Тупак Амару II

Тупак Амару II<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Инка
Рождение:	19 марта 1738(1738-03-19) Тинта, Вице-королевство Перу
Смерть:	18 мая 1781(1781-05-18) (43 года) Куско, Вице-королевство Перу
Супруга:	Микаэла Бастидас Пуюкауа
Дети:	Иполито, Мариано и Фернандо

Ту́пак Ама́ру II, настоящее имя Хосе́ Габриэ́ль Кондорка́нки Ноге́ра (исп. Túpac Amaru II, José Gabriel Condorcanqui Noguera; 19 марта 1738, Тинта — 18 мая 1781, Куско) — южноамериканский революционер, организатор и руководитель восстания коренных народов против испанских колониальных властей в Перу. Имя взял в честь индейского вождя Тупак Амару. Несмотря на то что восстание не увенчалось успехом, Тупак Амару II стал символом освобождения Перу от испанского владычества.

Биография

Тупак Амару II родился в деревне Суримана провинции (коррехимьенто) Тинта, неподалёку от города Куско, при рождении получив испанское имя Хосе Габриэль Кондорканки. Его прадед по мужской линии был сыном дочери последнего Сапа-инки Тупак Амару I. Деревня Суримана вместе с двумя другими населёнными пунктами (Пампамарка и Тунгасука) входила в наследственное владение (касиказго) семейства Тупак Амару. Образование он получил в специальном иезуитском колледже для детей индейской знати и касиков. Из колледжа он вышел со знанием испанского и латинского языков. При его неустанном стремлении к самообразованию это позволило ему стать одним из культурнейших людей своего времени, что признавали впоследствии даже его враги. После смерти своего старшего брата Хосе Габриэль Кондорканки стал наследником титула и родовых земель. Вступив во владение касиказго, он занялся торговлей, стал часто бывать в Лиме и Куско и поддерживать контакты с различными группами населения вице-королевства Перу и Ла-Плата.

В 1758 году женился на Микаэле Бастидас Пуюкауа, перуанке афро-индейского происхождения (см. самбо).

Хосе Габриэль Кондорканки рано остался без родителей, получил в наследство стадо мулов и лошадей, после чего занялся перевозкой товаров. Перевозя сахар, вино и многие другие товары заработал состояние и получил определённый вес в обществе, но по его занятиям испанцы пренебрежительно называли его «погонщиком».

Разъезжая по стране, Хосе Габриэль Кондорканки всё больше убеждался в угнетённом положении коренных народов Перу, везде он видел нищету и бесправие индейцев. Всё больше он убеждался в необходимости борьбы с испанскими колониальными властями. Сначала он попытался законными способами добиться равных прав для коренного населения, но власти в Лиме приказали ему возвращаться в родовые земли и там дожидаться решения, которого так и не последовало. Тогда он решил искать правды в Испании, но, помня о судьбе своего дяди, который посещал короля Карлоса III с прошением за перуанских индейцев, но пропал без вести на обратном пути в Перу, и Кондорканки отказался от этой идеи.

Среди коренного населения Перу авторитет Хосе Габриэля Кондорканки всё больше увеличивался, в нём они видели не только своего соплеменника, но и лидера, способного изменить сложившеюся ситуацию. Куда бы он ни приезжал, везде индейскими вождями ему оказывалось почтение и многие признавали в нём наследника Тупак Амару. Именно тогда, по мнению некоторых историков, у него созрел план вооружённого восстания.

Восстание

4 ноября 1780 года Тупак Амару II находился на обеде, организованном священником, на том же обеде находился высокопоставленный чиновник колониальных властей Антонио де Ариха. Воспользовавшись нетрезвым состоянием чиновника, Тупак Амару с несколькими помощниками захватили его и вывезли в дом одного из индейских вождей в Тунгасуку, где принудили подписать его ряд важных документов, в том числе и к казначею города Тинта с просьбой отправить все деньги, оружие и мулов, находящихся в его распоряжении, в Тунгасуку. Казначей, будучи не в курсе последних событий, решил, что речь идёт о нападении пиратов или бандитов и послал повстанцам оружие и деньги.

10 ноября на центральной площади был зачитан поддельный документ от имени испанского короля, по которому Антонио де Ариха признаётся государственным преступником за многолетнее угнетение коренного населения Перу, после чего Антонио де Ариха был повешен. Также от имени испанского короля был зачитан поддельный указ, отменявший все налоги и повинности, возложенные на коренное население. Вскоре повстанцами были захвачены ещё несколько соседних городов, где также от имени короля зачитывались поддельные указы. Армия повстанцев к тому моменту насчитывала около 6 тысяч воинов. Изначально везде, где оказывался Тупак Амару II, он заявлял, что действует от имени испанского короля Карлоса III и против колониальных властей, которые обманывают короля и ведут несправедливую политику в отношении коренного населения Перу.

