Туллии

Туллии — древнеримский род.

Из лиц, принадлежавших к этому римскому роду (gens), кроме названных под словом Tullia женщин:

1. Марк Тулий, был потоплен по приказанию Тарквиния Гордого за то, что выдал тайну. Dion. Hal. 4, 62;
2. Маний Туллий Лонг, был консулом в 500 г. до н. э., вел войну против Фиден. Умер по возвращении своем в Рим, вследствие падения с колесницы во время благодарственного праздника, устроенного по случаю наказания заговорщиков, сторонников Тарквиния. Dion. Hal. 5, 56 сл.;
3. Марк Туллий Цицерон (от cicer; так как занимался разведением нута), дед оратора, придерживался, по-видимому, в образе жизни древней строгости нравов (Cic. de or. 2, 66, 265), умер уже после рождения своего знаменитого внука, в 106 г. до н. э. Cic. legg. 2, 1, 3;
4. Марк Туллий Цицерон, отец оратора, жил то в Риме, то в Арпине (Cic. leg. 2, 1, 3. ad Qu. fr. 2, 3, 7), занимался науками и воспитанием сыновей своих. Cic. de or. 2, 1, 1. off. 3, 19, 77;
5. брат его, Марк Туллий Цицерон, был в Азии с оратором Антонием, вместе с которым слушал также в Риме и на Родосе (в 103 г. до н. э.) тамошних знаменитых преподавателей;
6. Луций Туллий Цицерон, сын предыдущего, занимался науками в Афинах, потом жил в Сиракузах и умер в 68 г. до н. э. Cic. ad Att. 1, 5, 1. Verr. 4, 65;
7. Марк Туллий Цицерон, M. Tullius Cicero, знаменитый оратор, родился 3 января 106 г. до н. э. в имении своего отца, близ Арпина. Семья его принадлежала к сословию всадников, но ни один из членов до оратора не занимал курульных должностей.
8. Туллия Цицеронис, Tullia, дочь Цицерона, нежно им любимая, Родилась в 78 году до н. э. В 63 году до н. э. вышла замуж за Гая Кальпурния Пизона Фруги; в 56 году до н. э. вышла замуж вторично — за Публия Фурия Крассипеда. В 50 году до н. э. против желания отца вышла замуж за Публия Корнелия Долабеллу.
9. Марк Туллий Цицерон, сын Цицерона, родился в 65 г., сопровождал отца вместе со своим учителем Дионисием в Киликию. Cic. ad Att. 5, 9, 3. Обратный путь в Рим был совершен им в 50 г. через Родос, Эфес и Афины. Шестнадцатилетним юношей, в 49 г., Марк отправился в лагерь Помпея, где, командуя конным отрядом, показал большую храбрость. Cic. off. 2, 13, 45. В 47 г. он был вместе с отцом в Брундизии, откуда отправился в Афины, там слушал знаменитейших ораторов и философов, но жизнь вел не безупречную. Впоследствии он служил под начальством Брута, командовал частью конницы, принудил к сдаче один неприятельский легион, разбил в 43 г. Л. Антония при Биллиде, за что подпал опале у триумвиров и после поражения при Филиппах присоединился к Помпею Младшему (42 г.). Cic. Phil. 10, 6, 3. Plut. Brut. 26. Впоследствии он перешел на сторону Октавиана, в 30 г. был консулом и содействовал многим мероприятиям против заклятого врага своего отца — Антония. Под конец жизни он, говорят, предался пьянству. Год его смерти неизвестен. Plin. 14, 22;
10. Квинт Туллий Цицерон, младший брат оратора, родившийся ок. 102 г., воспитывался вместе с Марком, женился на сестре Аттика, Помпонии, но в 44 г. развелся с ней. В 66 г. сделался эдилом, в 62 г. претором и поддерживал брата в борьбе против заговора Катилины, хотя подал свой голос против казни заговорщиков. В 61 г. управлял Азией; введением хороших законов и облегчением податей оказал важные заслуги этой провинции, признанные самими провинциалами; однако брат часто должен был укорять его за чрезмерную вспыльчивость. Cic. ad Qu. fr. 1, 1, 8. B 58 г. он возвратился в Рим, где принимал участие в борьбе брата с Клодием и от последнего вынес немало обид. Затем в 57 г. он управлял Сардинией, в 56 г. проживал то в Риме, то в своих