Трюге, Лоран

Лоран Трюге
фр. Laurent Truguet
Парадный портрет адмирала кисти Paulin Guérin, 1832.
Дата рождения	10 января 1752(1752-01-10)
Место рождения	Тулон, Франция
Дата смерти	1839(1839)
Место смерти	Тулон, Франция
Награды и премии

Граф Лора́н Трюге́ (фр. Laurent Truguet), полное имя Лоран Жан-Франсуа де Трюге (Laurent Jean-François de Truguet; 10 января 1752 года, Тулон — 1839 года, там же) — французский адмирал, морской министр; посол в Мадриде. Участвовал во всех войнах против англичан.

Упоминается в романе Александра Дюма «Белые и синие».

Биография и карьера

Из аристократической семьи. Будучи сыном моряка, уже 14-ти лет от роду поступил во флот.

Когда в 1778 г. завязалась война с Англией, Трюге принимал в ней участие и при осаде Саванны спас жизнь своему командиру графу д’Эстену. В 1784 г. он отправился в Константинополь как командир корвета, на котором плыл туда.

Как французский посланник помогал реорганизации турецкого флота; составил сочинение «Traité pratique de manoeuvres et de tactique», которое было переведено на турецкий язык и употреблялось в качестве руководства; заключил торговый договор с Египтом и Тунисом.

Назначенный в 1792 г. начальником эскадры в Средиземном море, Трюге сделал попытку захватить весь остров Сардинию, но в Кальяри потерпел неудачу вследствие неповиновения матросов. Вскоре по возвращении в Париж он был арестован, как «подозрительный», и получил свободу только после 9 термидора.

Директория в 1795 г. сделала его морским министром, Он подготовил морскую экспедицию в Ирландию, которая потерпела неудачу. После 18 фрюктидора он оставил министерство и был назначен посланником в Испанию, где выхлопотал освобождение всем французам, арестованным в Вест-Индии и томившимся в тюрьмах инквизиции. В 1798 г. он был отозван во Францию, арестован и вслед затем изгнан. Он поселился в Голландии, но переворот 18 брюмера дал ему возможность вернуться на родину.

Наполеон назначил его членом государственного совета (1801) и поручил ему команду над французско-испанской эскадрой в Кадиксе (1802). Когда в 1804 г. трибунат предложил Наполеону титул императора, Трюге написал ему письмо, где советовал не принимать этого титула, а оставаться по-прежнему первым консулом; за это он был лишён всех должностей, под предлогом упущений по службе.

Только в 1809 г. он снова получил команду над эскадрой в Бресте, а затем был поставлен во главе флота в Голландии. Попав в 1813 г. в плен к русским, он вернулся во Францию по заключении мира. Людовик XVIII дал ему титул графа и опять поручил команду над эскадрой в Бресте. Во время «Ста дней» Трюге держался в стороне от политической жизни. В 1819 г. назначен пэром.

Похоронен на парижском кладбище Пер-Лашез, участок 40.

Ссылки

• Трюге, Лоран-Жан-Франсуа // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Трюге, Лоран

– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.