Трёхгрошовая опера (фильм, 1931)
| Трёхгрошовая опера | |
| Die Dreigroschenoper | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Рудольф Форстер |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
112 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Трёхгрошовая опера» (нем. Die Dreigroschenoper) — немецкий художественный фильм, поставленный Георгом Вильгельмом Пабстом по мотивам одноимённой пьесы Бертольта Брехта в 1931 году.
История создания
Сенсационный успех спектакля, поставленного по «Трёхгрошовой опере» Б. Брехта и К. Вайля режиссёром Эрихом Энгелем в 1928 году в Театре на Шиффбауэрдамм, принёс широкую известность его создателям; в следующем сезоне пьеса шла уже в крупнейших городах Германии[1]. Кинокомпания «Неро», задумав экранизацию «Трёхгрошовой оперы», поначалу предложила написать сценарий самому автору. Сценарий Брехта («Шишка») был острее пьесы, в частности, он позволил Мэкхиту стать директором Национального банка. Однако на киностудии сценарий, вопреки воле Брехта, был существенно переработан, и в результате сама пьеса утратила значительную часть своей остроты[1]. Брехт по этому поводу судился с кинокомпанией, но проиграл процесс[2].
Ряд ролей в фильме исполнили актёры, игравшие в спектакле Э. Энгеля: Лотта Ленья сыграла Дженни и в театре, и на экране; роль пастора Кимбла исполнял Герман Тимиг, игравший Мэкки-Ножа в Театре на Шиффбауэрдамм в обновлённом составе 1929 года; в том же году в роли Полли Пичем на сцене выступила Карола Неер, сыгравшая Полли и в фильме[1]. Эрнст Буш в спектакле играл констебля Смита[1], в фильме он стал Уличным певцом, исполняющим в кадре и за кадром знаменитую «Балладу о Мэкки-Мессере», а также «Песню о тщете человеческих усилий».
Премьера фильма состоялась в Берлине 19 февраля 1931 года. Представленная Г. В. Пабстом версия «Трёхгрошовой оперы» была весьма критически воспринята некоторыми рецензентами. Сам Брехт назвал фильм «невзрачной поделкой»[3]; известный критик Герберт Иеринг писал:
|
Пьеса Брехта и Вайля во сто раз больше звуковой фильм, чем этот монументальный окорок… Этот фильм — это как раз то, против чего написана „Трёхгрошовая опера“: пышность оформления, перегруженность… В театре: прыжок в окно, и Мэкхит в руках полиции. В фильме: дальний обходной путь, беготня, лазанье по крышам, ползанье. Всё то, чему Брехт в „Трёхгрошовой опере“ научился у американского кино, оказалось забытым Пабстом, который вернулся к обстоятельной, пустопорожней театральности. Хорошо, что нам показали этот фильм. Теперь мы знаем, чего достиг театр. Мы знаем, в каком направлении пойдёт его развитие»[4]. | 
|
Параллельно снималась также версия этого фильма на французском языке и с французскими актёрами в основных ролях. Единственный актёр, снявшийся в обеих версиях фильма — русский эмигрант Владимир Соколов в роли констебля Смита.
После прихода к власти нацистов в 1933 году пьесы Брехта и фильм Пабста были в Германии запрещены.
Сюжет
События и эпизоды фильма открываются и комментируются зонгами в исполнении уличного певца (Эрнст Буш).
Уличный певец пытается привлечь внимание граждан к безнаказанности знаменитого лондонского бандитаМэкхита, по кличке Мэкки-Нож. Среди его слушателей — и сам Мэкхит; он знакомится с красавицей Полли Пичем и без лишних проволочек делает её своей очередной женой. Бандиты Мэкки-Ножа воруют всё, что нужно для роскошной свадьбы, и готовят церемонию в заброшенном пакгаузе в порту, приглашая для совершения обряда трусливого пастора Кимбла.
Начальник лондонской полиции Браун распекает своих подопечных за то, что они не смогли поймать никого из людей Мэкки с поличным, но как раз в этот момент приводят пойманного с поличным вора. Оказывается, он сдался нарочно, чтобы принести Брауну приглашение на свадьбу к Мэкки и Полли. Браун выпускает вора через чёрный ход.
