Тугут, Франц фон
| Иоанн Амадей-Франц де Паула фон Тугут нем. Johann Amadeus Franz de Paula Freiherr von Thugut 
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 27 марта 1793 — сентябрь 1800 | |||
| Предшественник: | Филипп фон Кобенцль | ||
| Преемник: | Трауттмансдорф, Фердинанд фон | ||
| Рождение: | 8 марта 1736 Линц | ||
| Смерть: | 29 мая 1818 (82 года) Вена | ||
| Награды: |
| ||
барон Иоанн Амадей-Франц де Паула фон Тугут (нем. Johann Amadeus Franz de Paula Freiherr von Thugut; 8 марта 1736, Линц — 29 мая 1818, Вена) — австрийский политический деятель.
Биография
Происхождение и первые годы его жизни окружены легендами; по одним известиям, он был подкидыш, по другим — сын бедного лодочника в Линце. Первоначальное его прозвище было Thunichtgut (нехорошо поступающий), из которого образовалось Thugut (хорошо поступающий). С раннего детства пользовался особым покровительством Марии-Терезии, которое вместе с его выдающимися способностями дало ему возможность сделать блестящую карьеру, несмотря на всю антипатию придворных сфер, не прощавших ему его происхождения и не любивших за его надменный характер.
В 1752 году поступил в школу восточных языков в Вене, в которой окончил курс в 1754 году. В том же году он поступил на службу в австрийское посольство в Константинополе. Там, повышаясь на службе, он с перерывами оставался до 1776 года. Особенно отмечены были его дипломатические заслуги на мирном конгрессе в Фокшанах (1772 год), за что Мария-Терезия пожаловала ему баронское достоинство. В 1776 году добился от Турции уступки Буковины в пользу Австрии.
Затем он был дипломатическим представителем Австрии при дворах неаполитанском, версальском, берлинском, варшавском и вновь неаполитанском.
В 1791 году был отправлен посланником в Париж. Там он близко познакомился с Мирабо и был посредником в переговорах между ним и двором; посредничество это было далеко не бескорыстным. Вообще, в своей дипломатической деятельности, Тугут не обнаруживал бескорыстия и к этому времени обладал уже крупным состоянием. Но значительную его часть он вложил во французские бумаги; он хотел воспользоваться своим пребыванием в Париже для спасения своего состояния, но это ему не удалось. В том же году он возвратился в Вену, и с той поры ненависть к революционной Франции была одним из главных двигательных мотивов его политики; почти в такой же степени он ненавидел, впрочем, и Пруссию.
В 1793 году он занял место генерального директора государственной канцелярии при Каунице и в последний год его жизни фактически был министром иностранных дел.
Во время войны с Францией несколько месяцев провел при австрийской армии в Австрийских Нидерландах, где своим непониманием военных дел и авторитетным притом тоном в их обсуждении значительно содействовал господствовавшей в армии неурядице. К тому же он обнаружил полное отсутствие мужества при неудачах. Военный совет в Турне в мае 1794 года, состоявшийся под его председательством, постановил очистить Бельгию, имея в виду потерю этой страны вознаградить территориальными приобретениями в Польше; очищение было произведено весьма поспешно, союзники не были заблаговременно предупреждены о нём, и оно нанесло значительный вред делу коалиции.
После смерти Кауница в 1794 году уже официально занял пост министра иностранных дел. Главным образом его делом было образование в 1795 году тройственного союза Англии, России и Австрии. Когда военные события и победы Бонапарта нанесли сильный удар Австрии и грозили её целости, то Тугут должен был заключить леобенский прелиминарный мир, одной из тайных статей которого было удаление со службы самого Тугута, состоялось в 1797 году. Тугут сохранил весь свой престиж при дворе и его заместитель Кобенцль был только исполнителем его политики.
В 1798 году Тугут вновь занял пост министра иностранных дел; назначение это само по себе служило симптомом разрыва с Францией; скоро была организована вторая коалиция против Франции, душой которой был Тугут.
Убийство французских послов около Раштатта (1799 год) было, по всей вероятности, или целиком делом Тугута, или по крайней мере совершенно не без его участия; во всяком случае он стоял во главе правительства, которое спустило на тормозах следствие по этому делу. Существуют основания предполагать, что при этом убийстве Тугут руководствовался не только своеобразно понятыми государственными интересами, но и непосредственно чисто личными соображениями, так как в похищенном у французских послов архиве были будто бы документы, позорящие личную честь австрийского министра. Так как все документы, касающиеся этого убийства, исчезли безвозвратно, то это обвинение не может быть ни доказано, ни опровергнуто.
В 1799 году был также председателем придворного военного совета («гофкригсрата») в Вене, пытался оттуда руководить операциями на театрах военных действий, стесняя инициативу командующих и мешая им.
Ничему путному не бывать, доколе Тугут не перестанет самовластвовать над военными действиями. Существа кабинетного права никогда в точности выполнены быть не могут.— из письма А.В.Суворова графу Растопчину: гл. II // [www.adjudant.ru/suvorov/glinka20.htm Жизнь Суворова, им самим описанная, или собрание писем и сочинений его, изданных с примечаниями Сергеем Глинкою]. — М.: типография Селивановского, 1819.
Новое торжество Наполеона принудило Тугута в 1801 году окончательно сложить с себя свои полномочия и удалиться в частную жизнь. Он был образцом ловкого, хитрого дипломата-интригана, прошедшего хорошую школу при дворе султана в Константинополе, не брезгавшего никакими средствами, даже прибегавшего к подкупу.
Напишите отзыв о статье "Тугут, Франц фон"
Литература
- Тугут // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из статьи [www.1911encyclopedia.org/Johann_Amadeus_Francis_De_Paula,_Baron_Thugut «Johann Amadeus Francis De Paula, Baron Thugut»] из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.
Отрывок, характеризующий Тугут, Франц фон
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
