Трясина (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Трясина
Жанр

драма
военный фильм

Режиссёр

Григорий Чухрай

Автор
сценария

Виктор Мережко
Григорий Чухрай

В главных
ролях

Нонна Мордюкова
Андрей Николаев

Оператор

Михаил Демуров
Юрий Сокол

Композитор

Михаил Зив

Кинокомпания

Мосфильм

Длительность

132 минуты (Две серии)

Страна

СССР СССР

Год

1977

IMDb

ID 0077983

К:Фильмы 1977 года

«Трясина» — художественный фильм, снятый в 1977 году режиссёром Григорием Чухраем.





Сюжет

Действие происходит в годы Великой Отечественной войны. У крестьянки Матрёны Быстровой убили мужа на фронте и старший сын пропал без вести. Матрёна решает любой ценой сохранить младшего сына и укрывает его от призыва в армию на чердаке дома. Дезертир и его мать становятся отверженными людьми…

История создания

По мнению советских властей, фильм затронул «нетипичные» для истории Великой Отечественной войны проблемы. Начальник Главного политического управления Советской армии генерал А. А. Епишев усмотрел в ней опорочивание памяти погибших на войне. В итоге картина была не допущена к показу и легла «на полку».[1] На «полке» кинокартина пролежала недолго и в конце 1978 года демонстрировалась в кинотеатрах СССР.

В ролях

Не указаны в титрах:

Напишите отзыв о статье "Трясина (фильм)"

Примечания

  1. [www.kino-teatr.ru/kino/art/kino/161/ «Загадка Григория Чухрая» Виктор Матизен «Советский экран» № 3, 1990 год] ссылка проверена 11 февраля 2009

Ссылки

  • [www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/7313/titr/ фильм на сайте kinoteatr.ru]

Отрывок, характеризующий Трясина (фильм)

– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?