Туан, И-Фу

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
И-Фу Туан
段義孚
Yi-Fu Tuan
Дата рождения:

5 декабря 1930(1930-12-05) (93 года)

Место рождения:

Китайская Республика Китайская Республика Тяньцзинь

Страна:

США США

Научная сфера:

география

Место работы:

Висконсинский университет в Мадисоне

Учёная степень:

доктор философии (PhD)

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Калифорнийский университет в Беркли
Оксфордский университет

Известен как:

автор концепции топофилии

Награды и премии:

Премия Вотрена Люда
Медаль Каллума

Сайт:

[yifutuan.org n.org]

И-Фу Туан (кит. трад. 段義孚, упр. 段义孚, пиньинь: Duàn Yìfú, палл.: Дуань Ифу, род. 5 декабря 1930 года) — американский географ китайского происхождения, один из основоположников гуманитарной географии, автор концепции топофилии. Лауреат Премии Вотрена Люда — аналога Нобелевской премии в области географии.





Образование

И-Фу Туан родился в 1930 году в Тяньцзине, на территории тогдашней Китайской Республики в семье дипломата. В детские годы его семья часто переезжала, так что в школе он учился в трех странах: началось в Китае, продолжилось в Австралии и на Филиппинах. По окончании школы Туан переехал в Великобританию, где поступил в Университетский колледж Лондона, однако в вскоре покинул его и заново поступил в Оксфордский университет, где и получил степень бакалавра в 1951 году, а затем степень магистра в 1955. После этого Туан переехал в Калифорнию, где поступил в аспирантуру Калифорнийского университета в Беркли. Во время обучения в Беркли Туан был очарован красотой диких ландшафтов пустынь американского юго-запада, по выходным он часто уезжал далеко за город с палаткой, чтобы «почувствовать» ландшафт. К этому времени относится зарождение его идей о важности мест для человека и начало попыток соединения географии с философией и психологией. В 1957 году Туан защитил диссертацию по геоморфологии на тему «Происхождение педиментов юго-восточной Аризоны».

Карьера

Вскоре после защиты диссертации И-Фу Туан получил временную позицию в Индианском университете, где преподавал географию с 1956 по 1958 год. После этого он перебрался назад на юго-запад в Университет Нью-Мексико, где вновь погрузился в исследования пустынь и свойств места. В 1964 году опубликовал в журнале «Landscape» первую значимую статью «Mountains, Ruins, and the Sentiment of Melancholy» (рус. Горы, руины и чувство меланхолии), в которой рассмотрел отражение физико-географических объектов в культуре. В 1966—1968 годах Туан работал в Торонтском университете, где написал следующую крупную статью «The Hydrologic Cycle and the Wisdom of God» (рус. Круговорот воды и божественная мудрость), в которой обратился к исследованию мировых религий через призму их взглядов на природу гидрологического цикла.

Проведя в Торонтском университете два года Туан переехал в Миннесотский университет, в котором написал свои наиболее известные труды. В 1974 году Туан публикует свою наиболее известную впоследствии работу «Топофилия», в которой детальным образом осветил вопросы связи человека и места, восприятия мест людьми, любви человека к месту, ценностных характеристик ландшафта. В 1977 году в статье «Space and Place: The Perspective of Experience» (рус. Пространство и место: перспектива опыта) дал классические определения фундаментальных географических понятий: пространства и места. Во время работы над «Топофилией» Туан пришел к выводу, что люди постигают места не только через чувственный опыт, но и через веру, эта идея легла в основу его следующей книги «Landscapes of Fear» (рус. Ландшафты веры). Проработав в Миннесотском университете более 10 лет, Туан, в поисках новых эмоций для выхода из кризиса среднего возраста переезжает в Висконсинский университет, где пишет несколько крупных работ, в том числе книгу «Dominance and Affection: The Making of Pets» (рус. Превосходство и привязанность: создание домашних животных), в которой рассматривает взаимоотношения человека и окружающей среды через призму изменения ландшафтов в результате одомашнивания людьми животных. Эта работа была отмечена Американским географическим обществом медалью Каллума.

Вклад в науку

Труды

Награды и премии

Напишите отзыв о статье "Туан, И-Фу"

Примечания

Отрывок, характеризующий Туан, И-Фу

– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.