсткой линией; хрустящих, грязных и ритмичных снэров; глубоких 808-х саббасовых барабанов либо мощных саббасовых партий; хай-хэтов, ускоренных в два, три и так далее раз; а также кинематографичной и симфонической утилизации струнных, медных духовых и клавишных музыкальных инструментов, создающих общую тёмную, грубую, зловещую и мрачную атмосферу для слушателя. Эти основные характеристики могли бы стать фирменным звуком трэп-музыки, источником которых является продюсер Шоти Редд</span>^ru_en. Темп типичного трэп-бита — в районе 140 ударов минуту.

Трэп-музыка также отличается своим угрожающим, холодным, нерафинированным и воинственным содержанием текстов, которое широко варьируется в зависимости от артиста. Типичные темы текстов изображают наблюдения об уличной жизни, нищете, жестокости, тяготах в «ловушке» (англ. trap) и тяжёлом опыте в городской среде.

История

Термин «трэп» используется для обозначения того места, где проводятся наркосделки, и того, как трудно вырваться из этого стиля жизни. Термин возник в Атланте (штат Джорджия), где такие рэперы, как Кул Бриз</span>^ru_en, Dungeon Family</span>^ru_en, Outkast, Goodie Mob</span>^ru_en и Ghetto Mafia</span>^ru_en, были одними из первых, кто использовал данный термин в своей музыке. Фанаты и критики начали называть рэперов, чьей первичной темой текстов являлась наркоторговля, «трэп-рэперами» (англ. trap rappers). Дейвид Дрейк из журнала Complex написал, что «трэп в начале 2000-х не был жанром, он был реальным местом», а уже впоследствии этот термин был принят для обозначения «музыки, сделанной об этом месте». В начале 1990-х рэперы UGK</span>^ru_en, Эйтболл и Эм-Джей-Джи</span>^ru_en, Three 6 Mafia, Кул Бриз, Мастер Пи</span>^ru_en и Ghetto Mafia были среди тех первых рэперов, которые попытались ввести «трэп»-лайфстайл в свою музыку. В 1992 году трек «Pocket Full of Stones» группы UGK был одной из самых ранних трэп-записей, предназначенной для того, чтобы издаться на их дебютном альбоме на мейджор-лейбле Too Hard to Swallow</span>^ru_en (в переводе с англ. — «Слишком трудно принять»). Также он был включен в фильм 1993 года «Угроза обществу» (англ. Menace II Society). В 1996-м Мастер Пи выпустил сингл «Mr. Ice Cream Man</span>^ru_en» со своего пятого студийного альбома Mr. Ice Cream Man</span>^ru_en (в переводе с англ. — «Мистер мороженщик»).

В период от начала до середины 2000-х трэп-музыка начал формироваться как признанный жанр после успеха в мейнстриме ряда альбомов и синглов с текстами, охватывающими такие темы, как жизнь в «ловушке» (англ. the trap), наркоторговля и борьба за успех. Несколько южных рэперов с наркодельцами, такие как Ти-Ай, Янг Джизи и Рик Росс, спродюсировали кроссовер-хиты и помогли расширить популярность жанра, с трэп-записями, начинающими появляться всё чаще на микстейпах и радиостанциях за пределами Юга. Хоть трэп-артисты были отчасти разнообразны в стилях их продакшна, фирменный и являющийся квинтэссенцией трэп-звук (как правило, выстроенный вокруг синтов, оркестра и струнной зыби с плотными, басовитыми 808-ми барабанами), который стал связан с жанром, был создан в Атланте в ходе прорыва трэпа в середине 2000-х. Некоторые из заметных трэп-продюсеров в промежуток с середины до конца 2000-х включали в себя таких, как Диджей Тумп</span>^ru_en, Фатбой</span>^ru_en, Драмма-Бой</span>^ru_en, Шоти Редд, Д. Рич и Зайтовен</span>^ru_en. Первая волна трэп-звука создавалась под впечатлением от ранних южных продюсеров, таких как Лил Джон, Мэнни Фреш и Диджей Пол</span>^ru_en.

Если не считать Outkast, дайте подумать, Goodie Mob… если не считать их, перед тем, как я вошёл в игру, были Лил Джон, Outkast, Goodie Mob, хорошо, у вас была кранк-музыка и у вас был «Органайзд Нойз</span>ruen». Но не существовало такого понятия, как трэп-музыка, её создал я, я её создал. Я ввёл термин, это был мой второй альбом, Trap Muzik</span>ruen, дропнутый в 2003-м. После этого появился целый новый жанр музыки. Открытая тропинка для каждого из вас, чтобы делать, что вы делаете, жить вашими жизнями, на телевидении, и быть принятыми массами. Массы приняли вас потому, что я открыл дверь и вы в неё вошли. Потому и не забывайте, кто открыл ту самую дверь. — Атлантский рэпер T.I. в данном в декабре 2012-го интервью.

