Ли, Трюгве

Трюгве Хальвдан Ли Trygve Halvdan Lie<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Генеральный секретарь ООН
2 февраля 1946 года — 10 ноября 1952 года
Предшественник:	Глэдвин Джебб (и.о.)
Преемник:	Даг Хаммаршёльд
Вероисповедание:	Лютеранство (Церковь Норвегии)
Рождение:	16 июля 1896(1896-07-16) Осло, Норвегия
Смерть:	30 декабря 1968(1968-12-30) (72 года) Гейло, Хуль, Норвегия
Супруга:	Хьордис Йоргенсен
Автограф:
Награды:

Трюгве Хальвдан Ли (норв. Trygve Halvdan Lie; 16 июля 1896, Осло, Норвегия — 30 декабря 1968, Гейло, Норвегия) — норвежский политический деятель, в 1946—1952 — 1-й избранный Генеральный секретарь ООН.

Биография

Родился в Осло. Учился в Университете Осло, где в 1919 году получил диплом юриста. В 1911 году вступил в молодежную организацию Норвежской рабочей партии. С 1919 по 1922 год был помощником секретаря Рабочей партии, с 1922 по 1935 год — юрисконсультом Норвежской федерации профсоюзов, а в 1926 году стал национальным исполнительным секретарем Рабочей партии.

В правительстве Рабочей партии с 1935 по 1939 год занимал пост министра юстиции, затем, с июля по сентябрь 1939 года, пост министра торговли и промышленности. Ли, в своё время поддержавший Октябрьскую революцию и лично беседовавший с Лениным, выступил за предоставление Льву Троцкому политического убежища в Норвегии (1935).

С началом Второй мировой войны Ли был назначен министром снабжения и судоходства, во время германского вторжения по его приказу весь норвежский флот ушёл в порты антигитлеровской коалиции, чтобы не стать добычей врага. В июне 1940 года, после оккупации страны Германией, уехал в Великобританию, поскольку норвежское правительство приняло решение продолжать оттуда борьбу с Третьим рейхом. В декабре был назначен исполняющим обязанности министра иностранных дел, а в феврале 1941 года — министром иностранных дел Норвегии. В 1945 году переизбран в парламент. 12 июня 1945 года правительство, в состав которого он входил, подало в отставку; Ли был назначен министром иностранных дел временного коалиционного кабинета и министром иностранных дел в правительстве Рабочей партии нового состава в октябре 1945 года.

Ли возглавлял норвежскую делегацию на Сан-Францисской конференции по вопросу о создании международной организации, участвовал в подготовке Устава ООН. 1 февраля 1946 года он был избран первым Генеральным секретарём Организации Объединённых Наций, его советником был дипломат Рагнвальд Лунд. 1 ноября 1950 года Генеральная Ассамблея продлила его срок полномочий ещё на три года — начиная с 1 февраля 1951 года.

На посту Генерального секретаря Ли стремился остановить назревавшие конфликты — Корейскую войну, Блокаду Западного Берлина, кризис в Кашмире, добиться международного признания для Израиля, Индонезии и КНР, не допустить в ООН франкистскую Испанию. Подвергаясь ожесточённой критике за нерешительность и находясь под давлением как США, так и СССР, Ли подал в отставку в ноябре 1952 года.

После ухода из Организации Объединённых Наций Ли занимал должности губернатора Акерсхуса и председателя Норвежского совета по энергетике. В 1959 году по поручению короля Улафа V был посредником в процессе урегулирования территориальных споров Италии и Эфиопии в Сомали.

Ссылки

• [www.un.org/ru/sg/formersg/lie.shtml Биография на сайте ООН]
• [www.socialismtoday.org/49/norway.html Троцкий в Норвегии]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Ли, Трюгве

– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.