Русско-турецкая война (1568—1570)

Русско-турецкая война 1568—1570
Основной конфликт: Русско-турецкие войны
Дата	1568−1570
Место	Юг России
Причина	Желание султана Османской империи вернуть Астрахань в свою сферу влияния
Итог	Победа Русского царства
Противники
Русское царство Османская империя Османская империя Крымское ханство
Командующие
Иван IV, князь Пётр Серебряный Селим II, Касим-паша, Девлет I Герай
Силы сторон
30 000 ок. 20 000 османов и 50 000 крымских татар
Потери
неизвестно неизвестно

Русско-турецкая война 1568—1570 годов (крымско-турецкий, астраханский поход, в турецкой историографии «Астраханская экспедиция» — война между Русским царством и Османской империей, первая из русско-турецких войн, причиной которой стал целый комплекс геополитических причин.

Причины кампании и подготовка к ней

Русское царство присоединило в 1552 году Казанское ханство, а в 1556 году Астраханское ханство. Иван IV Грозный распорядился построить в Астрахани новый кремль, возвышавшийся на холме над Волгой.

В результате укрепления русского государства на границах Урала и Черного моря в районе рек Дон (Тен) и Волга (Идел) северные торговые пути и маршруты мусульманского паломничества, связывающие Центральную Азию с Крымом и Анатолией и проходящие севернее Каспийского моря, были нарушены, что стало первым шагом к потере османского влияния в этом стратегическом регионе. В этом османские правители увидели дальнейшую угрозу захвата территории своих кавказских и крымских владений.

Русское присутствие здесь также ослабляло влияние Османской империи на Кавказе и способствовало укреплению на Кавказе Московского царства, где и до этого под предлогом защиты «пятигорских» (кабардинских) князей, вассалов Московского государства, постоянно пребывали то московские отряды, то московские гарнизоны, а на реках Тереке и Сунже выросли казачьи «города». В связи с этим ещё в 1564 г. часть черкесских князей, которые старались сохранить свою самостоятельность, указывали крымскому хану Девлет-Гирею на недопустимость возведения этих укреплений во владениях тестя Ивана IV князя Темрюка Кабардинского и связанные с этим геополитические последствия. По словам князей, «если там будет поставлен город — то не только им пропасть, но и Тюмень и Шемкал будут за Москвою».

Это, в свою очередь, способствовало ослаблению позиций Османской империи в Азербайджане, которая вела там борьбу с государством Сефевидов в Иране. Одновременно Сефевиды вели борьбу в Туркестане с узбеками. Таким образом, государство Сефевидов также нарушало связь Туркестана и Анатолии, отрезая путь паломников и торговцев из Туркестана. В связи с этим, актуальность старых азиатских караванных путей из Средней Азии на запад, проходящих севернее Каспийского моря, только возросла.

Для окончательного решения проблемы паломников, изгнания русских и достижения своих геостратегических целей в 1568 году Султан Селим II и великий визирь Мехмед Соколлу решили предпринять вместе c Крымским ханством поход на Астрахань, которая занимала важное стратегическое положение, являясь узлом обороны русского государства в этом регионе и крупным торговым центром (что, в свою очередь, сулило определенные экономические выгоды). Во время похода также планировалось реализовать возникшие ещё в 1563 году у предшественника Селима II Сулеймана Великолепного, точнее — у его главного советника великого визиря Мехмеда Соколлу планы прорыть канал на волгодонской переволоке, для того чтобы облегчить путь между Каспийским и Черным морем. Кроме того, захват Астрахани и строительство канала давали туркам дополнительную возможность громить персов, а также лишали последних возможностей вести здесь выгодную для себя торговлю, что могло привести Персию в полную зависимость от воли султана.

Селим II отправил крымскому хану Девлет Гирею приказ приступить к подготовке экспедиции. Мехмед Соколлу назначил начальником экспедиции знатока региона бейлербея Кафы черкеса Касим-бея (Касим-пашу).

Девлет Гирей довольно ревниво смотрел на прямое военное вторжение Османской империи на территорию своих непосредственных соседей, что грозило Крыму превращением практически в обыкновенную провинцию Турции, и не только не желал принимать участие в намеченном на весну 1564 года походе на Астрахань с целью создания канала между Доном и Волгой, но и приложил все усилия, чтобы отговорить турецкого султана от этой затеи. О степени нежелания и усилий крымского хана говорит тот факт, что несмотря на готовность к походу запасов строительного инструмента, поход действительно был отменен, и султан «к Астрахани ходити не велел». Несмотря на это, к 1567 году Девлет Гирей был уже обеспокоен строительством на Тереке московской крепости и военными походами черкас, как он считал, по воле царя, на соседей. В результате была даже направлена специальная военная экспедиция крымских царевичей, в ходе которой была проведена разведка о постройке московской крепости на Тереке, а также были разгромлены кабардинцы, которым покровительствовала Москва. Кроме того, Девлет Гирея беспокоили успехи Русского царства в Ливонской войне и возможный обход Крымского ханства с востока, особенно в случае завоевания Киева и закрепления на Днепре. Все это подтолкнуло крымского хана принять участие в турецком военном походе на Астрахань в 1569 году.

