Тулинов, Михаил Борисович

Михаил Борисович Тулинов
Михаил Борисович Тулинов
Портрет М. Б. Тулинова работы И. Н. Крамского
Дата рождения:	1823(1823)
Место рождения:	Острогожск, Воронежская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	1889(1889)
Место смерти:	Владимирская губерния

Михаил Борисович Тулинов (1823—1889) — художник, фотограф.

Биография

Тулинов приобщился к фотографии с момента её появления в России ещё у себя на родине, в Острогожске. В 1850 году, увлёкшись живописью, он «рисовал самоучкой акварелью, занимался, также самоучкой, и фотографией». Для фотографии начала 1850-х годов умение «доводить акварелью и ретушью фотографические портреты» было обязательным. Сам освоив этот процесс, Тулинов даже обучал своего друга, будущего художника Ивана Крамского; занятия фотографией определили интерес Крамского к психологическому портрету, научили его глубоко и верно судить об искусстве портрета.

Тулинов был первым фотографом Острогожска, который самостоятельно освоил трудоёмкую технологию мокроколлодионного процесса; он сам смастерил себе камеру-обскуру, а объектив к ней вышлифовал из дна рюмки. Известно также, что некоторое время он совершенствовался в искусстве, занимаясь в фотографическом заведении Витта в Воронеже.

В 1857 году, исследователь Воронежского края Николай Иванович Второв, изучавший его историю, статистику и этнографию, пригласил М. Б. Тулинова в экспедицию фотографом. В том же году Тулинов переехал из Воронежа в Санкт-Петербург. В столице Тулинов работал помощником фотографа Главного штаба, сотрудничал в журнале «Светопись». Глядя на занимавшегося в Академии художеств Ивана Крамского, Тулинов стал вольноприходящим учеником и в 1858 году за акварельный портрет получил звание неклассного художника, после чего поступил «в фотографию художника Деньера, где в должности главного помощника прожил более трёх лет». После этого он, в товариществе с академиком Щетининым и художником Берестовым, открыл ателье на Невском проспекте в доме № 60 под вывеской «Тулинов и К°».

В 1861 году Тулинов приобрёл заведение у Сергея Зимулина в Москве на Кузнецком мосту в доме Тверского архиерейского подворья (№ 17). Сам фотограф позже вспоминал:

Салтыков-Щедрин и Якушкин, гуляя по Кузнецкой улице, заметили на вывеске мою фамилию. Являются в фотографию. Снимаю фотокарточки в разных позах… Через несколько времени являются Краевский, а вскорости и Некрасов со своей знаменитой собакой… Наконец появляются Островский, Писемский, затем Аксаков и Катков

В ноябре 1863 года Тулинов получил аттестат Академии художеств и с начала 1864 года на обороте его бланков и на вывеске ателье появилось слово «художник».

В течение 1864 года М. Б. Тулинов был фотографом Императорского Русского общества акклиматизации животных и растений, выполнял задания на территории Московского зоологического сада. В июле 1864 года «во время посещения Государем Императором Зоологического сада в Москве фотограф Русского общества акклиматизации Тулинов имел честь поднести Его Величеству альбом фотографических видов и снимков с животных сада, который всемилостивейше принят». Тулинов облюбовал территорию Зоологического сада для своего второго ателье, которое в конце августа 1865 года уже функционировало. Крамской писал жене в Петербург 28 августа 1865 года: «…пробыл у Тулинова утро, а после обеда (здесь обедают в час) мы поехали с ним в Зоологический сад в фотографию к нему, которую он там еще выстроил». 16 декабря 1865 года в газете «Московские ведомости» (№ 276) Тулинов сделал объявление о новинке, которая появилась в фотографии:

В недавнее время в Англии изобретены выпуклые фотографии, так называемые Фото — Камеи; это очень красивые фотографии, давая лицу выпуклость, прибавляет к верности фотографического снимка рельеф, и тем самым сближает ещё больше его сходство с натурой. Фото — Камеи делаются в моей фотографии по 4 рубля за дюжину

В 1864 году Тулинов отправил в Санкт-Петербург снимки, сделанные им с помощью изобретённого Норбертом Иосифовичем Габричевским объектива. Журнал «Фотограф» писал, что «существовавшие до сих пор фотографические аппараты давали возможность снимать группы почти в одном плане; сущность изобретения заключается в усовершенствованном сочетании стекол фотографического аппарата».

