Тупак Уальпа

Тупак Уальпа кечуа Auqui Huallpa Túpac, исп. Túpac Hualpa
Сапа инка
август 1533 — октябрь1533
Предшественник:	Атауальпа
Преемник:	Манко Инка Юпанки
Рождение:	около 1500 Куско
Смерть:	октябрь 1533 Хауха (Jauja)
Отец:	Уайна-Капак

Тупак Уальпа, или Топа Вальпа (кечуа Auqui Huallpa Túpac, исп. Túpac Hualpa; 1533) — верховный инка, сын Уайна-Капака и брат Уаскара и Атауальпы. После убийства Атауальпы испанскими конкистадорами в 1533 году был назначен ими в качестве марионеточного императора, однако умер спустя несколько месяцев после коронации.

Биография

Тупак Уальпа был сыном Уайна Капака (1493—1527), одиннадцатого правителя Империи Инков и последнего Инки, которого признавали законным императором все части и племена Империи. Уайна Капак был также отцом Нинан Куйочи, Уаскара, Атауальпы, Манко Инка Юпанки и Пауллу Инка.

После смерти Уайна Капака между его сыновьями — основными претендентами на престол Уаскаром и Атауальпой — вспыхнула междоусобная война, фактически расколовшая империю и втянувшая её в жестокую гражданскую войну. Под контролем и на стороне Атауальпы была армия и территории на севере страны с городом Кито, на стороне Уаскара — остальная часть империи с центром в городе Куско. Братья, будучи законными наследниками, пытались любыми способами устранить остальных законных сыновей Инки. Во время этой междоусобной войны Тупак Уальпа был вынужден скрываться в лесах, опасаясь быть убитым по их приказу.

Приход к власти

Гражданская война значительно ослабила империю перед появлением испанцев. В 1532 году, в разгар междоусобицы, в прибрежном городе Тумбес высадилась экспедиция под руководством Франсиско Писарро, целью которой было завоевание империи Инков. Застав на месте ранее процветающей империи истощенное эпидемиями и гражданской войной государство, Писарро понял, что сложившаяся ситуация может быть полезна для достижения их целей. Согласно исследованиям, когда Франсиско Писарро получил известие о том, что Атауальпа разбил лагерь в Кахамарке — городе, расположенном в двухнедельном переходе от Тумбеса — он немедленно отправился туда со своим малочисленным войском.

Когда испацы продвинулись вглубь империи и встретились с армией Атауальпы, тот уже победил своих братьев в междоусобной войне и считался Верховным инкой. Испанцам удалось неожиданным маневром разгромить Атауальпу в битве при Кахамарке и взять его в плен. Вскоре, после продолжительных переговоров, конкистадоры приняли решение казнить Атауальпу, поскольку опасались его влияния на многочисленную армию инков.

Осознавая значение Верховного Инки и его авторитет для народа, Писарро, желая добиться повиновения многочисленного населения империи, после казни Атауальпы занялся поисками человека, которого приняли бы вожди инкских племён и который согласился бы на сотрудничество с испанцами. Правитель инков под руководством испанцев смог бы не только подчинить себе многочисленное население империи, но и приняв сторону испанцев оказывать им всяческое содействие.

В качестве такого человека Писарро выбрал Тупак Уальпу, который, будучи самым старшим из оставшихся в живых законных сыновей Уайна Капака, согласно традициям инков мог стать законным наследником престола. Новый законный правитель был объявлен Писарро при большом стечении народа (вождей и касиков) и должен был править от имени Карла V.

Писарро распорядился короновать Тупак Уальпу на следующий же день после похорон Атауальпы. Конкистадор позаботился, чтобы церемония прошла с соблюдением всех ритуалов. Вожди и касики приняли Тупак Уальпу как своего императора. Однако сразу же после завершения церемонии Тупак Уальпа принял вассальную присягу его величеству Карлу V, «какую только что приняли его вожди по отношению к нему».

Спустя некоторое время отряд Писарро вместе с Тупак Уальпой выдвинулись в поход к Куско. Согласно мнению некоторых историков, Тупак Уальпа согласился сотрудничать поскольку считал, что направляется в Куско чтобы возвратить его фамилии императорский трон.

Однако через короткое время Тупак Уальпа неожиданно умер от неизвестной болезни в пути, в городе Хауха. Испанцы подозревали, что он был отравлен сподвижником Атауальпы — военачальником инкской армии Чалкучимой. Писсаро обвинил военачальника в убийстве Инки, Чалкучима был признан виновным и казнён.

Итоги

После гибели Тупака Уальпа перед испанцами вновь встала проблема владычества над инками. На сей раз преемником престола стал Манко Инка Юпанки, ещё один из сыновей Уальпа Капака. Поэтому когда в Куско прибыли люди Писарро, многие местные жители их радушно приветствовали, полагая что они желают восстановить законную правящую ветвь инков.

Манко Инка Юпанки соблюдал союз с испанцами до 1536 г., однако после организовал восстание, целью которого было свержение власти завоевателей и возрождение инкской империи.

Предшественник: Атауальпа

Сапа Инка 1533

Преемник: Манко Инка Юпанки

Литература

• Куприенко С.А. [books.google.ru/books?id=vnYVTrJ2PVoC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Источники XVI-XVII веков по истории инков: хроники, документы, письма] / Под ред. С.А. Куприенко.. — К.: Видавець Купрієнко С.А., 2013. — 418 с. — ISBN 978-617-7085-03-3.
• Талах В.Н., Куприенко С.А. [kuprienko.info/talah-v-n-kuprienko-s-a-amerika-pervonachal-naya-istochniki-po-istorii-majya-naua-astekov-i-inkov/ Америка первоначальная. Источники по истории майя, науа (астеков) и инков] / Ред. В. Н. Талах, С. А. Куприенко.. — К.: Видавець Купрієнко С.А., 2013. — 370 с. — ISBN 978-617-7085-00-2.
• Джон Хемминг. Завоевание империи инков. Проклятие исчезнувшей цивилизации.
• Зубрицкий Юрий Александрович. Инки-кечуа. Основные этапы истории народа
• Энциклопедия «Исчезнувшие цивилизации». Инки: владыки золота и наследники славы

Отрывок, характеризующий Тупак Уальпа

– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.