Турецкий поход на Астрахань

После сформирования армии, 31 мая 1569 года, Касим выступил в поход и соединился с ханом Девлетом I Гераем.

В войске под началом Касима-паши было 15 тысяч янычар, 2 тысячи сипахов, несколько тысяч азапов и акынджи. В составе войска Касим-паши были солдаты из регионов Никопол, Силистра, Амасья, Чорум и Джаник. У крымского хана Девлет Гирея было 50-тысячное войско (кавалерия?), в которое входили ногайцы и крымские татары.

Кроме того, вслед за войском шли 30 тысяч рабочих из городов Кафа, Балаклава, Тамань и Мангуп, собранные для рытья канала.

Войско было послано с задачей взять Астрахань, основать там крепость и прикрывать при этом работу по созданию канала.

Большую часть войска Касим отправил в Азов, а сам с 12 орудиями направился к Астрахани.

4 августа 1569 года османский флот вошёл в устье Дона и приступил к осаде Азова.

Объединенное крымско-турецкое войско, подкреплённое гребными судами, выступило от Азова и поднялось вверх по Дону до Переволоки на реке Царица, где турки попытались прорыть канал от Волги к Дону. Там войско стало ждать прибытия каравана судов, на которых доставлялось снаряжение. Однако по прибытии последних переволочь суда на Волгу не удалось. Стала также ясна неисполнимость создания Волго-Донского канала. В связи с этим, турко-крымское войско решило вернуться назад. В это время к ним пришли послы астраханских татар и ногаев, обещавшие предоставить им на Волге и Каспии свои суда, если они освободят Астрахань от власти русских.

Земляные работы было решено продолжить. Однако земляные работы и 30000 человек в этом районе увидел возглавлявший Астраханский гарнизон князь Пётр Семёнович Серебряный-Оболенский.

За развитием ситуации внимательно наблюдал московский царь Иван IV, который послал на помощь осаждённым князя Василия Серебряного с 30000 войска (с лёгкой ратью в 15000 человек).

Подступив к Астрахани, турки и крымцы 16 сентября 1569 года начали осаду, расположившись отдельными лагерями, оборудовали полевые осадные укрепления вокруг Астрахани и хотели вести под крепостные стены подкопы, но по разным причинам отказались (по другим источникам, подкопы велись, однако результатов не далиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)).

При этом всё ухудшающиеся погодные условия провоцировали увеличивающееся дезертирство. Начались проблемы со своевременной оплатой труда рабочих. Снабжение османской армии также было недостаточным — не хватало как пушек, так и людей. Через некоторое время общее недовольство рабочих передалось и солдатам, осаждавшим город, выражаясь время от времени в беспорядках. Зимовать янычары не захотели и взбунтовались. Всё это привело к остановке Касим-пашой земляных работ, с одобрения султана и великого визиря.

Эти действия поддерживались Крымским ханством, так как у Крыма была некоторая автономия от Османской империи и, если бы экспедиция увенчалась успехом, то это могло поставить автономию под угрозу.

Под Астрахань прибыла рать Василия Серебряного, которая, ввиду своей немногочисленности по сравнению с османско-крымским войском, не смогла снять осаду Астрахани, однако, встав лагерем неподалёку от осаждённой Астрахани, угрожала лагерям осаждавших.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

К этому времени к Астрахани подошёл посланный польским королём на помощь московскому царю новоизбранный атаман запорожских казаков князь Михаил Вишневецкий, который, выступив из Черкас, присоединил к себе по дороге «полки охочекомонные и часть Запорожцев».

По прибытии войска Вишневецкого события развивались следующим образом.

Вишневецкий расположил свой стан над Волгою повыше лагерей турок и крымчаков, стоявших отдельно друг от друга, и укрепил его окопами и артиллерией. После чего приказал своим отдельным наездникам тревожить врагов частыми перестрелками или, как тогда говорили, шермицерами. А сам с сильным корпусом конницы стал ежедневно в течение нескольких дней подряд наезжать на турецкий лагерь и, потревожив его ружейным огнём, возвращался в своё расположение.