С 1865 года М. Б. Тулинов стал членом-любителем Московского общества любителей художеств, затем — членом Общества распространения технических знаний.

На бланке 1866 года сообщалось, что Тулинов был участником Московской мануфактурной выставки 1865 года, на которой «за фотографию пожалован от их Императорских Величеств Государя и Государыни бриллиантовыми перстнями» и медалью «За трудолюбие и искусство».

В 1867 году в его основном ателье на Кузнецком мосту случился пожар и сгорели все негативы и оборудование. И. Н. Крамской в письме от 12 мая 1867 года с грустью писал Тулинову:

Михаил Борисович. Придется, вероятно, тебе сообщить правду относительно денег, которые ты у меня просил. Дело в том, что 1500 руб. серебром для меня такие же немыслимые деньги в настоящее время, как и два года тому назад… Стыдно и неловко мне писать тебе это, особенно теперь, когда тебе нужда, но надо же сказать так, как оно есть. Что делать?

.

Летом этого же года Крамской делал главную роспись купола храма Христа Спасителя и создал портрет Тулинова. С трудом восстанавливал он ателье, пришлось отказаться от филиала в зоосаду.

Летом 1867 года в его имении Выползово Переславль-Залесского уезда Владимирской губернии, гостил Крамской с семьей. Здесь он работал над первоначальными вариантами картин «Христос в пустыне» и «Осмотр старого дома».

В 1871 году у Тулинова появился сотоварищ — художник Платон Антонович Шоманский, и до 1873 года фирма называлась «Тулинов и Шоманский».

На Московской политехнической выставке 1872 года за медальонную фотографическую камеру М. Б. Тулинов получил бронзовую медаль.

В 1873—1877 годах он вновь работал один; на банках появился новый адрес: «Фотография Тулинова. Москва, Мясницкая, Вятское подворье против д. Черткова». В мае 1877 года фотография Тулинова перешла к дмитровскому мещанину Ивану Гимеру.

В 1887 году Тулинов по просьбе критика В. В. Стасова написал воспоминания о И. Н. Крамском, которые вошли в книгу «И.Н. Крамской. Его жизнь, переписка и художественно-критические статьи». — Издание А. Суворина. СПб., 1888. В каталог посмертной выставки произведений И. Н. Крамского 1887 года вошёл портрет Тулинова, но на самой выставке он не экспонировался. И только летом 1987 года к юбилейной выставке, посвященной 150-летию со дня рождения И. Н. Крамского, Третьяковская галерея получила неожиданный подарок — портрет М.Б. Тулинова. Портрет был передан в дар галерее по завещанию внучатого племянника фотографа американского гражданина Джона Рота, проживавшего в Сан-Франциско.

По другим сведениям портрет Тулинова дочь Крамского, Софья, подарила Острогожской картинной галерее, и ныне он хранится в Воронежской картинной галерее имени И. Н. Крамского.

Известный исследователь творческой фотографии в России Сергей Александрович Морозов в книге «Русская художественная фотография» отметил: «В художественной портретной фотографии раннего периода заметной была деятельность московских фотографов Тулинова и Панова, петербургского — Бергамаско, одесского — Мигурского, харьковского — Досекина». Говоря о Тулинове С. А. Морозов уточняет, что «Крамской называл Тулинова „химиком“: его больше интересовали техника и химия, чем художественная сторона светописи».

Умер М. Б. Тулинов в своём имении Выползово Владимирской губернии.

Ссылки

• Шипова Т. Н. [oldcancer.narod.ru/photo/Shipova4.htm Фотографы Москвы — на память будущему. 1839–1930: Альбом-справочник. М.: Изд-во объединения «Мосгорархив»; АО «Московские учебники», 2001]. Проверено 26 февраля 2013. [www.webcitation.org/6FKLzAqC6 Архивировано из первоисточника 23 марта 2013].
• [www.photographer.ru/resources/names/photographers/189.htm Михаил Борисович Тулинов]. Проверено 26 февраля 2013. [www.webcitation.org/6FKLzoY1J Архивировано из первоисточника 23 марта 2013].
• [www.voronezh.ru/inform/news/2012/33496225.html Поиски и находки. Крамской и светопись]. Проверено 26 февраля 2013. [www.webcitation.org/6FKM183PD Архивировано из первоисточника 23 марта 2013].

Отрывок, характеризующий Тулинов, Михаил Борисович

В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…