В Куско испанские власти запаниковали, видя размах восстания, и стали спешно собирать армию. Испанцы собрали около 1500 солдат, среди которых были и верные короне индейцы, и направили войска навстречу повстанцам. Сражение состоялось возле городка Сангарара и окончилось уверенной победой восставших во главе с Тупак Амару II. В сражении погибло 578 испанцев; число погибших индейцев неизвестно, но среди повстанцев также были большие потери. Сражение показало что Тупак Амару был не в состоянии полностью контролировать индейцев, которые зверски пытали и казнили захваченных испанцев, мстя тем самым за многолетнюю оккупационную политику, после чего он для развития набиравшей обороты революции стал искать поддержки у креольского населения Перу. Но индейцы всё больше выходили из под контроля Тупак Амару и убивали любых неиндейцев, будь то белые, метисы или негры. Изначально поддерживавшие Тупак Амару II креолы города Куско поменяли своё мнение и стали совместно с испанцами готовится к обороне города.

Тупак Амару II осадил Куско, но, не сумев из-за грамотной обороны с первого штурма взять город, отступил к Тинте, опасаясь подкрепления следовавшего к осаждённым из Лимы. Этим манёвром он упустил инициативу, и пришедшее подкрепление из Лимы исключило возможность захвата Куско. Потерпев несколько поражений, он был окружён между городами Тинта и Сангарара и после предательства двоих высших офицеров, полковника Вентуры Ландаэты и капитана Франсиско Круса, был вместе с оставшимися сторонниками захвачен в плен.

Расправа с Тупак Амару II была более чем жестокой, по приговору испанского суда его следовало волочить по земле до места казни. На его глазах казнили его жену Микаэлу Бастидас Пуюкахуа, сына Иполито и ближайшего его соратника, брата жены Антонио Бастидаса. К смерти был также приговорён 12-летний сын Тупак Амару II Фернандо, но его приговор был изменён на тюремное заключение, и всю оставшуюся жизнь он провёл в тюрьме в Испании. Также на его глазах были казнены ближайшие его последователи и соратники, после чего там же, на главной площади Куско, где более двухсот лет назад был казнён его предок Тупак Амару I, казнили самого Хосе Габриэля Тупак Амару II. Сначала ему был вырван язык, затем его собирались четвертовать, но по свидетельству очевидцев лошади очень долго не могли разорвать его тело, и по приказу одного из палачей Тупак Амару был обезглавлен и только затем четвертован.

Хотя Тупак Амару II и был казнён, поднятое им восстание продолжалось ещё два года. Испанцы жестоко подавляли различные случаи неповиновения, но это приводило лишь к новым конфликтам. Более того, восстания вспыхивали не только в Перу, а распространились по всем колониям Южной Америки. Так, например, один из последователей Тупак Амару II на 109 дней взял в осаду город Ла-Пас, которую удалось снять только с применением огромного количества войск и средств. С применением ужасающего террора и репрессий, ценой огромных усилий испанцам всё же удалось подавить восстания, после чего ими было решено полностью уничтожить остатки индейской культуры. Была истреблена почти вся индейская аристократия, запрещено наследование титулов вождей и были уничтожены все символы их власти, также были запрещены многие элементы национальной одежды инков. Индейцев пытались заставить разговаривать только на испанском языке.

Восстание Тупак Амару наметило для южноамериканских колоний путь к независимости. Впоследствии он стал символом революционный борьбы в Латинской Америке. Уже через сорок лет после восстания в Южной Америке началась война за независимость.

В нумизматике

Тупак Амару ІІ изображался на монетах Перу в период с 1971 по 1983 года.

См. также

• Инки
• Полководцы инков
• Тупак Катари
• Революционное движение имени Тупака Амару
• Тупамаро
• Тупак Амару Шакур — назван в честь Тупака Амару

Литература

• Созина С. А. Тупак Амару — великий индейский повстанец. М.: Наука, 1979. — 176 с. [www.indiansworld.org/Latin/tupac_amaru2_sozina.html электронная версия]

Перу   Южная Америка   История   Инки   Права человека   Персоналии

Отрывок, характеризующий Тупак Амару II

– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…