Псевдобульба

Псевдобульба у Bifrenaria harrisoniae

Псевдобульба, или ложная луковица, или туберидий, или надземный клубень, или воздушный клубень — утолщённая околоземная (околосубстратная) часть стебля у представителей семейства орхидных (Orchidaceae), характерный орган эпифитных представителей этого семейства. Служит растениям в качестве особого органа для хранения воды и питательных веществ.

Строение и особенности

Псевдобульбы у одних видов образуются из одного междоузлия, у других — из нескольких (иногда — из всей вертикально растущей часть стебля).

Характерным внешним отличительным признаком псевдобульб, если сравнивать их с настоящими луковицами и клубнелуковицами, является то, что псевдобульбы находятся над поверхностью земли и имеют зелёную окраску.

Размер псевдобульб сильно варьируется — от крохотных (род Bulbophyllum) до шарообразных размером более 15 см (род Peristeria). Форма псевдобульб также бывает очень разной — удлинённой (веретенообразной, луковицеобразной, цилиндрической), шарообразной, плоской (похожей на лепёшки).

Из псевдобульбы вырастают как листья, так и цветоносы.

Псевдобульба состоит из относительно мягкой слизеобразной ткани, защищённой от испарения толстостенной эпидермой. У некоторых орхидей (например, из рода Bulbophyllum) в верхней части псевдобульбы имеется полость, в которой находятся устьица, через которые осуществляется газообмен с атмосферой.

Время существования отдельной псевдобульбы — от одного года до пяти лет, иногда дольше (например, у представителей рода Cymbidium — до 12 лет).

Литература

• Гладкова В. Н. Семейство орхидные (Orchidaceae) // Жизнь растений. В 6-ти т. / Гл. ред. А. Л. Тахтаджян. — М.: Просвещение, 1981. — Т. 6. Цветковые растения. / Под ред. А. Л. Тахтаджяна. — С. 248—275. — 543 с. — 300 000 экз.

Ссылки

• Орхидные — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Псевдобульба

Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.