Трюбнер, Вильгельм

Генрих Вильгельм Трюбнер (нем. Heinrich Wilhelm Trübner; 3 февраля 1851, Гейдельберг — 21 декабря 1917, Карлсруэ) — немецкий художник из так называемого «круга Лейбля», работавший в реалистической, натуралистической и в последние годы импрессионистской манере.

Биография

Вильгельм сначала решил продолжить дело отца и обучился ювелирному делу. В 1867 году он познакомился с Ансельмом Фейербахом, который воодушевил его заняться живописью. Трюбнер учился живописи в Государственной академии художеств в Карлсруэ в 1867—1868 годах у Феодора Дица. В 1868 году он перевёлся в художественную академию в Мюнхене и продолжил занятия у Александра Вагнера. На первой международной художественной выставке в Мюнхене огромное впечатление на Трюбнера произвели работы Гюстава Курбе и Вильгельма Лейбля.

Трюбнер переехал в Штутгарт, чтобы продолжить обучение у Ганса Канона. Однако уже в 1870 году он вернулся в Мюнхен и занимался у Вильгельма фон Дица. Он познакомился с Альбертом Лангом и Карлом Шухом, вместе с которыми ездил писать пейзажи вокруг Штарнбергского озера. В это время Трюбнер лично познакомился с Лейблем, который посоветовал ему обрести независимость от академической системы обучения. Трюбнер стал работать в художественной мастерской с Лангом и Гансом Томой и находился в тесной связи с так называемым «кружком Лейбля».

В 1872 году Вильгельм Трюбнер отправился в свои первые длительные зарубежные путешествия. Первая поездка состоялась в Италию, затем в последующие годы Трюбнер побывал в Голландии и Бельгии. В 1875 году Трюбнер окончательно поселился в Мюнхене. После 1877 году в своём творчестве он обратился к мифологическим и литературным сюжетам, работая в натуралистической манере. В 1880-е годы Трюбнера связывали дружеские отношения с Ловисом Коринтом, Максом Слефогтом и Максом Либерманом. Как и Томе, Трюбнеру помогал с заказами франкфуртский архитектор Симон Рафенштейн. В 1889 году берлинская галерея «Гурлитт» организовала выставку работ Вильгельма Трюбнера.

После выставки Трюбнер вновь обратился к пейзажной живописи. В 1895 году он переехал во Франкфурт и работал в Штеделевском художественном институте. Его работы по теории искусства были опубликованы в 1892 и 1898 годах. В 1901 году Трюбнер вступил в Берлинский сецессион. В 1903-1917 годах Трюбнер служил профессором в Государственной академии художеств в Карлсруэ, а в 1904-1910 годах занимал пост её директора. В 1911 году местное объединение художников организовало крупную выставку работ Вильгельма Трюбнера, за которой последовала выставка в Берлинском сецессионе в 1913 году.

В 1917 году Вильгельма Трюбнера пригласили на работу в Берлинскую академию художеств, но он не смог принять это предложение по состоянию здоровья. Трюбнер умер в том же году. Похоронен на Главном кладбище Карлсруэ.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Вильгельм Трюбнер
• [slovari.yandex.ru/Вильгельм%20Трюбнер/Европейское%20искусство/Трюбнер,%20Вильгельм/ Европейское искусство: Живопись. Скульптура. Графика: Энциклопедия: В 3 т. — М.: Белый город, 2006.](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2866 дней))

Отрывок, характеризующий Трюбнер, Вильгельм

«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.