После свадебной церемонии Полли возвращается к своим родителям. Её отец Пичем — вожак лондонских нищих, и он вовсе не рад тому, что породнился с Мэкки-Ножом. Он отправляется к Брауну и требует, чтобы тот поймал и посадил Мэкки, угрожая в противном случае устроить грандиозное шествие нищих в день коронации королевы. Браун говорит, что не знает, где Мэкки, но Пичем обещает всё устроить.
Полли предупреждает Мэкки, что Пичем хочет выдать его полиции. Мэкки решает на время скрыться, а власть в банде на это время передаёт жене. Полли берётся за дело всерьёз и на деньги банды приобретает контроль над небольшим банком в Сити, объявляя Мэкки его директором.
Пичем требует у Брауна исполнения договора. Браун отвечает, что Мэкки неуловим, и тогда Пичем начинает готовить исполнение своей угрозы — марш уличных попрошаек.
Даже женившись, Мэкки не намерен отказываться от прежних привычек и решает переждать опасность в борделе. Проститутка Дженни, узнавшая о свадьбе, ревнует Мэкки и из ревности выдаёт его полиции. Мэкки схвачен и посажен в тюрьму. Браун по уговору с Мэкки должен его выпустить, но по уговору с Пичемом не может этого сделать. Пока он мечется, размышляя, кого ему лучше обмануть, Дженни приходит в тюрьму и помогает Мэкки сбежать. В это же время посыльный из банка приносит залог за Мэкки — десять тысяч фунтов. Браун с удовольствием берёт деньги, придавая побегу Мэкки видимость «законности».
В это время Пичем организует обещанную демонстрацию нищих. Когда толпы попрошаек уже отправлены на улицы города с заданием сорвать коронационное шествие, Пичему сообщают, что Мэкки в тюрьме. Пичем пытается остановить нищих, но его никто не слушает, он едва не погибает под ногами своих подопечных. Браун во главе конной полиции готов разогнать попрошаек, но боится отдать приказ о применении силы в день коронации.
Воспользовавшись царящей в городе суматохой, Мэкки пытается скрыться, но внезапно сталкивается с одним из своих бандитов, который теперь одет как банкир. Бандит сообщает Мэкки, что за него заплачен залог и что он теперь директор банка. Мэкки отправляется в банк, чтобы принять дела у Полли. Туда же являются Пичем и Браун, которые потеряли свою работу и готовы работать под рукой нового хозяина Лондона — бандита и банкира Мэкки-Ножа.
В ролях
- Рудольф Форстер — Мэкхит
- Карола Неер — Полли Пичем
- Фриц Расп — Пичем
- Валеска Герт — Селия Пичем
- Лотте Ленья — Дженни
- Рейнгольд Шюнцель — Браун
- Эрнст Буш — Уличный певец
- Герман Тимиг — пастор Кимбл
- Владимир Соколов — констебль Смит
Съёмочная группа
- Авторы сценария — Бертольт Брехт, Бела Балаж, Лео Ланиа, Ладислаус Вайда
- Режиссёр — Г. В. Пабст
- Оператор — Фриц Арно Вагнер
- Композитор — Курт Вайль
- Продюсер — Сеймур Небенцаль
Напишите отзыв о статье "Трёхгрошовая опера (фильм, 1931)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Эткинд Е. [lib.ru/INPROZ/BREHT/breht1_2.txt Трёхгрошовая опера] // Бертольт Брехт. Театр. Пьесы. Статьи. Высказывания. В пяти томах.. — М.: Искусство, 1963. — Т. 1.
- ↑ Вандтке Артур-Аксель [www.ng.ru/kafedra/2009-05-21/4_brecht.html Бертольт Брехт и «интеллектуальная собственность»] // Независимая газета. — М., 21 мая 2009.
- ↑ Шумахер Э. Жизнь Брехта. — М.: Радуга, 1988. — С. 72.
- ↑ Цит по: Эткинд Е. [lib.ru/INPROZ/BREHT/breht1_2.txt Трёхгрошовая опера] // Бертольт Брехт. Театр. Пьесы. Статьи. Высказывания. В пяти томах.. — М.: Искусство, 1963. — Т. 1.
Ссылки
- «Трёхгрошовая опера» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.krasnoe.tv/node/17719 «Трёхгрошовая опера»] на Красном ТВ
Отрывок, характеризующий Трёхгрошовая опера (фильм, 1931)
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