К концу десятилетия вторая волна трэп-артистов продолжила набирать обороты и часто возглавляла хип-хоп-чарты «Билборда». Трэп-продюсер Лекс Люгер</span>^ru_en, вырвавшийся из относительной безвестности, приобрёл огромную популярность и затем спродюсировал более чем 200 песен в промежуток между 2010 и 2011 годами, включая ряд синглов для популярных мейнстрим-рэп-артистов, таких как «B.M.F. (Blowin' Money Fast)</span>^ru_en» Рика Росса, «H•A•M» Канье Уэста и Джея Зи и «Hard in da Paint</span>^ru_en» Ваки Флоки Флейма. С тех пор, как стал подниматься Люгер, его фирменный трэп-звук явился масштабным использованием 808-х, хрустящих снэров, быстрых хай-хэтов, синт-клавиш и оркестровки медных духовых, струнных, деревянных духовых и клавишных. Многое из его звучания было принято и включено другими хип-хоп-продюсерами, пытающимися воссоздать его успех, так как Люгеру часто приписывается популяризация современного трэп-звука. Начиная с 2010-х множество современных трэп-продюсеров снискали популярность, в частности 808 Mafia</span>^ru_en, Саутсайд</span>^ru_en, Сонни Диджитал</span>^ru_en, Янг Чоп</span>^ru_en, Лил Лоди, Драмма-Драма, Диджей Спинз</span>^ru_en и Метро Бумин. Некоторые продюсеры расширили свой диапазон до других жанров, таких как ар-н-би (Mike WiLL Made It) и электронная музыка (AraabMuzik</span>^ru_en).

В период с 2011-го по 2012-й трэп-песни поддерживали значительное присутствие в мейнстримных музыкальных чартах «Билборда» с большим количеством записей, выпущенных такими рэперами, как Янг Джизи, Чиф Киф и Фьючер. Сингл Джизи «Ballin’</span>^ru_en» достиг #57 в чарте «Билборда» и был признан одним из лучших треков Джизи через какое-то время. Сингл Фьючера «Turn On The Lights</span>^ru_en» был сертифицирован золотом и вошёл на #50 в Billboard Hot 100, а «I Don’t Like</span>^ru_en» и «Love Sosa</span>^ru_en» Кифа сгенерировали более 30 миллионов просмотров на YouTube, породив новый поджанр трэпа, названный дриллом. Музыкальные критики назвали стиль продакшна дрилла «кузеном по звуку для пугливого футворка</span>^ru_en, южно-прожаренного хип-хопа и 808-го пальца на спусковом крючке трэпа». Янг Чоп зачастую выделяется критиками в качестве самого характерного жанрового продюсера. Звучание музыки трэп-продюсера Лекса Люгера</span>^ru_en существенно повлияло на дрилл, а Янг Чоп выделил Шоти Редда, Драмма-Боя и Зайтовена как важных предвестников дрилл-движения. «I Don’t Like» воодушевил такого же уроженца Чикаго, как и Чиф Киф, знаменитого хип-хоп-продюсера и рэпера Канье Уэста сделать ремикс этой песни, который был включен в сборник Cruel Summer его лейбла GOOD Music. Стелиос Фили</span>^ru_en из GQ назвал трэп-музыку «звучанием хип-хопа в 2012 году».

Ввиду ощутимого присутствия в мейнстримных музыкальных чартах, трэп-музыка использовалась и артистами, исполняющими не хип-хоп. Песни ар-н-би-певицы Бейонсе «Drunk in Love</span>^ru_en», «Flawless</span>^ru_en» и «7/11</span>^ru_en» — все из её альбома 2013 года Beyoncé — также содержат отражение трэпа. Американская данс-поп-певица Леди Гага записала вдохновлённую трэпом песню «Jewels ’n Drugs» со своего альбома 2013 года Artpop, при участии рэперов T.I., Too Short</span>^ru_en и Twista. Комбинация поп- и трэп-музыки была встречена смешанными отзывами критиков. В сентябре 2013 года американская поп-певица Кэти Перри выпустила песню под названием «Dark Horse» при участии рэпера Juicy J, с её альбома 2013 года Prism, включавшую трэп-«привкус». Песня достигла вершины Billboard Hot 100 к концу января 2014 года.