Одновременно Вишневецкий послал в город под прикрытием темноты надёжного старшину с требованием, чтобы астраханский гарнизон в определённый день сделал вылазку и начал фальшивую атаку на турецкие укрепления. Старшина прополз ночью туда и обратно и доложил о готовности гарнизона. Кроме того, гетман договорился и с воеводой вспомогательного русского войска, пришедшего на помощь осаждённым и окопавшегося на волжской косе поблизости, о том, что оно в пешем порядке подступит под татарский лагерь, и займёт его своим нападением.

После чего на рассвете Вишневецкий построил конницу в широкую лаву, позади которой поставил 15000 пехоты так, чтобы её не было видно из-за кавалерии, и выступил из своего лагеря. Как только в Астрахани заметили приближающихся казаков, астраханский гарнизон под командой коменданта крепости князя Петра Серебряного сразу же предпринял вылазку и рассыпался вокруг полевых турецких укреплений. А турки, увидев возле своего лагеря гетмана, наезжающего, как обычно, с конницей и, не видя пехоты, сочли это выступление привычными шермицерами, не обратили на это особого внимания и бросились толпой из лагеря к своим полевым укреплениям на помощь против наступающих астраханцев. Подойдя к неприятельскому лагерю на близкое расстояние, конница Вишневецкого стремительно раздалась в стороны и на турецкий лагерь с максимальной быстротой ринулась пехота, ворвалась в него и овладела артиллерией. Оставшиеся в лагере турки, не ожидавшие такой неожиданности, бросились к полевым укреплениям, куда уже выбежала основная часть турецкого гарнизона, звать их на помощь против атакующих казаков. Но пока турки подоспели обратно к своему лагерю, казаки уже успели обратить против турок их собственную артиллерию и встретили ужасным огнём. Турки бежали, гетман поражал их, нагонял конницей и преследовал до татарского лагеря. В это время астраханцы заняли турецкие полевые укрепления.

В результате, ввиду больших потерь, дождавшись ночи, Касим-паша бежал, оставив в арьергарде войско крымского хана. Османская армия была вынуждена снять осаду города и уйти. 26 сентября турки и татары зажгли свои укрепления и удалились от города. На обратном пути часть воинов погибла от голода и болезней. На Дону турок атаковали казаки. В Азов вернулось только 700 солдат.

В это же время османский флот оказался практически полностью уничтожен сильным штормом около крепости Азов. Проигравшая армия не смогла вернуться в Анатолию.

Весной 1570 года послы Ивана Грозного заключили в Стамбуле договор о ненападении, который восстанавливал добрососедские отношения между султаном и царём.

Походы крымцев

Несмотря на это, крымские татары напали на Русское царство, в связи с чем в конце мая 1570 года по известиям о нападении «на рязанския места и на каширския крымских людей» царь Иван предпринял поход на Коломну, в котором также принял участие князь Пётр Семёнович Серебряный-Оболенский.

В 1571 году 40 тысяч крымских татар и ногаев вновь обошли засечные линии и сожгли Москву. В следующем 1572 году 87-тысячное крымское войско повторило набег, но было почти полностью уничтожено в Битве при Молодях. Однако в результате этих походов русские были выдавлены из Кабарды.

См. также

• Крымский поход на Москву (1571)
• Битва при Молодях

Ссылки

• Маркевич Н. А. [library.kr.ua/elib/markevich/ История Малой России − в 5-и тт.]. — М.: В типографии Августа Семена, при Императорской Медико-Хирургической Академии, 1842−1843.

• Садиков П. А. [southklad.ru/forum/viewtopic.php?f=264&t=1996 Поход татар и турок на Астрахань в 1569 г.] // «Исторические записки». — М., 1947. — Т. 22.
• Кусаинова Е. В. Русско-ногайские отношения и казачество в конце XV−XVII веках : Монография (недоступная ссылка — история, копия) — Волгоград: Издательство Волгоградского государственного университета, 2005. — ISBN 5-85534-987-X.
• Attila Weiszhár and Balázs Weiszhár. Lexicon of Wars, Atheneaum publisher — Budapest, 2004.
• Stanford J. Shaw. History of the Ottoman Empire and Modern Turkey. — Cambridge University Press, 1976. — Vol. [www.fatih.edu.tr/~ayasar/HIST236/STANFORD%20SHAWOttomanEmpire.pdf 1. Empire of the Gazis: The Rise and Decline of the Ottoman Empire 1280–1808]. — 368 p. — ISBN 9780521291637, ISBN 0521291631 (paperback), ISBN 0521212804 (hardback).

Отрывок, характеризующий Русско-турецкая война (1568—1570)

«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.