поместьях, живо интересуясь порученным брату восстановлением храма богини Теллуры (Tellus). В 54 г. отправился к Цезарю, которого сопровождал в Британнию, отличился в борьбе с Амбиоригом, но в 53 г., сражаясь против сигамбров, потерпел чувствительное поражение, затем участвовал в осаде Флезии, а в 51 г. сопровождал брата в Киликию, где также сражался с успехом. Caes. b. g. 5, 38 слл. Plut. Caes. 24. Cic. ad. fam. 15, 4, 8. В Рим оба брата возвратились вместе. Когда возгорелась междоусобная война, Квинт вместе с братом примкнул к Помпею; несмотря на это, после последнего поражения Цезарь простил последнего своего легата. Cic. ad Att. 11, 20. Возникшие по случаю этой борьбы недоразумения между братьями тоже мало-помалу уладились. Но в это время Квинт перенес много горя в своей семейной жизни, а затем и политическое положение его ухудшилось после смерти Цезаря и сделалось очень ненадежным. В 43 г. он подвергся опале наравне с братом и, не имея возможности бежать в Македонию, скрывался некоторое время в Риме, но был выдан своими же слугами и убит вместе с сыном. Plut. Cic. 47. Anton. 17 слл. Dio Cass. 47, 10 App. b. с. 4, 20. Квинт обладал большими дарованиями, любил заниматься историей и поэзией, особенно сочинением трагедий. До нас дошли 4 письма его (Cic. ad. fam. 16, 8. 16. 26. 27) и небольшое сочинение de petitione consulatus, в котором говорится о средствах для достижения консульства и о претендентах на эту должность (своем брате и его соперниках). Лучшие издания Buecheler (1869) и Eussner (1872);
11. Квинт Туллий Цицерон, сын его, родившийся в 66 г., воспитывался отчасти под надзором своего дяди и уже мальчиком показывал большие способности. Но его пылкий и не поддающийся руководству характер не получил надлежащего направления вследствие постоянного раздора родителей. Дядю своего он сопровождал в Киликию. Во время междоусобиц склонялся на сторону Цезаря, которого старался задобрить в пользу своего отца наговорами на дядю. В 45 г. последовал за Цезарем в Испанию и в письмах своих обнаружил большое неуважение как к отцу, так и к дяде, с которым, впрочем, по возвращении своем примирился. Когда отец развелся с Помпонией, сын принял сторону матери. Впоследствии он примкнул к Антонию, которого, однако, обманувшись в своих надеждах, скоро покинул и преследовал потом непримиримой враждой. Во время проскрипций 43 г. он был убит вместе с отцом. Cic. ad Att. 12, 7, 1. 13, 9, 1. ad Quint. 3, 1, 3;
12. Марк Туллий Тирон, вольноотпущенник и друг Цицерона, которого он пережил на многие годы, описал жизнь Цицерона и издал его речи и письма. Особенно известен изобретением стенографических знаков, так называемых notae Tironianae, для более скорого записывания устной речи. ср.: Schmitz, Beitr. zur latein. Sprach-und Litteraturkunde (1877), стр. 179 слл.;
13. Марк Туллий Декула, M. Tull. Decula, консул 81 г. до н. э. вместе с книгой Долабеллой, когда действительная власть находилась в руках Суллы, бывшего в то время диктатором. App. b. с. 1, 100;
14. M. Туллий, которого защищал оратор в одной из своих речей;
15. Марк Туллий Альбинован, обвинявший П. Сестия в 56 г. по внушению Клодия. Cic. Vat. 1, 3;
16. Л. Туллий, друг Аттика, легат Цицерона в Киликии, участвовал в происходивших там сражениях;
17. Туллий Валентин, предводитель тревиров, победил своих соотечественников в борьбе с римлянами, был взят в плен и казнен по приказанию Домициана. Tac. hist. 4, 68 слл.

Ссылки

• Реальный словарь классических древностей. Под редакцией Й. Геффкена, Э. Цибарта. — Тойбнер. Ф. Любкер. 1914.

Отрывок, характеризующий Туллии

«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.