Туапсинская военно-морская база

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Туапсинская военно-морская база (сокращённо Туапсинская ВМБ) — разнородное объединение Черноморского флота ВМФ СССР, существовавшее в период Великой Отечественной войны.





История

База была сформирована в октябре 1941 года и на протяжении войны была одним из трёх основных пунктов базирования Черноморского флота на Кавказе. На 25 июля 1942 года в боевой состав Туапсинской ВМБ входили[1]:

  1. Охрана водного района в составе: 4-го дивизиона тральщиков (2 тральщика и минный заградитель) с базированием на Туапсе, Новороссийск и Поти; 5-й дивизион сторожевых катеров (14 вымпелов) — Туапсе, Сочи; 9-й дивизион катеров-тральщиков (девять вымпелов) — Туапсе, Лазаревское; охрана рейда (сторожевой катер, катер-тральщик, четыре катера охраны рейда и два морских буксира) — в Туапсе, Сочи, Сухуми и Поти;
  2. Береговая оборона в составе четырёх батарей 45-180-мм орудий в Туапсе и Сочи;
  3. Туапсинский базовый район воздушной обороны в составе зенитного полка (три дивизиона и прожекторный батальон) — в районе Туапсе;
  4. Пулемётный батальон — Туапсе.

В 1942 году в Туапсе базировался 2-й дивизион эскадренных миноносцев эскадры ЧФ (два эсминца и два сторожевых корабля). Корабли и катера базы участвовали в морских десантах, перевозке войск и грузов, обороне побережья с морского направления. В 1944 году база была расформирована[1].

Командиры базы

Базой в различное время командовали[2]:

Напишите отзыв о статье "Туапсинская военно-морская база"

Примечания

Литература

  • Российский Черноморский флот. Исторический очерк / вице-адмирал А. Д. Клецков. — Симферополь: ДИАЙПИ, 2008. — 728 с. — 4000 экз.


Отрывок, характеризующий Туапсинская военно-морская база

Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.