В мае 2015 года трэп-музыка ещё раз всплыла на вершину мейнстримных музыкальных чартов, когда хит-сингл «Trap Queen» нью-джерсийского рэпера Фетти Уапа поднялся на 2-е место американского чарта Billboard Hot 100. Последующие синглы Уапа «My Way</span>^ru_en» и «679</span>^ru_en» так же достигли топа-20 американского Billboard Hot 100, сделав его первым мужским рэп-исполнителем, три песни которого находились в топе-20, впервые со времён Эминема в 2013 году.

Стилистические изменения

В 2012 году электронная танцевальная музыка (EDM), которая включает элементы трэп-музыки, такие как «трэп-хаус» (англ. trap house), «трэп-а-тон» (англ. trap-ah-ton) и «трэпстеп» (англ. trapstep), набирает всё большую популярность. Большинство этих поджанров совместили снэр и хай-хэты, характерные для хип-хоп-музыки, с саббасом и медленными темпами дабстепа, что создаёт «грязные, агрессивные биты [и] мрачные мелодии». Продюсеры электронной музыки, такие как Дипло, TNGHT</span>^ru_en, Баауэр, Keys N Krates</span>^ru_en, Bro Safari</span>^ru_en, Luminox, Flosstradamus</span>^ru_en, RL Grime</span>^ru_en и Yellow Claw, увеличили свою популярность и привлекли более широкое внимание к производным формам трэпа. Этот так называемый «EDM Trap»-жанр приобрёл характер смешивания звучания техно, даба и голландского хауса с семплами барабана Roland TR-808 и вокальными семплами, характерными для трэпа.

Во второй половине 2012-го эти различные ответвления трэпа получили всё большее распространение и осуществили значимое воздействие на американскую сцену электронной танцевальной музыки. Данная музыка изначально продюсерами и фанатами была наречена просто «трэпом», что привело к использованию термина «трэп» для обозначения музыки как рэперов, так и электронных продюсеров, а также к значительной путанице среди поклонников обоих направлений. Вместо того, чтобы указывать на определённый жанр, термин «трэп» применялся для описания двух отдельных жанров хип-хопа и танцевальной музыки. Новую волну жанра некоторые называли EDM-трэпом, чтобы различать его с рэп-жанром. Развивающийся EDM-трэп характеризовался инкорпорацией и стилевыми влияниями дабстепа, в котором трэп приветствовался как этап замены дабстепа в середине 2010-х. Новый этап, как правило, играет на 140 BPM с сильными бас-дропами, что с 2013 года получало всё большую популярность.

В 2013 году сделанное фанатами видео на трек EDM-трэп-продюсера Baauer «Harlem Shake</span>^ru_en» стало интернет-мемом, продвинув трек стать первой трэп-песней, поднявшейся до 1-го места в чарте Billboard Hot 100. Пять популярных EDM-трэп-продюсеров выступили на Ultra Music Festival 2013 года в США — Carnage, ƱZ, DJ Craze</span>^ru_en, Baauer и Flosstradamus. Фестиваль Tomorrowland 2013 года включал «трэп-сцену» (англ. Trap Stage).

10 февраля 2013 года All Trap Music</span>^ru_en выпустили свой дебютный сборник, включающий 19 треков от таких артистов, как RL Grime</span>^ru_en, Flosstradamus</span>^ru_en, Baauer, Bro Safari</span>^ru_en, Buku, 12th Planet, Hucci и UZ. Описанный музыкальной прессой как первый альбом подобного рода, он достиг второго места в танцевальном чарте iTunes, а Vibe Magazine заявил, что он был «самым продаваемым EDM-трэп-альбомом в мире за всё время». В 2013-м Диджей Снейк и Лил Джон выпустили сингл «Turn Down for What</span>^ru_en», ставший для обоих коммерческим хитом, попавшим в чарты нескольких стран. Rolling Stone выбрали «Turn Down For What» как 2-ю лучшую песню 2014 года, сопроводив это текстом: «Самый безумный пати-джем года был также прекрасным протест-бэнгером для поколения, которому надоело всё. Диджей Снейк обеспечивает дребезжащей до синапсов EDM и южной трэп-музыкой; Лил Джон отвечает за драконоогненные вскрики о весёлом, славном, глоустик-панковом „фак ю“». Трэп-музыка также сныскала славу в международном масштабе, особенно в Южной Корее. В ноябре 2014 года кей-поп-дуэт G-Dragon и Taeyang из южнокорейского бой-бэнда BIGBANG выпустил сингл «Good Boy</span>^ru_en», в котором явно прослеживаются особенности трэпа и электронной музыки. Сингл набрал 2 миллиона просмотров менее чем за 24 часа и был встречен позитивными отзывами музыкальных критиков.

Отрывок, характеризующий Трэп (музыка)

– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.